Иоанна Хмелевская - Флоренция — дочь Дьявола Страница 19

— Это у тебя от отца, — бессвязно бормотал он. — Иисусе святой, единственный, это от отца… Ну все, любимая, все прошло, все в порядке…

Флоренция снова заржала, но совершенно иначе: нежно и ласково. Я медленно подошла, чтобы её не пугать, со своей проклятой петрушкой, которую все это время судорожно сжимала в кулаке. Флоренция подняла голову от плеча Зигмуся и оглянулась на меня.

После таких страшных переживаний лошадь должна дрожать всем телом, трястись, медленно успокаиваться после истерики, пугаться тени и ветерка… Любая лошадь, но не Флоренция! Она совсем даже не дрожала, в глазах у неё были триумф и самодовольство, в зрачках медленно угасал дьявольский красный огонь. Она потянула носом и почуяла петрушку.

Когда Моника с Агатой почти совсем спокойным шагом подошли к лужайке, Флоренция с колоссальным аппетитом приканчивала мой букет. Тип, скорчившийся на краю лужайки, слабо постанывал, благодаря чему было понятно, что он жив. Никто не рвался оказать ему первую помощь. Моника бросилась к Флоренции, гладила се, прижималась к ней, целовала в храп. Флоренция охотно отвечала не менее бурными проявлениями чувств. Агата Вонгровская рассматривала рану на крупе от удара бичом.

— У него кнут с колючей проволокой, — сказала она очень спокойно, но каким-то странным голосом и повернулась к скулящей куче тряпья на краю лужайки. — Ты, гниль бескопытная, слушай, что я тебе говорю: если хоть пёрышком до нёс дотронешься, так живым не уйдёшь, я лично тебе это обещаю.

Моника словно вдруг что-то вспомнила и вынула из висящей на плече сумки тесак. Выглядел он весьма кровожадно и убийственно. С одной стороны он серебристо сиял, заточенный до бритвенной остроты, а с другой торчал шипастый молоток. Трудно было решить, что страшнее: разрубить человеку башку или отбить её в мелкую клеточку. С этим тесаком в руке Моника подошла к стонущему злодею и потрясла над ним страшным оружием.

Зигмусь Осика рванулся к ней.

— О Боже, только не это! Может, подсматривает кто… Не сейчас!

— Вот этим я тебя убью, — сказала Моника так же спокойно, как и Вонгровская, но с ещё большей яростью. — И мне совершенно безразлично, что будет потом. Предупреждаю, если я тебя тут ещё раз увижу, убью на месте, без разговоров, так что держись отсюда подальше. А теперь дай-ка мне посмотреть на твою мерзкую рожу…

Она заколебалась. Мерзкая рожа лежащего располагалась снизу. Моника собралась было перевернуть гада, но очень уж она брезговала. В конце концов она зацепила тесаком его пиджак и попробовала потянуть. Зигмусь пришёл ей на помощь, рванул типа крепко и безо всяких церемоний, тот взвизгнул и перевернулся мордой кверху. Мы все внимательно к негодяю пригляделись.

— Вроде как я это рыло где-то видал, — с сомнением протянул Зигмусь, — но я этого паршивца не знаю. Кто это?

Агата Вонгровская покачала головой.

— Наверняка кто-то новенький, я его тоже не знаю. Не из персонала, это точно…

Флоренция почуяла сахар и легонько толкнула меня сзади, чтобы сунуть голову в сумку. Я отступила на шаг, вынула пластиковый пакет с сахаром и стала давать ей по кусочку. Зигмусь немного успокоился: кобыла не пострадала, если только не считать следа от удара на крупе.

Мерзкий бич с проволокой рассёк кожу, и на сверкающей угольно-чёрной шерсти выступило несколько капелек крови, но ранка была не опасная.

Мне в голову стали приходить различные мысли, потому что меня беспокоили вполне предсказуемые последствия происходящих событий. Поэтому я внимательно огляделась по сторонам и заметила возле ворот конюшни Езерняка какой-то тёмный силуэт. Это, разумеется, не мог быть сам Езерняк: нормальный порядочный человек не стал бы таиться во мраке, а пришёл бы открыто с предложением помощи, все его люди тоже отпадали, потому что Езерняк очень даже заботился о моральном облике своих людей и мерзавцев к себе на работу не брал ни под каким соусом. Я хотела узнать, кто это, а ещё больше хотела, чтобы это узнали Вонгровская и Осика.

Я дала Флоренции сразу три кусочка сахара, чтобы она подольше ими занималась, обошла её и толкнула локтем Осику.

— Зигмусь, кто-то притаился у входа на конюшни, — тихонько сказала я. — Посмотри, кто это, но дипломатично, чтобы он не смог удрать неузнанным.

Дипломатию Зигмусь Осика понимал весьма оригинально. Он посмотрел, куда я показала, заметил силуэт в темноте и бешеным спринтом бросился туда. Этот спринт продолжался секунды две, не больше, и тёмная фигура успела только вздрогнуть. Зигмусь вполне дипломатично, с разбега, подскочил и ногой нанёс фигуре внушительный удар. Карате он, видимо, занимался очень прилично. Фигура охнула и сложилась пополам. Зигмусь уже был рядом и рванул башку противника вверх.

— А-а-а, это опять ты! — прошипел он взбешённо. — Ты, бессмертный нарыв на мировой жопе…

Скорее всего, Зигмусь Осика допустил некоторое преувеличение в оценке неприятеля, поскольку притаившийся амбал наверняка не был такой важной персоной. Некий Ворощак, о чьей физической силе я когда-то случайно слышала и чья морда пару раз мелькнула передо мной в буфете… Вонгровская знала его прекрасно, поэтому оглянулась и подошла поближе.

— С работы вылететь хочешь? — спросила она ледяным тоном.

Ворощак застонал и замотал башкой.

— А вон того знаешь?

Поколебавшись, Ворощак снова застонал и кивнул головой.

— И кто это?

Ворощак что-то невнятно прошептал. Он все ещё держался за живот. Зигмусь Осика схватил его за волосы и потряс как следует, стуча затылком амбала о ворота, но легонько, чтобы не разбудить лошадей в конюшне.

— Не притворяйся, ты, свинья, я же знаю, что ничего тебе не сделал. Почти ничего. Болтать можешь и вообще ты живой, как вошь на гребешке! Кто эта падаль на лугу?

— Русская мафия, — выдавил из себя Ворощак тихо, но весьма подобострастно.

— И он пришёл побить лошадь, — сказал Зигмусь таким голосом, что Ворощак сразу съёжился вполовину своих размеров. — Что он хотел с ней сделать?

— Избить… Чтобы вам урок дать… С минуту во мне самой кипело страстное желание вырвать у Моники её тесак и разрубить надвое башку этого существа, стоящего ниже гиены, ниже шакала и всякой мерзкой фауны. Лошадь избить… Я огляделась в поисках этого самого бича с колючками… В жизни ещё не ударила живого человека — мёртвого, правда, тоже, — но на сей раз я почувствовала, что взбесилась.

Думаю, что в этом я была не оригинальна, поскольку остальные чувствовали приблизительно то же самое. Единственным спокойным существом на маленькой лужайке была в тот момент Флоренция, которая посчитала, что выполнила свои обязанности наилучшим образом, и, скорее всего, была права. Она подошла за очередными кусочками сахара и тронула меня губами. Руки у меня тряслись, и я невольно дала ей целую горсть. Агата Вонгровская посмотрела, открыла было рот, махнула рукой и вернулась к Ворощаку.

— Хоть одно слово из твоей пасти вылетит насчёт того, что туг было, — и тебе конец, — сказала она жёстко. — А теперь вон отсюда.

— Нет-нет, что вы! — энергично запротестовала я, потому что решение проблемы напрашивалось само. — Сперва давайте посмотрим, что случилось с той скотиной, потому что у меня есть неплохая идея, как от него избавиться. Этот титан физического труда мне может пригодиться.

Остальные трое уважили мои криминалистические таланты, подчинились без расспросов, и мы подошли к скулящей куче. Ворощак, видимо, окончательно обалдел, потому что потащился за нами, все ещё согнувшись чуть не вдвое.

Моника училась на третьем курсе ветеринарного института. Людьми она не занималась, но физически и биологически люди и звери похожи, раз и те и другие — млекопитающие. Моника с отвращением осмотрела и ощупала жертву.

— Рука у него сломана, возможно, что в двух местах, — без тени сострадания сказала она. — Ушиб бедра, это уж точно, надеюсь, что и кость треснула. Я же говорила, что у неё великолепный рычаг в ногах, у ласточки моей… Сдохнуть не сдохнет, но тут этого подонка оставлять нельзя, потому что его найдут и будет скандал.

— Вот именно, — поддакнула я. — Оставили человека без помощи! Сразу начнётся следствие, выяснится, что его отделала лошадь, возникнут всякие проблемы. Надо вынести его с ипподрома и анонимно вызвать «скорую». От всего откреститься. Пусть он там говорит, что его побила чужая группировка. Мне жалко его класть в свою машину, разве что привязать его сзади и так тащить, но тогда останутся следы. Пусть его вон этот вынесет.

Мои речи были встречены редким энтузиазмом и одобрением, прямо-таки аплодисментами. Ворошак вдруг как-то сразу выздоровел и промычал, что понял, о чем речь. Может быть, он надеялся за свои услуги получить прощение. Не ожидая дальнейших приказаний, он поднял пострадавшего негодяя и закинул себе на спину. Негодяй дико крикнул и, видимо, потерял сознание, что всем нам доставило несказанное удовольствие.