Иоанна Хмелевская - Жизнь (не) вполне спокойная Страница 2

На мое счастье, мой дядя взял на себя труд проверить, что же в этой семье творилось, и вышло на свет божий, что на этих трех вся немецкость исчерпалась, потому что остальные уже были Борковские, Люзинские да Михалики.

В итоге одна пара моих прапрапредков — это Юзеф Шварц и Анна, урожденная Люзинская, вторая — Игнатий Борковский и Юлианна, урожденная Михалик. Дочка Игнатия и Юлианны, тоже Юлианна, урожденная Борковская, вышла за Кароля Бекера, это и были мои прадедушка и прабабушка. Может быть, именно этот Кароль приехал из Германии и по-польски не понимал. Следующее поколение языком овладело уже в совершенстве, потому как сын Кароля, мой дедушка, был в нашей стране учителем.

Дедушка Павел женился на бабушке Хелене, дочери Паулины Кох, урожденной Шварц, внучке Анны Шварц, урожденной Люзинской.

У бабушки Хелены были две сестры — тетя Юзя и тетка Стаха. Тетка Стаха осталась в девушках, тетя Юзя вышла замуж и родила двоих сыновей — Метека и Стефана. Кроме сестер, у бабушки были еще трое детей, двое сыновей и одна дочь. Младший из сыновей женился на моей матери.

Легко заметить, что я упрямо пишу о бабках и прабабках, а про дедушек-прадедушек — молчок. Конечно, они тоже существовали, но доминирование женщин в моей семье, и по мечу и по кудели, до сего дня настолько сильно, что мужчины вообще почти не считаются, хотя им не чуждо было все человеческое: это были сильные характеры, личности, образованные люди, временами случалось, даже денежные.

Но, все как один, они, по таинственной прихоти судьбы, слыли людьми кроткими, с голубиным сердцем и ангельским характером, крепко сидевшими под каблуком этих кошмарных баб.

Смешных историй из детства моего отца я не знаю, некому было мне о нем рассказывать. Мой отец окончил так называемое торговое училище, потом что-то там еще и получил профессию бухгалтера. Возможно, отец был бухгалтером широкого профиля, но главным образом сидел в банках, обладая двумя достоинствами, бесценными для его работодателей: профессионализмом и совершенно сверхчеловеческой честностью, порой рассудку вопреки, потому что он в жизни обогатил множество разных людей, а вот себя, скорее, наоборот.

С моей матерью он познакомился на каком-то утонченном светском приеме, скоропалительно влюбился и, получив повышение по службе и страшно этим гордясь, осмелился сделать ей предложение. Как-то сразу после этого ему предложили должность директора филиала сберегательного банка в провинции, точнее, в Груйце, и отец согласился, явно подстрекаемый на то своей невестой.

Матушка упорно утверждала, что вышла замуж, чтобы удрать из дому. Бабушкой она была сыта по горло. Факты — вещь упрямая, бабушка была деспотичная, слегка скандальная, терроризировала семью просто машинально, и все три дочери боялись и слушались мать, по-разному на нее реагируя. Тереса, сжав зубы, терпела тиранию, моя мать подчинялась бабке без малейшего сопротивления, а Люцина бунтовала изо всех сил. Отдаленность от бабушки могла принести изрядное облегчение, а Груец все-таки другой город.

Второй в очереди, чтобы вступить в брак, оказалась Люцина. Как я полагаю, из чувства противоречия она записывалась во все довоенные коммунистические партии, жених-то у нее был коммунистом. Он ходил в развевающемся красном галстуке, и бабушка заявила, что скорее у нее кактус на ладони вырастет, чем Люцина выйдет за такого замуж. Вот Люцина как раз взяла да и сочеталась с ним законным браком.

Тереса вышла замуж за Тадеуша уже во время войны. Женаты они были всего пару месяцев, потом Тереса потеряла мужа из виду, и встретились они только через восемнадцать лет. Но все равно: Тереса, должно быть, единственная из трех сестер вышла замуж по влечению сердца, а не назло бабушке.

Очень может быть, что моя матушка мечтала избавиться от сестрички. У Люцины, в детстве довольно спокойного создания, теперь возникали сатанинские задумки, которые она немедленно воплощала в жизнь. Моя мать частенько вспоминала о сестре с горечью и раздражением. Именно поэтому, учитывая карьерный рост отца и его груецкое директорство, отъезд оказался для мамы форменным благословением. С одной стороны, она оторвалась от семьи и жила мирно и спокойно, а с другой — приезжала в Варшаву только тогда, когда ее душеньке было угодно, и не губила молодость в провинции.

К домашнему хозяйству мамочка пока была не очень-то приспособлена, в родительском доме она не научилась почти ничему. Может, немножечко из лени, но в какой-то мере из-за работящей бабушки, которая любила все делать по-своему. Однако мама быстро освоила приемы разумного хозяйствования и учила уму-разуму всех домработниц, которые в результате становились шикарно вышколенной прислугой.

Чувствуя себя теперь свободной, взрослой и замужней, что в какой-то степени поубавило ее страх перед бабушкой, мама кучу времени проводила в Варшаве, в родительском доме. Деньги у нее были, отец неплохо зарабатывал, и матушка покупала всё, что душе угодно. Отца обслуживала та самая вышколенная прислуга, и все было замечательно.

Через год после маминой свадьбы родилась Лилька. Она была дочерью единственной бабушкиной сестры Хелены и тем самым стала двоюродной сестрой моей матери и моей двоюродной теткой. У Лильки были еще два старших брата, она родилась после одиннадцатилетнего перерыва, и ее мать, будучи в положении, постоянно упрекала мою маму. «Это не я должна была свалять такого дурака, а ты!» — укоряла она.

Мама, как видно, поддалась давлению и приняла мужественное решение родить. Вот так мы обе, Лилька и я, стали единственными детьми среди всей нашей взрослой родни. Эх, кабы мы воспитывались вместе… Так ведь нет, ее родители поселились в Чешине. Встретились мы только через пятнадцать лет.

Беременность и роды матери от начала до конца были явлением кошмарным. Этот период мать пережила главным образом в Варшаве под крылышком бабушки. Своим поведением она вывела из равновесия не только бабушку, но и сестер, которые были сыты ей по горло и, совсем забыв о приличиях, уговаривали ее вернуться к мужу. А вот фигушки! Мой будущий отец приезжал ее навещать, и мамочка продержалась в родительском доме до самых родов.

Мать хотела доченьку. Бабушка наоборот. Отцу было все равно. Зато обе сестры были ужасно недовольны пребыванием в доме младенца любого пола. Особенно брезговала мной Люцина. Своего омерзения она не скрывала и вообще не хотела даже притрагиваться к такому свинству.

Первое, что мне запомнилось, — это аарон. Причем вовсе даже не друг семьи ветхозаветного вероисповедания, а цветок такой. Он так назывался — аарон, через два «а», и при этом отличался огромными листьями, как у каллы, и изрядной ядовитостью.

Никто не верит, что я это помню, потому что тогда мне был год с копейками. Несомненно, полностью я знаю эту историю по рассказам, но что-то навсегда застряло и в собственной памяти.

В доме на тот момент бушевала генеральная уборка. Чтобы я не мешала, мне дали чем-то поиграть, и этим «чем-то» оказался листочек цветка. Ясное дело, я его тут же потащила в рот, и воцарился Дантов ад.

Я вопила, как три пароходные сирены, может, даже громче, а родные сходили с ума, не понимая, в чем дело. Во рту у меня пылал пожар, я хотела молока! Только молока, ничего другого! Боль болью, но главным образом я драла глотку от ярости, что глупая семейка не понимает: я хочу молока, а этого молока мне никто не дает!

Продолжение я знаю только по рассказам. Гадая, что за таинственная напасть со мной приключилась, кто-то в конце концов предположил, что виноват цветок. Бабуля пошла на эксперимент, тоже куснула листик и мгновенно стала задыхаться, выпучив глаза и вывалив язык.

Мои сведения о себе самой из тех лет собраны из семейных преданий. Первого своего визита в зоопарк я не помню, туда меня отвели, показали всё, что было, привели назад, а потом задали вопрос:

— Ну и что там было, в зоопарке-то? Что ты видела?

Я глубоко и надолго задумалась, после чего ответила:

— Пиявок…

В двухлетнем возрасте я точно была далека от изысканных острот. Эти пиявки наверняка должны были там быть, хотя никогда после они не попадались мне на глаза.

Дух противоречия, скорее всего, родился вместе со мной. Мама часто и скорбно вспоминала свои дипломатические уловки. Она очень скоро изучила собственное чадо, поэтому, отправляясь со мной на прогулку, как правило, шла в направлении, противоположном тому, куда собиралась идти на самом деле. Ребенок ни разу ее не подвел: я с места начинала реветь, вылезала из коляски и энергично шла в обратном направлении.

— Ну и зачем мне было с ней ссориться? — меланхолически вопрошала мама. — Все замечательно, я хотела пойти именно туда, поворачивала следом за ней, и все было в порядке.

Дедушка частенько рассказывал мне сказки и как-то раз в чем-то ошибся. Может быть, он был сонный в тот момент. Я его перебила.