Александр Расев - Убийца 20 лет назад Страница 2

Катя хотела попросить взаймы, хотя бы немного. Да у кого? Соседи жили не лучше их, голь перекатная. К совсем незнакомым людям не пойдешь: "Дайте, пожалуйста, денег к жениху уехать"?

Неожиданно помог случай. Как-то утром мать послала дочь с бельем к постоянному заказчику, директору торговой базы. Его жена не умела, да и не хотела уметь, стирать, гладить, штопать. Мать с радостью брала работу, делала все старательно и вот уже не первый год была как бы их "надомной домработницей".

В этот раз отец совсем загулял, ночью приехал пьяный на своей "тарантелке", что-то кричал, бил посуду, а когда мать кинулась прятать чашки да тарелки, досталось и ей. Инвалид он хоть и был инвалид, но силу в руках имел удивительную. Да и как не быть силе, когда целый день толкал свою тележку. Идти в дом к порядочным людям с синяками мать не хотела, послала Катерину.

Большой дома в четыре этажа был рядом, всего-то через пару-тройку дворов. Катя быстро нашла нужный подъезд и побежала по лестнице. Ей нужен был третий этаж. На площадке ее остановили двое парней.

– Куда летим, красавица? Постой с нами.

– Некогда мне, – ответила "красавица" и побежала было дальше, но парень, что почернее, поймал ее за руку.

– Постой, тебе говорят!

Катя остановилась. Наверное, нужно было кричать, звать на помощь, но она не стала, ей же пока ничего не делают.

– Молодец, что не кричишь, – хохотнул белобрысый. – Мы не страшные. Мы веселые. Пиво будешь?

Парень протянул бутылку, но Катерина шарахнулась в сторону. Черный зацокал языком:

– Ай-яй-яй! Простите, пожалуйста. Дама не пьет пиво. Дама пьет лимонад и шампанское. Простите-извините. Но мы исправимся. Мы угостим даму шампанским. Угостим? – спросил он приятеля, тот радостно кивнул.

Кате стало страшно. Но кричать она опять же не решилась: в руках у чернявого сверкнул нож. Он прижался своим лицом к ее лбу и зашипел:

– Слушай, сейчас пойдешь с нами. Здесь рядом, квартирка вон чуть ниже этажом. И не рыпайся, живо поцарапаю. Поняла?

Замирая от страха, Катя продолжала одной рукой цепляться за перила, пытаясь вырвать вторую из крепких и потных пальцев.

– Я сказал, не трепыхайся! – Нож промелькнул перед самыми глазами. Она зажмурилась и вдруг почувствовала, как чужие руки шарят по ее телу, пытаясь забраться под платье, в лифчик. От ужаса и отвращения Катерина закричала что есть мочи, но парень моментально зажал ей рот.

– Молчи, сука!

Наверху стукнула дверь. На лестнице стали слышны шаги. Парень притих, но Катерину не отпустил. Только рука из лифчика выскользнула и мертвой хваткой вцепилась в плечо, да шепот сверлом вошел в ухо:

– Пикнешь, пришью, курва.

Она ощутила, как нож проколол платье и задел бок.

"Ну и пусть, пусть убьет, пусть зарежет, мелькнуло в голове, только бы не эти руки, не позор, не отвращение". Вспомнив, как однажды учил отец, она согнула в колене ногу и со всего маху ударила туфлей стоящему сзади парню между ног. Попала, видимо, как раз куда следует, потому что тот взвыл и ослабил хватку. Этого хватило, чтобы вырваться и с криком "Помогите!" броситься вверх по лестнице.

На ее счастье навстречу спускался милиционер. Это был участковый, проводивший обход квартир с неизвестно уж какой целью. Катерина бросилась к нему и залилась слезами.

Потом, когда она выходила из участка, к ней подъехал на машине полный и совсем лысый гражданин и очень вежливо представился отцом одного из парней, как раз чернявого. Он долго вздыхал, что-то говорил о непутевом сыне, о матери, которая не переживет горя, о своей работе, просил никуда больше не ходить, а он все устроит сам и на прощанье сунул конверт. Когда машина уехала, она открыла конверт, там оказались деньги. Этого было вполне достаточно, чтобы купить билет и на следующее утро Катя уехала из города.

2.

Бородатый, повернувшись к сидящей рядом тетке в черном платье и простых чулках темно-коричневого цвета на толстых ногах, начал рассуждать о том, что вот, скоро все изменится. Новый руководитель наведет порядок, всех прижмут к ногтю, всех научат жить правильно и честно, работать, а не шляться по улицам. Тетка тяжело вздыхала и согласно кивала головой.

– И Сталина в мавзолей перенесут, это точно. Об этом объявят скоро. – Бородатый заговорщески подмигнул мне.

– Так он же в могиле, сгнил уж, небось, – буркнул я неизвестно для чего. И тут же поплатился за это.

– Что?! Сгнил?! Кто?! Сталин – сгнил? Ах ты, щенок! Да он как святые в монастырях лежит, чистый и светлый. Его, прежде чем закопать, специальными растворами обрабатывали три года. Ему и через сто лет ничего не будет! И через двести. Это Хрущ ваш сгнил, как падаль! – Бородатый разошелся, тряс руками, брызгал слюной вокруг, махал кулаком. Окружающие притихли, разговоры смолкли, кто-то повернулся в нашу сторону, кто-то, наоборот, делал вид, что ничего не происходит, уткнувшись в газеты и книги.

Сталинский защитник бушевал еще долго, но я молчал, решив претерпеть все до конца, но ни во что больше не вмешиваться.

Только все успокоилось, в вагон вошли три милиционера в сопровождении проводника и попросили всех приготовить документы. Пассажиры заворочались, доставая сумки, где-то заплакал ребенок, у кого-то с верхней полки упал пакет. Милиционеры, не торопясь, двигались вдоль вагона, просматривая паспорта, какие-то справки, что-то спрашивая, изредка открывая блокноты и делая только им понятные отметки.

Очередь дошла до нашего "купе". Я протянул свой паспорт (еще совсем новый, не затертый и не замызганный). Молодой милиционер равнодушно скользнул глазами по паспорту, небрежно перелистав его, почти не глядя, поднял глаза на меня, удовлетворенно кивнул головой и протянул документ. В это время вмешался бородатый сталинист.

– Товарищ милиционер, а вы уверены, что это его паспорт? Может, он и не тот совсем, за кого себя выдает? Вы бы посмотрели внимательнее, пристальнее, – он даже встал и прижался лицом к милицейским погонам.

– А что? Что-то не так? – равнодушно спросил милиционер.

– Не так. Не так. Чует мое сердце, не наш он. Не наш.

– Иностранец что ли?

– Да нет, какой иностранец, оболтус и все. Только не наш он. Вы понимать это должны. Вам порядок скоро наводить надо будет. Всюду, везде. Вот с них и надо начинать. С этих, волосатых. Уж больно самостоятельные, не боятся ничего, не уважают никого.

Молоденький милиционер смотрел на говорившего с интересом, но ко мне, как видно, претензий не имел. Он какое-то время помолчал, потом повернулся к бородатому лицом и холодно спросил:

– Ваши документы? У вас есть документы?

Бородатый вздрогнул, как от удара, но лица от погон не отнял.

– Так где ваши документы?

И тут произошла странное. Бородатый вдруг неожиданно стал оседать на пол, увлекая за собой милиционера. Тот, видимо растерялся, оглянулся в сторону уходящих сослуживцев, но ничего сказать не успел. Я даже не понял, что случилось – милиционер вдруг охнул и размяк, а бородатый, столкнув его с себя, встал, вытер о штаны и рубаху нож и снова, как ни в чем не бывало, сел на полку.

Тетка истерически завизжала, я слетел с полки и кинулся к милиционеру, в вагоне закричали, двое уходящих стражей порядка, выхватив пистолеты, уже бежали в нашу сторону, проводник, белее мела, остался у бачка с кипятком.

Мне показалось, что молодой милиционер еще жив, что он то ли дышит, то ли стонет. Я закричал: "Врача! Врача!", а бородатый продолжал спокойно сидеть. Он даже не бросил нож и, видимо, поэтому милиционеры остановились в полушаге от него. Один из них навел оружие на бородатого и рявкнул во все горло:

– Брось нож! Нож брось, сука!

Бородатый вроде и не слышал. Он сидел, как сидел, покачивая головой и держа руку с ножом приподнятой и направленной в сторону упавшего милиционера.

Я явственно услышал стон под собой и еще громче потребовал врача. Оттолкнув милиционеров, подошла крупная женщина в ситцевом халате с маленькой сумочкой в руках.

– Ну-ка, отойди. Дай посмотрю. – Не обращая внимания на происходящее вокруг, она перевернула раненого и наклонилась над ним. Рана пришлась в левую части груди, но чуть ниже сердца: парень был жив. Мы стали расстегивать китель, срывая пуговицы, они не поддавались, тогда женщина совершила нечто невообразимое: она повернулась к бородатому и спокойно, как само собой разумеющееся, вынула у него из руки нож и снова занялась кителем. Бородатый оказался безоружным, его сразу скрутили и куда-то увели.

Вскоре унесли и раненого с туго перебинтованной грудью, и, как это всегда бывает, вагон загудел от охов, ахов, чьих-то слез и всеобщих разговоров. Поезд подъезжал к Ярославлю.

Я видел, как с диким воем подлетела "скорая", как забегали врачи и милиционеры, потом вынесли носилки, следом прибыл милицейский УАЗик, и в него посадили бородатого, сопровождаемого двумя охранниками. Только после этого я посмотрел на тетку в черном платье. Она безвольно качала головой, руки бессильно лежали на коленях, платок сполз. Я снова спрыгнул с полки.