Дарья Донцова - Букет прекрасных дам Страница 20

Лена тяжело вздохнула. Девица выглядела совершенно безумной. Глаза у нее бегали из стороны в сторону, руки мелко-мелко подрагивали, голос иногда предательски срывался. Покупательница загораживала собой полностью окошко, за ее спиной маячили две хорошо одетые женщины. Одну из них Лена знала. Тетка лет пятидесяти, приобретающая два раза в месяц, очевидно, в день получки, бесконечные свитера и юбки. Наглая девчонка мешала бизнесу, к тому же двадцать рублей – это как раз та сумма, которую Лена добавляет «для себя»… В общем, торговка со вздохом сказала:

– Ладно, но завтра принеси деньги, и пакетик не дам, он платный.

– Да насрать на упаковку, – взвыла от радости девица и понеслась к выходу.

Очевидно, она боялась, что Лена передумает, поэтому побежала со всех ног и через секунду налетела на одну из пластиковых емкостей, набитую розами.

– Вот шалава, – влезла Таня, – у меня вода разлилась, цветы рассыпались, вон те, желтые, с красными серединками. Одна сломалась, между прочим, восемьдесят рублей штучка! Ну, думаю, погоди, падла, придешь завтра за учебником, я с тебя денежки стребую. Мне по полтиннику всего в день платят! А она не пришла.

– Ага, – подтвердила Лена, – обманула, небось не ее книжечка.

– Спасибо, – поблагодарил я, вставая.

– Не за что, – хором ответили девушки.

Я прошел по переходу до конца, нашел ларек с конфетами, купил два набора «Моцарт», которые больше всего любит Николетта, и вернулся опять в переход.

Девушки вновь курили.

– Это вам, – протянул я одну коробку Лене.

– Вы что? – отпрянула та. – Зачем?

– За рассказ и вот еще двадцать рублей, которые осталась должна Рита. А это, Танечка, и вам сто целковых.

– Не надо, – замахала девушка руками, – ерунда, я цветок подрезала и продала.

– Возьмите, пожалуйста, а мне отдайте, если можно, этот учебник по биологии.

– Берите, конечно! – воскликнула Лена.

Я положил небольшую книжечку в карман и пошел к машине.

– Эй, погодите! – раздался крик.

Я обернулся, ко мне бежала Лена.

– Что случилось?

Девушка остановилась, перевела дыхание и тихо спросила:

– Вы эту девчонку очень любите?

Я кивнул.

– Почему вы спрашиваете?

Леночка стала свекольно-бордовой.

– Мне никто до вас руку не целовал.

Я улыбнулся:

– Вы молоды и прекрасны, все еще впереди.

– Ну, в общем, я хотела сказать, ежели она вам вдруг разонравится, то приезжайте ко мне, я свободна. Впрочем, – быстро добавила она, – если совсем вам не нравлюсь, то у Тани тоже никого нет. Вы не смотрите, что она тут торгует, у ней образование есть, десятилетка.

Я посмотрел в ее по-детски пухлое личико и заверил:

– Обязательно. Если поругаюсь с Ритой, приду к вам.

Глава 12

В машине я дотошно изучил добычу. Это оказался не учебник, а карманный справочник для изучающих биологию. Маленькая книжка, так называемый покет, страшно удобная вещь для чтения в метро и незаменимая из-за своей компактности вещь на контрольной. На первой странице был приклеен кармашек и стоял штамп, бледный, светло-фиолетовый, еле читаемый, но все же различимый: «Медицинское училище № 92».

Я сунул книжонку в «бардачок» и покатил к метро «Первомайская», где следовало взять Люси. Я всегда являюсь раньше намеченного срока. А все из-за того, что отец говорил:

– Помни, Ваняша, точность – это лишний повод дать человеку понять, как ты к нему относишься. Опаздывать нельзя никогда и никому!

– Даже царю? – один раз поинтересовался я.

– Точность – вежливость королей, – спокойно ответил папа, – правитель не станет унижать своих подданных ожиданием, если только не хочет их наказать. Человек благородных кровей и хорошего воспитания придет навстречу заблаговременно, исключая визит в гости, вот здесь следует припоздниться примерно на полчаса. Назначено к семи – явись к половине восьмого.

– Почему? – удивлялся я.

– Так принято в свете, – ответил отец.

Долгие годы эта фраза служила для меня знаком окончания разговора. «Так принято в свете». Почему надо вставать с места, когда входят женщины и люди старше тебя по возрасту? Отчего следует всем улыбаться? Зачем говорить комплименты? Зачем целовать руки дамам? На все эти вопросы звучал один ответ – так принято в свете.

– Понимаешь, Ваняша, – один раз разоткровенничался отец, – людей благородной крови осталось мало, почти всех истребили. Тоненькая-тоненькая прослоечка, ничтожная среди пластов плебса и хамства. Мы не можем себе позволить поведения быдла.

Я не спорил, я всегда слушался отца.

Но, очевидно, Люси тоже вдолбили в голову, что опаздывать стыдно, потому что, когда я за десять минут до урочного времени прибыл к месту встречи, она уже ходила перед зданием метро, одетая в шикарную соболиную шубу и казавшаяся от этого еще толще. Рядом с ней семенил щуплый подросток, по виду лет тринадцати.

Я открыл дверцу и крикнул:

– Люси!

Девушка подошла к машине, нырнула внутрь, подросток за ней.

– Спасибо, Ваня, – сказала Люси, – знакомься, это Сева.

В полном изумлении я уставился на паренька и тут же понял, что вижу перед собой взрослого мужчину, лет тридцати пяти, не меньше, с желчно сжатыми губами и морщинистым личиком вечно недовольного человека.

– Добрый вечер, – неожиданно сочным басом заявила плюгавая личность.

Две-три минуты мы поговорили о погоде и плохой дороге, потом влюбленная парочка обменялась поцелуем, и Сева исчез в пурге. Я осторожно поехал по дороге. После того как ночью чуть не лишился жизни, я стал проявлять повышенную осторожность на шоссе.

Сначала мы молчали. Потом Люси с жаром спросила:

– Он вам понравился?

– Кто?

– Сева, конечно.

– Приятный молодой человек.

– Ему тридцать девять лет!

Надо же! А смахивает на тринадцатилетнего! Но вслух я, естественно, произнес совсем другое:

– Он великолепно выглядит. Если не секрет, где работает ваш избранник?

– Севочка великий писатель, – гордо заявила Люси.

Я чуть не въехал в угол дома.

– Кто?

– Великий писатель, – повторила Люси, – невероятно талантливый.

– Что он написал?

– Сева трудится над эпохальным романом. Эпическое полотно рисует картину современной жизни и философского осмысления событий, – сказала Люси явно чужую фразу.

Я хмыкнул:

– И давно он ваяет сие произведение?

– Уже семь лет, – пояснила Люси, – но, когда закончит, поверьте, вещь произведет фурор, Сева получит Нобелевскую премию.

– Что-то больно долго он ее создает, – осторожно заметил я.

– Ну, Лев Толстой тоже не за три дня «Войну и мир» написал, – улыбнулась Люси, – и потом, у него была жена, Софья Андреевна, а Севочка один. Вернее, живет с мамой.

Я включил «дворники». Резиновые щетки с шуршанием побежали по ветровому стеклу. Насколько я знаю, у графа Толстого были большие сложности в семейной жизни. Дневники Софьи Андреевны, кстати, опубликованные только недавно, рассказывают о том, как мучилась графиня с мужем. Она не хотела спать с ним в одной комнате, не желала рожать детей и тяготилась ролью переписчицы рукописей. Лев Николаевич обладал завидной потенцией и без конца делал детей не только законной жене, но и служанкам. А переписывать «Войну и мир» литератор заставил супругу то ли десять, то ли двенадцать раз. Под конец жизни он вообще ушел из дома, покинул Ясную Поляну и умер на железнодорожной станции Астапово, не захотев обнять жену и детей.

Но Люси была уверена в обратном.

– Севушке только нужно создать необходимые условия. Около него должна жить самоотверженная женщина, готовая пожертвовать собой ради любимого.

Я молча вырулил на Кутузовский проспект. В каждой российской даме живет жена декабриста. Пешком за супругом в Сибирь, желательно, босиком по снегу, голодая в пути. И тогда она будет совершенно счастлива. Чем гаже парень, чем он противней, тем больше нравится представительницам прекрасного пола. Такой вот парадокс. Наши соотечественницы любят убогих, инвалидов, пьяниц. Вот и Люси взахлеб вещает о мужике, на которого даже плюнуть не хочется. Неожиданно меня охватила злость.

– А на какие доходы он существует, где служит?

Люси захлопнула рот, потом неуверенно ответила:

– У него мама есть, учительница.

– Понятно, – буркнул я и припарковался возле громадного здания.

Все ясно. Пока у «гения» была в наличии матушка, готовая на горбу тащить сына, а теперь, когда она скорей всего подустала, появилась Люси, способная взять на себя бремя материальных забот. Черт возьми, не думал, что Сева такой отвратительный. Может, зря я согласился на просьбу Люси. Но потом мой взгляд упал на ее тумбообразную фигуру, замотанную в соболя. Господи, ну кому такая может понравиться, даже если учесть, что в кармане у нее миллионы.

– Ванечка, – робко сказала Люси, – а завтра можете пригласить меня в театр?