Дарья Донцова - Лампа разыскивает Алладина Страница 20

Мария Кирилловна замолчала, потом мрачно докончила:

– Только ничего не вышло. Алла согласия на размен не дала. Так и живу теперь, смерть поджидаю. И знаете, что меня больше всего пугает? Не физическое исчезновение, а истребление духовного наследия. Едва упокоюсь в земле, Алла мигом продаст все из квартиры, вместе с самими апартаментами, и сгинет на улице. Мне девку не жаль, грязь должна уйти к грязи, но вот книги, которые собирал муж, картины, пианино, принадлежавшее еще моей бабушке… Вещи нашей семьи, родовая история, распылятся и пропадут.

– Вы ее лечить не пробовали? – вырвалось у меня.

Мария Кирилловна горько усмехнулась.

– Сколько раз! И лекарства покупала, и в клинику укладывала. Только врачи в один голос говорят: толк от терапии бывает лишь тогда, когда сам больной проявляет сознательность, испытывает желание стать нормальным членом общества. У Аллы подобного настроя нет. Олеся, правда, не теряет до сих пор надежды, вот, обещала психотерапевта прислать. Все рассказывала мне, какие чудеса специалист творит, говорила: «Эта женщина алкоголиков просто преображает».

– Внучка не рассказывала вам, откуда она детскую коляску взяла? – невежливо перебила я пожилую даму.

Лицо Марии Кирилловны окаменело.

– Мы с Аллой давно не беседуем.

– И вы спокойно смотрите на то, как пьяная внучка вваливается в квартиру? – возмутилась я. – Не интересуетесь, где она сшибает рублики?

– Я уже один раз объяснила: она вещи продает.

– Так в комнате пусто!

– Верно, давно имущество в распыл пустила.

– И ходит пьяная!

– Каждый день.

– А деньги где берет?

– То мне неведомо.

– Значит, ворует.

– Пусть так.

– Но ее арестуют! Посадят!

– И очень хорошо, – закивала Мария Кирилловна, – вот вы можете в отделение заявление отнести по факту украденной коляски. Только рада буду, говорят, за решеткой люди меняются. Не зря ведь эти учреждения называют исправительными!

– Можно мне подождать, пока Алла проспится? – попросила я.

Мария Кирилловна сделала брови домиком.

– Нет, конечно. Пьяница способна и до завтрашнего вечера прохрапеть. Ступайте в милицию и приводите людей в форме. Вот они скоренько ее в чувство приведут, очень хорошо получится. И вы правду узнаете, и я от горя избавлюсь. Не знаете, сколько за похищение коляски дают? Больше десяти лет?

Эгоизм и жестокость Марии Кирилловны изумляли. Она терпеть не может внучку, которая, правда, своим поведением довела бабушку почти до могилы. Но я-то не сделала старухе ничего плохого, и вот теперь бывшая преподавательница музыки, милейшая, интеллигентная старушка, развлекающая себя по вечерам умелой игрой на пианино, с огромной радостью вопрошает о сроке, который Алле предстоит получить за кражу коляски. Моя неприятность для бабки радостное событие, вследствие которого она наконец-то обретет покой в своей квартире.

В полном негодовании я встала.

– Ступайте, милочка, за участковым, – подталкивала меня к двери хозяйка, – да поторопитесь, а то я спать скоро лягу. Страдаю нарушением сна, если разбудить посреди ночи, промаюсь до утра, глаз не сомкну.

– Мне надо побеседовать с Аллой, – я все же попыталась добиться своего.

И тут в дверь позвонили. Хозяйка загремела замком, в квартиру вихрем влетела женщина, одетая в пронзительно-красный костюм. В темной прихожей сразу стало светлее. У незнакомки на голове лохматились ярко-рыжие пряди, лицо украшали огромные жгуче-карие глаза. Казалось, что стройная особа испускает лучи света и пучки бьющей во все стороны энергии.

– Тетя Маша, – воскликнула она, – психотерапевта привезу завтра, рано, в девять утра. Вы уж постарайтесь проснуться.

– Не надо, Олеся, – холодно ответила старуха.

Олеся всплеснула руками.

– Снова здорово! Договорились же! За Аллу надо бороться!

Мария Кирилловна выпрямила спину и, торжественно ткнув в меня пальцем, сообщила:

– Поздно. Вот она сейчас идет в милицию, с заявлением!

– Каким? – попятилась Олеся.

– Алла у женщины коляску украла и продала, – заявила Мария Кирилловна, – такое не прощают. Ее теперь хорошенько накажут, ну и правильно.

Олеся переменилась в лице, ухватила меня за руку и потащила на лестницу со словами:

– Ну-ка, двигай со мной, есть о чем поговорить.

Глава 12

Пальцы субтильной девушки оказались цепкими, а бицепсы железными. Крепко держа меня за плечо, Олеся распахнула дверь соседней квартиры и велела:

– Входи.

Я вошла в коридор и поняла, что нахожусь в апартаментах-близнецах. У Олеси оказалась точь-в-точь такая же жилплошадь, как и у Марии Кирилловны, только комнаты располагались не с левой, а с правой стороны коридора.

– Ты врешь, – топнула ногой Олеся, впихивая меня в кухню, – Алка не могла коляску спереть!

Я тяжело вздохнула.

– Хорошо ее знаешь? Давно дружите?

– Мы сестры.

– Кто? – вырвался у меня возглас удивления.

Олеся сердито пояснила:

– У нас один отец, а матери разные. Я об Алле знаю все! Небось, тебе Мария Кирилловна сейчас небылиц наговорила про пьянство!

– «Небылицы» в данной ситуации неверное слово, – усмехнулась я. – Алла лежит в пустой комнате, прикрытая рваным одеялом, в состоянии алкогольного опьянения. Понимаю, что тебе неприятно слышать подобные заявления, но она алкоголичка, которая живет воровством.

– Неправда!

– Загляни-ка в ее спальню!

– Я не в том смысле. Алла честная, копейки не возьмет, – закричала Олеся, – миллион рядом лежать будет, и она не прикоснется. Да, распродала вещи, но ведь шмотки принадлежали ей!

– Насколько я понимаю, комната давно пустая, – заявила я.

– В общем верно, – сбавила тон Олеся, – но Алуська не тырит чужое!

– Откуда же деньги на водку?

– Я даю, – тихо ответила Олеся.

– Вот уж глупость, – вырвалось у меня, – зачем же создаешь благоприятные условия для алкоголички? Такого человека надо, наоборот, лишить всякой возможности пить горячительные напитки, глядишь, и выздоровеет!

Олеся повернулась к плите.

– Не крала Алка коляску, ей ее подарили!

– Подарили? Кто? С какой стати? – спросила я.

Олеся молча поставила передо мной кружку теплого, некрепкого чая и сказала:

– Попытаюсь объяснить, хотя непросто будет! Во всем случившемся в конечном итоге виновата Мария Кирилловна.

– Она тут при чем? – мигом расплескала я чай.

Олеся взяла губку, ловко ликвидировала безобразие и сказала:

– Ты слушай. Маму Олеси звали Светланой, очень милая женщина была, тихая, спокойная, не чета бабке. Мария Кирилловна только прикидывается доброй и интеллигентной, на самом деле она злобная хабалка, уж поверь мне. Всем жизнь покорежила, начала с дочери.

Я навострила уши. А Олеся продолжала рассказывать, впрочем, пока ничего нового я не услышала.

Родители у людей бывают разные. Одни, эгоисты до мозга костей, зовут малышей спиногрызами и стараются вырастить их, особо не тратясь: ни морально, ни материально. Вторые, наоборот, изо всех сил опекают чадушек, выполняя любые, порой самые наглые их прихоти. Редко встречаются матери, у которых эгоизм гармонично сочетается с нежной заботой.

Я, будь у меня выбор, предпочла бы жить у первой категории мамаш. Прошпыняет все детство, в четырнадцать лет выгонит из дома, плыви дальше сама. Но именно из таких, рано кинутых в море жизни детей и формируются сильные, самодостаточные личности, умеющие лихо справляться с обстоятельствами и добивающиеся в конце концов успеха. Намного хуже обстоит дело с теми, с кого матери сдувают пылинки.

Света была из последних, причем Мария Кирилловна оказалась самым опасным из всех возможных вариантов родительниц: капканом, спрятанным внутри пухового одеяла, или иголкой в пирожке с вареньем.

Мария Кирилловна не отпускала дочь от себя ни на шаг. Несчастная Света была лишена всех ребячьих радостей. Ей запрещалось кататься на санках, на коньках, прыгать через скакалочку, потому что мама нервничала, опасаясь за здоровье ребенка. Свете предписывалось весь день сидеть дома и готовить уроки. Причем такая опека Марии Кирилловны не мешала последней вести активную светскую жизнь: ходить в театры, на концерты, бегать по магазинам и пить чай с подружками. Работу мать тоже не бросила. Со Светой сидели няни. Любой другой ребенок, достигнув подросткового возраста, взбесился бы, но Светлана, даже справив восемнадцатилетие, покорно подчинялась матери.

Когда девушка получила аттестат и поступила в выбранный мамой институт, ее стало невозможно держать дома, и Мария Кирилловна резко изменила тактику. Теперь она, услыхав, что Светлана собирается после занятий в кино, мгновенно падала на диван и заявляла:

– Господи, у меня инфаркт!

Естественно, Света оставалась с мамой. А еще у Марии Кирилловны появилась кошечка, очаровательное серо-дымчатое существо. Ну нельзя же было оставить малышку в одиночестве? Поэтому Мария Кирилловна ходила по концертам, а Света сидела дома и пасла киску. У мамы ведь случались приступы жестокой мигрени, а купировать их помогало лишь одно средство: посещение театра, консерватории или зала имени П.И. Чайковского. Предвижу сейчас удивленные ухмылки тех, кто мучается сосудистыми спазмами, но ведь мигрень вещь плохо изученная, и никто пока не объяснил, почему она вдруг отступает. Во всяком случае Мария Кирилловна уходила из дома, держась за виски, правда, глаза ее блестели ярко, а на щеках играл румянец.