Иоанна Хмелевская - Дело с двойным дном [Версия про запас] Страница 20

— В Рыбенке был у него дом, — вспомнилось мне. — Пани Кристина говорила о Рыбенке. Я запомнила, потому что в детстве бывала там.

— У прадедушки? — удивился Болек.

— Откуда мне знать у кого? Совсем маленькой девчонкой приезжала туда с родителями. Может, и у прадедушки, если он сдавал свой дом дачникам.

Болек рассказал нам, что он тоже уже подумал о прадедушкиных домах и даже предпринял кое-какие шаги. О доме в Рыбенке послал запрос в соответствующую комендатуру полиции, возможно, ответ уже пришёл. Кроме того, установлено, какие именно дома в Грохове принадлежали прадедушке. Оказалось, два дома на улице Грошовицкой. Два солидных доходных дома, построенные перед самой войной. Кирпичные. Правда, ни в одном из них сам он не жил, но чем черт не шутит?… Может, использовал по другому назначению.

Януша по-прежнему больше всего интересовали предположения ясновидца, и он опять спросил:

— А что ещё говорит Яцусь? Если можно, поподробнее.

Теперь Болек проявил бдительность. Прежде чем сунуть в рот очередной кусок сельдерея, он внимательно осмотрел его и вырезал толстые волокна, а оставшееся нарезал мелкими кусочками и принялся есть с творогом.

— Жратва первый сорт! — похвалил он, уминая деликатес за милую душу. — Никогда не думал, что эта трава может быть такой вкусной. Вот если бы она ещё была без ниток… А Яцусь… Что же, он на сей раз почему-то ничего не говорил. Сначала не говорил, а потом разговорился. Следы там были очень запутанные, и этот чёртов щенок заявил — не мог покойный все залить своей кровью, не его это кровь.

Анализ, конечно, покажет, но этот щенок уже теперь уверен: вместе с двумя искателями сокровищ был там и третий. Ну, может, не одновременно с ними, но почти одновременно. И даже не так: одновременно, но не принимал участия в поисках. Тогда чем же он занимался? Подглядывал? Следил за этими двумя, когда те стены разваливали? И ничего не предпринял? Сплошные вопросы, поглядим, что скажут результаты лабораторных анализов.

— Портрет по памяти того тощего, которого видела Иола, — напомнила я.

— Сделали мы этот портрет, — на миг оторвался Болек от еды. — Вот он. Но не больно-то на него рассчитывайте, знаете ведь, как такие портреты далеки от истины.

Поручик извлёк из бумажника фотографию и бросил её на стол. Мы с Янушем жадно накинулись на неё. И в самом деле, запоминающееся лицо. Ярко выраженные скулы, нос кривоватый, асимметричный, вот только рот какой-то… ни то ни се. Похоже, Иола проигнорировала рот, а жаль.

— Вроде бы похож, — сказал Януш, подумав. — Бывал у Райчика один мужик, похожий на этого.

Сведения получены мною от достоверного свидетеля. Похож, точно похож… Имело бы смысл взять его на заметку.

Болек всецело согласился с бывшим полицейским.

И прибавил — если выйдут на мужика, похожего на фоторобот, сразу же схватятся за его ботинки. В ветеринарной клинике изо всех следов лучше всего получились следы подмёток мужских ботинок. И если этот тип с фотографии там был, а ботинки не выбросил… Тогда их вяло ползущее расследование сразу ринется вперёд бодрым галопом. Нет, Болек не может и мечтать о таком счастье. Бедного поручика совершенно измучил неизвестный четвёртый сообщник вычисленный проклятым Яцусем, и Болек сам не знал, хотел он его найти или нет. Ведь этот четвёртый может оказаться как совершенно бесценным свидетелем, так и совершенно лишним элементом, который может лишь усложнить и без того непростое дело.

— Во всяком случае, никакой бабы там не было, и уже это очень утешает, — грустно заметил поручик. — Правда, бабе ничего не стоит обуться в мужские ботинки, но тогда она будет по-особому ставить ноги, а у нас есть возможность определить это. Да и признаться честно, я верю этому проклятому Яцусю. Очень надеюсь, завтра утром узнаю хоть что-то из анализов, а вот ночью меня наверняка будут мучить кошмары…

История с племянницей до такой степени захватила меня, что ни о чем другом я и думать не могла.

А поскольку я никогда не отличалась ни терпением, ни выдержкой, принялась названивать девушке уже чуть свет. В моем понимании чуть свет. Каси уже не было дома. От Болека я узнала, что девушка учится и ещё подрабатывает в разных рекламных агентствах, так что пришлось примириться с мыслью, что теперь лишь поздним вечером смогу застать её. Касин телефон я узнала сама, не рискнула просить у Болека. Впрочем, для этого особого ума не требовалось, ведь в Варшаве имеются телефонные книги. Фамилию учительницы, в квартире которой временно поселилась Кася, я знала — Яжембская. Болек обмолвился, что живёт Кася на Граничной улице. Правда, в телефонной книге оказалась прорва Яжембских, но, к счастью, лишь немногие из них проживали на улице Граничной.

В конце концов я заловила Касю и договорилась о встрече с ней на следующий день. С девушкой удалось поговорить ещё до прихода к нам Болека.

Я все никак не могла простить себе собственной глупости. Проезжать рядом с ветеринарной клиникой и не зайти туда, когда были все шансы застать на месте преступления злоумышленников! Ведь овчарка же яснее ясного говорила — в доме что-то происходит. И я это видела, а проверять не стала. Ослица безмозглая! Хорошо, у пса оказалось побольше моего мозгов, он не стал ни лаять, ни выть, ведь только благодаря этому убийцы его и не прикончили.

Завыл, когда те уже ушли.

На следующий день Януш отправился на встречу с Владькой, любимой женщиной покойного Райчика, а я помчалась к Касе. Приехала к ней в точно назначенное время (такое случается со мной чрезвычайно редко). Она открыла мне дверь, я вошла в комнату, и первое, что там бросилось мне в глаза — цветущие кактусы. Кактусы, моё давнее хобби!

— Как пани удаётся заставить их цвести? — завистливо поинтересовалась я. — Вот мои ни за что не желают цвести! Езус-Мария, какая красота!

Кася немного оживилась, в девушке уже не чувствовалось того внутреннего напряжения, с которым она открыла дверь.

— Откровенно говоря, не знаю, — ответила Кася. — Может, благодаря той питательной смеси, которую я добавляю в воду, когда поливаю кактусы? Знаете, такая специальная смесь, она продаётся в цветочных магазинах. Расцвели кактусы только в этом году, после того, как я стала их поливать этим. Впрочем, и другие цветы тоже любят эту смесь.

И в самом деле, комната была похожа на оранжерею. Стены покрывали вьющиеся растения, висящий в углу под самым потолком аспарагус разросся так, что закрывал весь угол. Под ним можно было спрятать хоть гору приготовленного для стирки белья — не заметят. А в ящиках на балконе так настоящие джунгли выросли. Все это зеленое буйство чрезвычайно мне понравилось, разговор о цветах и вообще о природе завязался сам собой.

Наконец я вспомнила, зачем сюда явилась. И без всяких вступлений заявила:

— Не знаю, известно ли вам, что я тоже была в квартире вашей тётки, причём вскоре после её убийства. И у меня возникли кое-какие подозрения, о которых я и намерена сейчас вам сказать.

Я видела вас у дома вашей тётки на следующий день после её убийства, уверена, вы меня тоже видели.

Я об этом никому не говорила, но меня интересует, что вы там делали и почему скрыли от полиции этот факт. Поручик Пегжа был у вас, записал показания, я в курсе того, о чем вы ему рассказали. Но хочу знать всю правду, ведь мне надо решить, что делать.

Эту мою эмоциональную речь Кася выслушала стоя, потому что направилась было в кухню, по остановилась на полпути.

— Я собиралась сварить кофе, — жалобно произнесла девушка. — Конечно же, я скажу вам правду. Что сначала?

— Ладно, сначала кофе. А я пока все тут хорошенько рассмотрю. Такие кактусы!

Кофе девушка сервировала на журнальном столике, и я села за него так, чтобы не терять из поля зрения роскошные кактусы. Все вместе — цветы, комната и её хозяйка — производили очень благоприятное впечатление.

— Ну! — подбодрила я хозяйку.

Кася не сразу приступила к излияниям. Некоторое время девушка молчала, глубоко задумавшись.

И в самом деле, какая красавица!

— Поручику я не сказала, потому что боялась — он не поверит мне, — начала она. — Или не поймёт.

А меня никто там, кроме вас, не видел. Да, я была в том доме на следующий день после убийства, но в квартиру не заходила, даже не подходила к её двери, на лифте поднялась не на третий этаж…

— А на какой?

Кася вздохнула.

— Прямиком на чердак. Ничего не поделаешь, скажу вам всю правду. Там, на чердаке, у меня был укромный уголок, который я когда-то обнаружила. Ещё в детстве. Тётка мне велела тогда отравить чердачного кота, вот я с отравленным молоком поднялась на чердак, кота искала. А он убежал, молока пить не стал. И прятался по углам. Я — «кис-кис», а он понюхал молоко и сбежал. Какое счастье, что не выпил! Я и не знала, что оно отравлено. Ну и тогда присмотрела на чердаке очень укромный закуток, где стала прятать свои сокровища. Шучу, конечно, какие у меня могли быть сокровища? Но ведь тётка отбирала у меня все, так что даже книжку я не имела права приносить домой. И часто я, возвращаясь из школы, прямиком поднималась на чердачный этаж, а потом только заходила в квартиру. Правда, для этого мне приходилось спускаться на лифте опять на первый, и уже снизу подниматься к себе, на четвёртый… Боюсь, вам тоже меня не понять, пришлось бы рассказать всю мою жизнь, а вряд ли это имеет смысл…