Irena-Barbara-Ioanna Chmielewska - Алмазная история (пер. Н.Селиванова) Страница 20

Виконт же в только что разглядываемой витрине увидел рубиновые запонки, счастливым владельцем которых он сам некогда являлся. И сей предмет в очередной раз наполнил его горечью и отвращением к собственной персоне. Первое же доброе слово прорвало и так уже очень тонкую оболочку сдержанности и душевного равновесия.

– Вы, граф, имеете дело с последним дураком и скотиной, – заявил молодой человек. – Лучшее, что вы можете сделать, это вызвать прислугу и приказать вышвырнуть меня за дверь. Сам, добровольно, я не уйду. Характера не хватит. Я люблю мадемуазель Клементину страстно, безумно… Лучше признаться сразу, чтобы не было потом недоразумений. Но руки её у вас не прошу, не имею права, так же как не достоин признаться ей в своих чувствах. И все это меня убивает.

– Довольно своеобразная позиция, – мягко заметил граф. – Вас угнетает какая-то… гм… неприятность?

– Угнетает одна, и весьма существенная. Безденежье. Я лишился всего, я – нищий! И что делать, ума не приложу. Ведь не могу же я обречь на нищету женщину, которую люблю больше всего на свете, а жить без неё тоже не могу. Вы говорите, что я похудел, ничего удивительного: питаюсь в основном угрызениями совести, а это малокалорийная пища. Простить себе не могу, что был таким идиотом, недавно только… ну, уже почти три года… одумался и взглянул правде в глаза. Да, признаюсь, я подумывал о богатой женитьбе, но как только увидел вашу дочь, забыл обо всем на свете. Я скорее застрелюсь…

Граф Дембский был человеком уравновешенным и с большим чувством юмора. Столь драматичное признание его рассмешило, ибо финансовые проблемы, как препятствие в возможной женитьбе на Клементине, стояли на самом последнем месте.

– Вряд ли это будет лучшим выходом, – прервал он отчаянный монолог де Нуармона и подлил ему вина, тактично скрывая при этом свое веселье. – А что у вас, собственно, осталось? Ведь от любого состояния что-нибудь непременно остается.

– Осталось… – Слова виконта были полны горечи и сарказма. – Несколько коров и свиней… Женюсь на обожаемой женщине и осчастливлю тем, что ей предстоит кормить крупный рогатый и прочий скот…

– Я, упаси Бог, не хочу на вас давить, но должен сообщить, что моя дочь отлично умеет ходить за свиньями, – промолвил граф, с трудом сдерживая смех. Искренность и простота виконта явно свидетельствовали в его пользу. А сознание собственного материального благополучия, которое могло решить все проблемы, позволяло графу чувствовать себя уверенно и отлично развлекаться занятным разговором.

Де Нуармон открыл было рот, чтобы произнести очередную мрачную тираду, но промолчал, а затем с горечью заметил:

– Вы надо мной смеетесь. И правильно делаете.

– Даже и не думал.

– Но это невозможно. Мадемуазель Клементина и свиньи?!

– А также коровы, лошади и куры. Вам, юноша, не мешает поучиться истории и географии. Наша страна многое пережила, и было время, когда моя дочь в глухом лесу стерегла свиней, пряча их от врага. Иначе повстанцам в той местности нечем было бы питаться. А ещё случилось и так, что все мужчины из имения взялись за оружие и ушли, а женщинам пришлось несладко. Моя дочь доила коров и чистила лошадей. И, надо сказать, полученное ранее образование нисколько ей не помешало.

Де Нуармон уставился на графа как баран на новые ворота, стараясь переварить полученную информацию и решить, кто же из них так напился всего с трех бокалов вина.

– Боже правый… И что… Она и теперь любит этим заниматься?

– Во всяком случае не питает чрезмерного отвращения. Клементина девушка разумная и понимает, что такое необходимость. Хотя, конечно, не мечтает стать дояркой, как мне кажется. Правда, мужчине средних лет иногда бывает трудно понять молодую даму.

Виконт машинально отхлебнул вина и начал приходить в себя.

– Ваша дочь – сокровище со всех точек зрения, – категорично и печально заявил он. – Будь у меня хоть малейшая возможность… Ну, скажем, некоторая имеется, но весьма сомнительная… Я бы попытался… Вы видите, граф, я излишне откровенен, в обществе так не принято, но я пользуюсь привилегией беседы с другом, так как считаю вас своим другом… Еще с тех пор, когда мне было восемь лет, а отец отзывался о вас с такой симпатией и уважением… Вот и сейчас я почти забыл, что говорю с человеком, который является отцом женщины, составляющей счастье и одновременно несчастье всей моей жизни…

– А что, собственно, заставило вас три года тому назад так изменить свой образ жизни? – снова прервал граф душеизлияния виконта. – Ведь тогда у вас ещё кое-что оставалось?…

Де Нуармон какое-то время боролся с искушением рассказать всю правду.

– Оставалось. И не только. Мне повезло выиграть в баккара значительную сумму. Столь значительную, что позволила мне продержаться до сих пор. А к тому же… Ну, что же… Поговорим как мужчина с мужчиной, ведь не думаете же вы, что я вел монашеский образ жизни… Одна девушка… Простая девушка, даже не красавица, но полная очарования, умница… легко могла играть роль настоящей дамы…

По своему тогдашнему легкомыслию я готов был даже жениться на ней и считал это забавной шуткой.

Вероятно, я в ту пору достиг предела собственной глупости… Она погибла у меня на глазах под колесами кареты в тот момент, когда казалась так близкой к цели всей своей жизни. Смерть погасила надежду в её глазах…

Знай виконт, что надежда в глазах Мариэтты была тесно связана с микстурой, которая ждала его в хрустальном графинчике, он, возможно, не столь трогательно вспоминал бы усопшую. Но поскольку не знал, то с чистой совестью мог излучать благородство и раскаяние.

– Я её не любил, – продолжал изливать душу молодой человек, – но был к ней очень привязан, и эта смерть меня потрясла. Никто ни о чем не знает. Все полагают – я образумился, чтобы выгодно жениться. На самом деле после первого шока я задумался, что же со мной происходит и к чему все это приведет…

– По-моему, вы скорее заслуживаете одобрения, чем порицания, – задумчиво произнес граф. – До меня доходили разные мнения на ваш счет. Я и сам в молодости валял дурака и, если бы не смерть отца и необходимость вернуться на родину, вероятно, зашел бы очень далеко. Хотя, с другой стороны, лучше бы мне растранжирить как можно больше, сейчас бы им нечего было отбирать.

– Если я правильно понимаю, у вас конфисковали все имущество?

– У меня – да. К счастью, у моей матушки кое-что осталось.

– Ну вот, вы сами видите… – Виконт с грустью вернулся к предыдущей теме. – У моих родителей тоже кое-что осталось. Можно считать это исходным пунктом – и не из такой малости работящие люди делали состояния. Засесть в деревне, лично ухаживать за свиньями, коровами и клочком виноградника, всю жизнь провести в тяжких трудах, и наверняка мои внуки снова станут богатыми людьми. Пожалуй, так я и сделаю вместо того, чтобы стреляться, но я никогда бы себе не простил, если б запряг в эту каторгу ангела…

– Вглядитесь-ка в себя самого хорошенько, – посоветовал граф, которого виконтовы метания снова начинали смешить. – Ангел ангелом, но вы-то сами живете в трех комнатушках с одной только служанкой, с женой, которая сама кормит детей, так как не может позволить себе завести кормилицу, с двумя сменными жилетками и единственным немодным фраком, без оперы, визитов, экипажа?

Виконт тут же вспомнил, как живет старый ростовщик, которому он задолжал огромные деньги, и в связи с чем однажды посетил его на дому.

– А разве обязательно жить в Париже? – с отвращением прервал он столь красочное описание графа. – Почему не в деревне? Мне даже нравится сельская жизнь, а фрак там нужен как рыбке зонтик.

А что до развлечений, то один конь, одно ружье и красавица-жена – вполне достаточно. И вообще я мог бы отправиться в Америку и корчевать там дикие леса.

– Нет уж! – Граф Дембский был неумолим. – Я прошу представить себе жизнь скромного чиновника в Париже. Такую, тысячи на две в год. Постарайтесь напрячь воображение и ответьте честно.

Виконт молчал довольно долго, потягивая вино и бессмысленно глядя вдаль. Ему представились две картины. Одна – вполне сносная – жизнь одинокого молодого человека, который не тратился на кормежку, активно посещая званые обеды и ужины, а двух тысяч вполне хватало бы на гардероб и прочие мелочи. Вторая – просто ужасная – тот же самый человек, обремененный семьей, с рано постаревшей женой и вечно голодными детьми…

– Я бы попытался что-то сделать, – не сдавался де Нуармон. – Полагаю, энергии хватит. Может, сэкономил бы сто франков и сыграл бы на бирже или заделался грабителем с большой дороги. Лишь бы моя жена была счастлива. Придумал бы что-нибудь. Не смотрите, что я с виду такой болван.

– А, скажем, при доходе в сто тысяч…

Виконт взглянул на графа Дембского с явным беспокойством.