Лоуренс Блок - Вор с палитрой Мондриана Страница 20

Но не остановился. Я выглядывал в щелочку и прислушивался, и клетка проползла мимо шестнадцатого этажа, остановилась выше, а потом стала спускаться вниз и снова благополучно миновала шестнадцатый этаж. Я вернулся в холл, достал отмычки и занялся дверью Ондердонка. Потом вспомнил, как Андреа говорила, что он никогда не запирал на два оборота, снова отомкнул ее и захлопнул, оставив запертой на один пружинный замок. Затем, тяжко посапывая от всех этих усилий, стянул идиотские резиновые перчатки, сунул их в карман и вызвал лифт.

Легавых в нем не оказалось. Внизу, в вестибюле, и на улице — тоже. Никаких комментариев от лифтера, консьержа и привратника не последовало, даже когда я отказался от предложения последнего поймать мне такси. Я сказал, что не прочь прогуляться, и действительно прошел пешком квартала три, а уже затем сам поймал такси. Так что пересаживаться в другую машину в нескольких кварталах от «Шарлеманя» не пришлось. Я мог прямехонько отправиться домой, что, собственно, и сделал.

Больше всего на свете хотелось тут же бухнуться в постель. Но позволить себе этого я не мог. Следовало незамедлительно заняться марками Дж. Ч. Эпплинга. Они не на шутку беспокоили меня. Ведь я так и не закончил свою работу, а после того, что за последние десять часов произошло в «Шарлемане», риск резко возрос. Слишком уж много было контактов с разными людьми, и я мог привлечь к себе внимание полиции. Нет, никакого преступления в квартире Ондердонка я не совершал, не украл в доме ничего, кроме марок Эпплингов (ах да, и еще эти сережки, как бы не забыть про сережки), но вовсе ни к чему, чтобы здесь, у меня дома, валялись эти марки, когда в дверь в любой момент может постучать парень с пуленепробиваемым щитом и ордером на обыск и арест.

И я всю ночь напролет провозился с этими треклятыми марками. То ли дело наличные, никаких проблем, только и знай, что трать в свое удовольствие. Наконец все марки были разложены по конвертам с окошечками, опустевшие страницы из альбома Эпплинга сожжены, а затем я убрал конверты в тайник. Пожалуй, мне не следовало бы рассказывать вам об этом, ну да ладно. Есть у меня в уголке плинтус с розеткой, не настоящей, а так, имитация, без всякого там электричества. А за ним, в нише, находится алюминиевый ящичек… Короче, просто дощечка и пара патронов, привинченных к ней с помощью пары винтиков, и вам всего-то надобно, что отвинтить эти винтики и снять дощечку, и тогда за ней откроется отверстие с буханку хлеба. (Я имею в виду не эти дурацкие невесомые финтифлюшки, которые почему-то принято называть хлебом, а настоящую полновесную буханку нормального вкусного хлеба, которые продаются в магазинах здорового питания.) Здесь я храню свою контрабанду, которая время от времени изымается для продажи, тут же держу свои воровские инструменты. (Не все, некоторые из них вполне невинны на вид. Вот рулон липкой ленты, к примеру, его вполне можно держать и в аптечке, а карманный фонарик — в одном из ящиков стола. И ничего подозрительного тут нет. Но совсем другое дело, когда речь заходит об отмычках. Тут начинается уже совсем другой разговор.)

Имеется у меня еще один тайничок, похожий на этот, где я храню левые заработки. Там к одной из розеток даже подключено радио, и это радио, представьте себе, даже работает, правда на батарейках, потому как провод его подключен не к сети, а к пустому месту. Там у меня хранится несколько тысяч долларов нормальными пятидесяти- и стодолларовыми купюрами, и лежат они на тот случай, если вдруг придется подкупить полицейского, дать отступного или же, если дела пойдут совсем уж скверно, приобрести себе билет до Коста-Рики. Но я от души надеюсь, что до последнего никогда не дойдет, потому как я там точно чокнусь. Я хочу сказать: ну что мне делать в этой самой Коста-Рике? Что буду я там делать и куда пойду, если вдруг мне захочется съесть жареный пончик или кусочек пиццы?

Я так и не сомкнул глаз, ни на минуту. Принял душ, побрился, переоделся во все чистое, потом вышел и в одной греческой забегаловке, всего в квартале от дома, купил себе пончик (но не кусок пиццы), а также тарелку яичницы с беконом и много-много кофе. Я не торопясь пил кофе, и сознание, изнуренное бодрствованием и этой бесконечной возней с марками, требующей крайнего сосредоточения, вдруг выкинуло со мной странную штуку. Я мысленно перенесся на несколько часов назад и со всей отчетливостью припомнил жаркие руки, и гладкую кожу, и теплые губы… Интересно, подумал я, было ли в той груде лжи, что она там нагромоздила, хотя бы зернышко правды?..

Ладно, в конце концов решил я, все это не так уж опасно. Не опасней, чем съезжать с горы с завязанными глазами. Куда безопаснее, чем плавать с открытой раной в море, где кишмя кишат акулы; чем играть в волейбол с бутылкой нитроглицерина; чем, наконец, запеть «Правь, Британия» на празднике под открытым небом в Вулсайде.

Я расплатился по счету и дал на чай, как и следовало поступать влюбленным. Затем дошел до Бродвея и поехал на метро в сторону центра.

Глава 10

Я отпер стальную решетку, открыл дверь, подобрал с пола почту и бросил на прилавок, вытащил на улицу столик с дешевыми книжками и перевернул табличку на двери «Извините, мы закрыты» другой стороной: «Открыто, добро пожаловать». И не успел взгромоздиться на табурет за прилавком, как звякнул колокольчик и вошел первый покупатель. Им оказался джентльмен с по-женски округлыми плечами и в норфолкской куртке.[20] Он проявил умеренный интерес к стеллажу «Художественная литература. Общий раздел», я в это время примерно с тем же рвением изучал почту. Там оказались пара счетов, несколько книжных каталогов, открытка с запросом: не имеется ли у меня биографии Льюиса Кэррола Дерека Хадсона — не имелось, — а также письмо с официальным штемпелем вместо марки от одного полудурка, который спрашивал, может ли он и далее представлять мои интересы в Конгрессе. Вполне понятное желание. В противном случае ему пришлось бы самому нести почтовые расходы.

Пока тип в норфолкской куртке перелистывал какую-то книгу (кажется, Чарлза Рида), некая молодая особа с болезненным цветом лица и выступающими вперед, как у бобра, зубами купила пару книжонок с «дешевого столика». Зазвонил телефон, какой-то человек хотел знать, нет ли у меня в продаже Джеффри Фарнела. За все то время, что я работаю в лавке, мне звонили, наверно, тысячу раз, но клянусь, я впервые слышал, чтоб кто-нибудь интересовался Джеффри Фарнелом. Я проверил на полках, а потом сообщил звонившему, что у меня имеются две совершенно новенькие книжки, «Полет сокола» и «Джентльмен-любитель». Но его интересовал «Кузнец на празднике костров».[21]

— Нет, такой нет, разве что эти костры разводились под раскидистым каштаном, — пошутил я. — Но я поищу.

Мы договорились, что я отложу для него и две первые книжки, хотя вряд ли за это время кто-то может на них покуситься. Но я все равно снял их с полки, отнес в подсобку и положил на стол, где они могли греться в сиянии, исходившем от портрета на стене — там изображался святой Джон, покровитель всех книготорговцев. Затем вернулся в лавку и лицом к лицу столкнулся с высоким и упитанным мужчиной в темном костюме, сидевшем на нем словно с чужого плеча.

— Так, так, так… — протянул Рей Кирчман. — А это никак Бернард, сынок миссис Роденбарр, собственной персоной!

— А чему тут удивляться, Рей? — заметил я. — Это моя лавка, место, где я работаю. Так кому ж еще тут быть, как не мне?

— Правильно. Поэтому я и пришел сюда, повидать тебя, Берни. Но ты был в подсобке, и, знаешь, я даже запсиховал. А вдруг кто решил тебя похитить?

Я покосился через плечо на типа в норфолкской куртке. С Чарли Рида он переключился на что-то другое, только я никак не мог разглядеть, что именно.

— Бизнес, я вижу, процветает, а, Берни?

— Не жалуюсь.

— Подкармливает помаленьку, да? Хотя ты не из тех, кто нуждается в подкормке… Позволяет сводить концы с концами, верно?

— Когда как. Бывают удачные недели, бывают неудачные.

— Но ты на плаву держишься, правильно?

— Держусь.

— И еще небось ловишь свой кайф, продвигаясь по этой узенькой, но прямой тропинке, между добром и злом? Да одно это многого стоит, правда?

— Рей…

— Спокойную совесть, вот что ты имеешь. А это многого стоит, спокойная совесть, да…

— Э-э…

Я кивком указал на покупателя, который, судя по позе, навострил уши и так и ловил каждое наше слово. Рей обернулся, окинул его оценивающим взглядом и ущипнул себя за массивный подбородок.

— Намек понял, Берн, — сказал он. — Тебя беспокоит, что сей почтенный джентльмен будет шокирован, узнав о твоем криминальном прошлом, да?

— О, Господи, Рей!

— Сэр, — громко объявил Рей Кирчман, — вы, конечно, можете этого и не знать, но вам выпала честь купить книжку у бывшего знаменитого преступника. Наш Берни некогда являлся взломщиком, от которого было бесполезно запирать квартиры и дома. Теперь же он — ходячее свидетельство тому, что любой, даже самый закоренелый преступник способен стать на путь исправления. Да, сэр, могу со всей ответственностью заявить, что все наши ребята из нью-йоркской криминальной полиции очень высокого мнения о Берни. И вы, мистер, всегда можете заходить и спокойно покупать у него книжки. И последнее, что я собираюсь делать — так это преследовать вас за это.