Ирина Павская - Мужчина-вамп Страница 21

Я застыла. Что, собственно, такого? Довольно банальный текст, с некоторой претензией. Но было ощущение, что певец воткнул тонкую отравленную иглу прямо куда-то туда, где болит, и повернул ее там. Ты сама про эту боль вроде забыла, а мягкий голос напомнил про все несовершенство мира.

За соседними столиками перестали жрать. А ярко накрашенная длинноногая девица вдруг откровенно хлюпнула носом. Ее самодовольный лысоватый спутник протянул заботливо платок. Но девица резко оттолкнула его руку и глянула на него с такой ненавистью, что кормилец смутился.

Глаза Валевича мерцали в полутьме. Огонек свечи качался и двоился. Уж не подмешивают ли владельцы клуба феромоны и афродизиаки в свой ароматный парафин?

Мне было хорошо, словно я сидела в колбе, наполненной любовью. Шумит, бежит речка по камешкам. Да, в одну и ту же реку войти дважды нельзя. Но кто сказал, что нельзя, допустим, войти в другую? Главное — на камешках не поскользнуться. Я глянула на Бориса. Славный, надежный, симпатичный. Почему он терпит мои сумасбродства? И самоуверенно подумала — наверное, любит!

И в этот самый приятный для моего самолюбия момент что-то произошло. Краешек глаза что-то заметил. Да, точно! В зал вошел Алексей Михайлович Подлубняк. Певец на сцене продолжал петь так же трогательно, по-прежнему пахли свечи, но меня это уже абсолютно не задевало. Борис моментально заметил перемену и проследил мой взгляд:

— Понятно, отдых закончен. Началась работа.

Да, нечего сказать, Алексей Михайлович был хорош. Хорош сам по себе, без всяких на то усилий. Аура, харизма — назовите это как хотите, но женщины в зале стали украдкой бросать на него заинтересованные взгляды, а их кавалеры ревниво и беспокойно закопошились. Он был один. Без спутницы и даже без водителя, который, как мне показалось, исполнял при Подлубняке еще и роль некоего телохранителя. Я отпрянула в тень. Мне очень не хотелось, чтобы Алексей Михайлович меня заметил. Ничего страшного, конечно, но все-гаки… Только волновалась я напрасно. Уверен, могуч, как античный герой, и так же бесстрастен, Алексей Михайлович скользил взглядом поверх голов, и казалось, его ничто не интересовало. Хотя его самого тут знали. Еще бы! Людмила Семеновна жаловалась на его постоянные ночные отлучки. И в ночь пожара он тоже до утра отдыхал в «Арамисе». Можно сказать, почетный клиент. Это было понятно еще и по тому, как он уверенно, без всякой обычной в таких случаях заминки прошел к пустующему столику и опустился в кресло. Действительно, как я сразу не обратила на сей факт внимания. Зал полон, а самый удобный стол пуст, и никого за него не сажают. Вот, стало быть, за кем он закреплен.

Перед Алексеем Михайловичем принесли и поставили что-то из еды и выпивки. Его гастрономические пристрастия меня совершенно не интересовали. Я напряженно следила за лицом Подлубняка. Неужели он ходит сюда так часто только для того, чтобы поесть? Хотя концертная программа здесь тоже неплохая, к тому же наверняка всякий раз новая. Но маленький чуткий зверек под названием «женская интуиция», который широко раскрыл глаза и навострил уши внутри меня, подсказывал — дело не только в этом.

Подлубняк не торопясь ковырял ножом и вилкой в своей тарелке, не проявляя, впрочем, зверского аппетита. Время от времени пил что-то из бокала, вежливо раскланивался со знакомыми, но в разговоры ни с кем не вступал. Он лениво оглядывал присутствующих и входящих. Что же, так и просидит всю ночь? Малоинтересное времяпрепровождение. Вдруг его большая расслабленная фигура как-то странно напряглась, взгляд из рассеянного сделался внимательным, скорее скрыто-внимательным. Не поднимая головы от тарелки, он стал кидать косые взгляды в сторону барной стойки. У полированного барьера, отделяющего батарею тяжелых и легких напитков от страждущих, было не так много людей. Воркующая парочка, которая уже давненько громоздилась на высоких табуретах и постоянно пила на брудершафт, чтобы потом поцеловаться взасос на законных основаниях, дама средних лет, демонстрирующая толстые ляжки из-под короткой кожаной юбки, впрочем, без особого успеха, поскольку для двоих деловых мужичков, находящихся здесь же, разговор был гораздо интересней целлюлитных ляжек стареющей красотки. И все, пожалуй. Хотя нет. Минуту назад к самому краю стойки подошел юноша и заказал стакан сока. Молодой, коротко стриженные волосы с рыжинкой. Лет восемнадцати или чуть больше. Он лениво вертел высокий бокал в руках, двигал его по гладкой полированной поверхности туда-сюда и почти не смотрел в зал. Легкая футболка подчеркивала летний загар, светлые брюки, на мой взгляд, были слегка парню тесноваты.

Каюсь, не имела я подобного опыта, а потому ситуацию первым просек Валевич. Он тихонько тронул меня за руку и сказал, глядя в другую сторону:

— А теперь смотри, что будет. Только аккуратно, не пялься во все глаза.

В какой-то момент взгляды Алексея Михайловича и незнакомого парня встретились. Юноша чуть улыбнулся, крутанулся на барном табурете, а Подлубняк жестом подозвал к себе официанта. Несколько коротких фраз, посредник в черной «бабочке» подходит к стойке, что-то говорит парню. Тот слушает, слегка наклонив голову, продолжая вычерчивать бокалом по стойке замысловатый узор. Мнется недолго, улыбаясь уже более откровенно, а потом не спеша подходит к столику Подлубняка и садится в свободное кресло напротив.

— Вот и все! — Борис понимающе усмехнулся. — Сейчас побеседуют и уйдут. Хотя скорей всего Алексей Михайлович, как человек щедрый и состоятельный, угостит своего юного друга хорошим ужином.

— Какого друга? Мне показалось, что они не были знакомы.

— Это не имеет никакого значения. Уверяю тебя, Сима, скоро они познакомятся, и весьма тесно. Да-а, Алексей Михайлович, Алексей Михайлович, а вы шалун, оказывается.

Тут уж какие-то догадки забрезжили и в моей бестолковой голове.

— Боря, не хочешь ли ты сказать…

— «О любви не говори, о ней все сказано», — с дурашливым чувством пропел мой кавалер. — Так что, дорогая моя старушка Марпл, ты для того только и потащила меня сюда, чтобы убедиться, что твой подопечный балуется гомосексуализмом и снимает мальчиков на ночь?

— Так этот мальчик… он…

— Фу, ну за версту же видно. Причем даже мне, лицу абсолютно незаинтересованному.

От такого оборота дела я, очевидно, совершенно поглупела:

— Но ведь Подлубняк был женат, и не однажды. — Я вспомнила про Киру. — И… и любовницу имел. Молодую, красивую.

— Милая Серафима, — сказал Валевич устало, — в жизни существует целый калейдоскоп разнообразных чувств. Как-то: гетеросексуализм, гомосексуализм и бисексуализм. Подчеркиваю: бисексуализм. Надеюсь, ты понимаешь, что означает «би»? А еще педофилия, зоофилия, некрофилия… Продолжать?

— Не надо! — Я закрыла лицо руками. Мне уже не казалось, что я сижу в колбе, полной любви. И свечи пахли угарно, отвратительно. И ни в какую реку мне входить больше не хотелось. Вот тебе и эротическая толерантность.

— Да прекрати ты истерики, в самом деле! — Борис отодрал мою ладонь от лица. — Маленькая, что ли! Или в своем герое разочаровалась? — вдруг спросил он с неожиданным подозрением. Потом допил оставшуюся водку и добавил фальшиво-бодрым тоном: — Так я тебе скажу — для разочарований нет причины. Некоторых людей подобные обстоятельства очень даже бодрят. Привносят, так сказать, в жизнь остроту и пикантность, — закончил он зло.

Борис почти угадал. Конечно, я родилась не вчера и обреталась, как и все человечество, в социуме, полном пороков и запретных наслаждений. В обморок не падала ни от чего, подробности старалась по-мещански не смаковать. Допустимо все, что без насилия.

Но Алексей Михайлович! Воплощение неотразимого мужского обаяния и внутренней силы…

Не может быть! Тут что-то не то. Не верю! Не хочу верить! Так разочаровалась, что лицо от расстройства сохранить не смогла. Вот дура-то! Что теперь Валевич подумает. Еще и в самом деле решит, что я его зазвала в «Арамис», чтобы за своей безответной любовью проследить. За Подлубняком то есть.

Я убрала руки от щек и засмеялась. Слава богу, получилось вполне естественно.

— Ты знаешь, а я ведь думала, что эти… ну… мальчики… должны быть крашеные, в колготках, с накладными грудями… задом вертят… жеманничают… ха-ха-ха! — От смеха у меня даже слезы на глазах выступили.

Борис изумленно уставился на меня, сначала улыбнулся неуверенно, а потом и сам раскатился безудержным смехом.

— Такие тоже… тоже бывают. На любителя, конечно. Но таких здесь нет. Здесь заведение пристойное.

Мы отхохотались и неожиданно затихли. Словно больше не о чем было говорить. Жизнь в зале тем не менее шла своим чередом. Даже Подлубняк и рыжеватый паренек еще сидели за своим столиком, пили коньяк и о чем-то интимно, как мне казалось, беседовали. А мне уже хотелось уйти. Мой собеседник, очевидно, почувствовал это, подозвал официанта: