Елена Логунова - Круговорот парней в природе Страница 21

Полковник малодушно сбежал из дома, превратившегося в псарню, на службу и провел относительно спокойное утро в размышлениях о том, много ли нужно человеку четвероногих друзей. По всему выходило, что ему лично для счастья достаточно было бы всего одной маленькой собачки, а для полного счастья и вовсе хватило бы тихого и молчаливого противорадикулитного пояса из целебной собачьей шерсти.

Пока Вадим Тарасович изыскивал способ призвать к порядку излишне собаколюбивую Жанну Павловну, в городе случилось ЧП посерьезнее. В двенадцатом часу дня неизвестные молодцы дерзко ограбили ювелирный магазин в центре Новороссийска, убив при этом человека. Вся новороссийская милиция, едва успевшая вздохнуть после тотальных поисков тарасовского фокса, переключилась на ловлю преступника. В случае провала операции высокое начальство авторитетно пообещало снять с должности полковника, а он не менее убедительно пообещал своим подчиненным снять им головы. Участковые, гаишники и вохровцы – все искали невысокого мужчину в возрасте до двадцати пяти лет с выраженными признаками азиатского происхождения, как то: жесткими черными волосами, раскосыми глазами и цветом лица, характерным для запущенного печеночного больного.

Несмотря на проявленное служивыми рвение, спустя сутки преступник все еще не был обнаружен, зато в милицейских пристанищах и узилищах собралась впечатляющая коллекция представителей великих и малых народов Азии. Больше всего в раскинутые охранниками правопорядка тенета попалось обрусевших корейцев и вьетнамских студентов, среди которых редкими этническими вкраплениями затесались двое монгольских геологов, журналист-тувинец из Красноярска и одинокий оленевод из Якутска, в неурочное время года прибывший на Черное море с Белого на пляжный отдых. Особой строкой в списке задержанных по подозрению в совершении тяжкого преступления числился неизвестный азиат без документов, безденежный, ушибленный на голову и глухонемой или же убедительно симулирующий слабоумие и глухонемоту. Этот сомнительный тип дожидался врачебного освидетельствования в КПЗ и как раз оказался под рукой у милиции, когда поступила ориентировка на пропавшего японского туриста.

Следуя в туалет, уставший до одури и ко всему безразличный немой идиот мимоходом увидел на доске в коридоре листок с объявлением о поиске Такеши Нокамуры. Сильно увеличенное, мутное и слишком зачерненное фото пропавшего являло взорам широкую, как блин, узкоглазую физиономию с недоброй ухмылкой типичного монголо-татарского захватчика. Умудренные жизненным опытом новороссийские милиционеры не возлагали особых надежд на эту пугающую гравюру, так как в одной только Китайской Народной Республике нашлась бы сотня-другая миллионов граждан вполне подходящей наружности. Зато ФИО к снимку было начертано сразу на двух языках. Немой азиатский идиот, узрев нечитаемый для россиян узор из зайтеливых иероглифов, проявил поразительную живость и прыть. Он схватил в объятия сопровождавшего его дежурного, в паре с ним совершил сальто в полтора оборота, изнемог под тяжестью непосильной ноши и рухнул на пол, но даже там не затих, а продолжал восторженно молотить руками и ногами, плача и кашляя смехом, похожим на лай. Смышленый дежурный расценил эту дикую реакцию совершенно правильно и отрапортовал начальству о том, что японский турист Такеши Нокамура благополучно обнаружен. За неслыханную оперативность в поисках японца полковник Тарасов получил сверху устную благодарность, которая отчасти скомпенсировала нагоняй за нерасторопность в поимке преступника, известного под кличкой Чукча. Таким образом, полковник не лишился должности и погон, а его подчиненные – голов, и УВД причерноморского города перенесло дежурный удар стихии без трагических потерь.

– Это невероятно. Невозможно! Так не бывает! – ошалело бормотала я, незряче глядя на скрипучую факсовую бумажку, которую дежурный сержант Бобриков вручил мне столь торжественно, словно это была грамота, жалующая мне дворянство.

На листе черным по белому были начертаны строки, смысл которых от меня ускользал, ибо немыслимо было принять за правду сообщение, что наша доблестная милиция не только нашла моего пропавшего японца, но и везет его для воссоединения с соотечественниками. Не то чтобы я совсем уж не верила в чудеса (и в возможности служб охраны правопорядка), просто количество чудес на единицу места-времени казалось мне слишком большим. Японец-то мой нашелся за сотню километров от Джубги, в Новороссийске!

В принципе, по хорошей дороге и при наличии скоростного автомобиля высокой проходимости (типа того джипа, под которым я недавно валялась) он вполне мог добраться в Новороссийск за час-полтора, но зачем?! Делегация ведь только вчера выехала из этого самого Новороссийска! И, кстати, дорога нынче утром все еще пребывала в состоянии, далеком от идеального, хотя милицейский «газик» с Нокамура-саном на борту все же сумел пройти перевал.

Впрочем, мы с Тяпой и Нюней единодушно постановили, что не будем ломать нашу общую голову над вопросом, как и зачем Такеши Нокамура драпанул от нас в Новороссийск. Мы сосредоточились на тревожном переживании: а точно ли это наш японец?

– С ментов вполне станется подложить нам свинью и всучить департаменту вместо пропавшего Такеши Нокамуры первого попавшегося косоглазика! – прямо заявила Тяпа, откровенно не верящая в лучшие качества милицейской натуры.

Мы с Нюней промолчали, ибо втайне терзались аналогичными сомнениями.

Полтора часа, проведенные в местном отделении в нетерпеливом ожидании прибытия Такеши Нокамуры с почетным милицейским эскортом, запомнились мне как далеко не лучшее время моей жизни. Сержант Бобриков, посильно защищая честь мундира, проявил благородство и споил мне полтора литра крепчайщего кофе из собственного термоса. Неумеренное потребление бодрящего напитка вызвало у меня сильную тахикардию и повысило нервозность до заоблачных высот. Когда милицейский транспорт подкатил к стертому крылечку отделения, я дергалась, как эпилептик, и тряслась, как отбойный молоток, рискуя проломить ногами ветхую деревянную ступеньку. На моей физиономии последовательно и с большой скоростью сменялись гримасы, более или менее точно представленные древнегреческими театральными масками. Это заметно тревожило и смущало сержанта Бобрикова.

К подконвойному японцу я кинулась, как к родному, но вынуждена была остановиться в паре шагов. Амбре от интуриста было – ой– ой-ой какое! Высокоразвитой цивилизацией от него и не пахло. В богатом букете смешались незабываемые запахи мусорной свалки, запущенного коровника и проходного двора из тех, на входе в которые отчаявшиеся аборигены безуспешно малюют лживую надпись «Туалета нет!». Да и выглядел так называемый Нокамура-сан так, что моя Тяпа уверенно заявила:

– Ну точно, так и есть! Нас обдурили. Разве это культурный японец? Это какой-то эскимосский люмпен, странствующий по святым местам автостопом!

– Вы Такеши Нокамура? – недоверчиво спросила я сомнительного японца.

– Он самый, – ответил за него хмурый милицейский дядечка, сосредоточенно пинающий автомобильные баллоны. – Забирайте, гражданочка, своего Такешу до дому, до хаты и впредь приглядывайте за иностранцами как следует. Виданое ли дело? Потеряли интуриста и хватились только на вторые сутки! Пьяные, что ли, все были?

Поскольку в последнее время я и в самом деле неразумно злоупотребляла алкоголем, огрызнуться на сурового мента у меня не хватило наглости. Тяпа, правда, вякнула было что-то вроде «На себя посмотрите!», но мы с Нюней в четыре руки зажали ей рот. Я смиренно и признательно поблагодарила охранников правопорядка за активную и результативную помощь, и тот же милицейский «газон» подвез нас к гостинице Шульца. По дороге я высунула голову в окошко и, притворяясь, что любуюсь видами, глубоко дышала свежим забортным воздухом. Блудный японец пропитался тюремно-казарменным духом и так ароматизировал салон – хоть сюрикен вешай!

Мы приехали в «Либер Муттер», и тут мои сомнения благополучно рассеялись. Японская братия, резвящаяся во дворе, встретила вонючего странника как родного. Его приветствовали криками и жестами, хлопали по плечам и одаривали улыбками. Такеши Нокамура расцвел, повеселел и отвечал дружелюбным соплеменникам частыми кивками и бурным шевелением пальцев. Лично мне этот язык жестов был так же непонятен, как и вербальное японское общение, однако беспокойство мое заметно улеглось. Если японцы признали странника своим, я приму это как факт, с удовольствием поставлю галочку в списке напротив фамилии Накамуры и с чистой совестью отправлюсь в койку – отдыхать от переживаний. А то что-то слишком волнительная у меня выдалась командировочка, так и до нервного срыва немудрено докатиться!