Сан-Антонио - Можно любить и лысых Страница 21

Вода намочила тонкую ткань рубашки, которая прилипла к телу, показывая все его изгибы. И то, что мы узрели, было весьма внушительным.

— Чертовщина! — кричит Берюрье. — Мужик! Надо согласиться, что в этой истории достаточно мистификаций и переодеваний.

Да, Лора оказалась не женщиной, а мужчиной, и не таким, как Элеонора, а самым настоящим. Его член — аппарат настоящего мужчины в расцвете лет. Он свеж и силен, с рыжей растительностью на груди и вокруг полового органа.

— Ну, так, милая барышня, — начинаю я — Ты что, нашла ЭТО в комоде своего дедушки, или заняла у приятеля?

Лора не отвечает.

Пинок Александра Бенуа придает ей силы и возвращает голос.

— Я все вам скажу”

— Так говори.

— Это каприз Вавы.

— Насчет чего?

— Привезти меня сюда. Но поскольку мужчинам запрещено здесь бывать…

Я сдираю с него парик. Он почти лыс. Увы, у него скверная мордашка блудливого ангелочка или преждевременно ощипанной индюшки. Он снова глядит на свои руки.

— А кто мне сделал это?

— Думай сам.

— Я не ранен? — спрашивает красавец, осматривая себя.

— Мне условно кажется, что это — отсюда, — говорю я, срывая простыню, заменяющую для Валерии Бордо саван.

Человек оборачивается и все видит. Он зеленеет, как трава на весеннем пастбище, затем белеет, как то же пастбище после снегопада.

— Она умерла?

— Более чем.

— Ее убили?

— Видимо, если только не сама отпилила себе голову по неизвестной причине.

Тогда он, наконец, понимает наше к нему отношение. Он садится, держа руки на отлете и явно пугаясь крови, которой они измазаны.

— Это не я! Не я! Клянусь вам, не я!!!

Ударом в грудь (я практикуюсь в этом виде спорта) заставляю его успокоиться и замолчать.

— А кто тебя обвиняет, дырявая голова?

— Так вы не считаете, что это сделал я?

— А кто вы? Я ничего не считаю, я ищу.

— А кто вы?

— Комиссар Сан-Антонио, к вашим услугам. А теперь выкладывай все, что знаешь.

— Да, да, я все скажу. Что вы хотите знать?

— Как можно больше, парень! Все! Кто ты, чтобы начать с азов, потом о твоей связи с бедняжкой Вавой, и все остальное. Особенно остальное, понял?

— Клянусь, это сделал не я! Вава. Какой ужас! Закройте ее, месье, я не могу этого видеть. Да, да, я скажу все, но закройте ее, или я сойду с ума. У меня было к ней большое влечений. Мы знакомы уже больше года. Ну, разумеется, и все остальной. Мы бросались друг к другу, как тигры. Она была необыкновенной женщиной — у нее были такие гигантские потребности, ей всегда было мало. Меня зовут Песон [2], Роберт Песон, 25 лет. Я мебельщик-обойщик в Пуасси, я никогда не делал ничего плохого, можете справиться. Живу в Булони, авеню Жорж Марше, 118, около почтового отделения, вместе с матерью. Она нянчит нескольких ребятишек, чтобы заработать на жизнь. Она слабенькая, моя старушка, но очень мужественная.

Я позволяю ему выговориться о своем доме и своей мамаше. Сейчас это ему очень нужно.

— Она воспитывала меня одна. Отец убежал с соседкой, когда я был еще в пеленках. Я никогда ее не огорчу. Верьте мне, месье.

— Я тебе верю.

Он поднимает ко мне свое лицо большого мальчика — упрямого, но не злого. Машинально я бормочу.

— Ты рано облысел. С чего бы это?

— Три года назад у меня был тиф, после чего выпали волосы, будто иголки с артишоков, да так и не выросли.

— Как ты познакомился с мадам Бордо?

— Случайно. На улице. Я возвращался вечером на мотоцикле через Марли. У нее случилась авария возле Сены. Ну, мы и познакомились.

“Сена, мамаша, Париж”. Что-то роднит меня с этим парнем, развязным, неуживчивым бродягой и шалуном.

Я мог стать таким же, если бы родился в более скромной обстановке, чем моя.

— Вы не разрешите мне помыть руки? Я больше не могу…

— Иди.

Он направляется к цинковому умывальнику. Его лицо свела судорога переживания.

— Как это могло случиться с моими руками?

Вместо ответа я пожимаю плечами.

Берюрье не увлекла вся эта история, и он уснул в полотняном кресле, сложив руки на объемистом животе. Он храпит со свистом через нос, с рокотом через рот, и это напоминает разгрузку машины с щебенкой.

— Значит, ты помог Валерии в аварии?

— Не совсем, потому что я не силен в этом. Я просто сходил к ближайшему гаражу и прислал оттуда буксир, а Валерии предложил свой мотоцикл. Она согласилась. Ей даже было забавно.

— И вот тогда.

Он пожимает плечами.

— Я привез ее домой. Там никого не было: муж ее снимался где-то в провинции, а у прислуги был выходной день. Я далее не предполагал тогда, кто она такая! Уже когда вошел в дом и увидел фото Кристиана Бордо, она назвала мне свое имя. Она угостила меня виски, потом еще. Я не привык к спиртному, и голова у меня закружилась Я начал с ней заигрывать, и она оказалась не против, даже наоборот.

— Вы были любовниками?

Он как будто немного краснеет — это слово для него является табу.

— Вы часто встречались?

— Почти каждый день.

— Где?

— В маленьких гостиницах.

— Платила она?

— Разумеется. Я же не богач, да и она настаивала на этом.

— Ты водил ее на танцы?

— Бывало, — он на мгновение задумывается. — Видите ли, она скучала, дела у нее с мужем не ладились. Ей хотелось развлечься. Она любила, что попроще. Мы ходили на ярмарку в Трон или в Лож, иногда — в лес Сен-Жермен. Если она приглашала в ресторан, то это было бистро, где подают селедку, картошку с постным маслом, лапшу и другие “деликатесы”.

Слушая его, я начинаю лучше представлять Валерию — заброшенную мужем женщину, которая ненавидела свою золотую клетку. Забавлять, возить ее по забегаловкам, услаждать в постели — вот, что ей нужно было для счастья.

— Так вы и жили целый год?

— Даже дольше.

— Значит, это была настоящая любовь?

— Сам не знаю.

Этот ответ меня расстраивает.

Он принадлежал к среде, где мало говорят о любви и страсти. Просто — “влечение”. У него было большое влечение к мадам Бордо, а она его обожала, в этом нет сомнения.

— Она рассказывала тебе о своем муже?

— Редко.

— А если это случалось, то что она говорила?

Он качает головой.

— Ну, что он был немного педе… что он давно ее не любит. Они не были супругами уже несколько лет.

Храп Берюрье становится откровенно нахальным. Я набираю стакан воды и плещу ему в физиономию. Толстяк вздрагивает, просыпается и испуганно озирается по сторонам.

— Шлюпки! Все по шлюпкам! — кричит он, но тут к нему возвращается сознание. — Мне приснилось, будто наше судно тонет, — его взгляд натыкается на Роберта Песона, и он спрашивает. — Этот мек сказал что-нибудь толковое?

— Послушай сам.

— Я моту курить? — спрашивает Песон.

Глазами указываю ему на пачку сигарет на комоде.

— А в последнее время отношения между вами не изменились? — спрашиваю его.

— Нет, а почему бы?

— Она не была чем-нибудь недовольна?

— Нет, ее заботило путешествие. Ей очень не хотелось со мной разлучаться, но поездка была предусмотрена давно.

— Ну и как же?

— Она уехала восемь дней тому назад. Попрощалась и уехала. Я был вне себя. Вы уже знаете, что мы каждый день встречались. И вдруг на следующее утро, выходя из дома, я натыкаюсь на Валерию, которая ждала меня за рулем машины! Мы бросились в объятия друг к другу — видит Бог, как мы были счастливы!” Я даже на работу не пошел. Оказывается, она вышла из самолета при первой же возможности и прилетела обратно. Она придумала переодеть меня девицей и забрать с собой. Я не соглашался, но она так просила и настаивала, что я, скрепя сердце, согласился. Мне особенно понравилось путешествовать на самолете, до этого я никогда не летал.

— А бумаги?

— Я взял документы своей замужней сестры. Она пользуется ими только для голосования.

— А те дай, что вы были в Париже, где она жила?

— Валерия? В гостинице.

— В какой?

— “Людовик IX” на улице Сен-Луи.

— Вы уехали позавчера?

— Да. Это было непросто, особенно, в туфлях на каблуках. Впрочем, ведь вы тоже…

— Будь вежлив и благоразумен, с нами не равняйся, — предупредил его Берю.

— Почему? Вы педики?

Пятерня Берю, опустившаяся на физиономию Песона, прерывает его жалкие потуги на остроумие. Щека парня на глазах вспухает, словно парус на ветру.

— Я же тебе говорил, неряха! Будь вежлив и благоразумен! — строго заявляет Берю. — По характеру работы нам приходится переодеваться, чтобы нас никто не заподозрил.

Песон не возражает. Со слезами на глазах он растирает щеку.

Я продолжаю:

— Вчера вечером, когда вы ложились спать, кто-нибудь сюда заходил?

— Нет.

— Вы что-нибудь пили?

— Скотч. Это фантазия Вавы. Пила она мало, но перед сном — обязательно.

— Из этой бутылки? — я указываю на столик у кровати.

— Да.

Я поднимаю бутылку и нюхаю. Затем выливаю капельку на ладонь и осторожно ее слизываю. — Ну, как? — нервничает Берю.

— Жалко, что нет Матье. Но все равно, какой-то посторонний привкус есть. Спрячь бутылку, анализ произведем потом.