Елена Логунова - Рука и сердце Кинг-Конга Страница 21

– Зачем с девяносто шестого? – Вера Марковна пожала плечами. – Меня только нынче утром привезли. Да, глядишь, еще отпустят, ежели родичи согласятся забрать.

– А так можно? – слабо обрадовалась Марьяна.

– А чего ж нельзя? Чай, не тюрьма.

Марьяне все больше хотелось в свою обычную, нормальную жизнь.

2

– Боже! Я не верю своим глазам! – насмешливо воскликнула Катерина, вывернув с лестничной площадки в коридор и еще издали увидев меня под дверью нашего офиса.

Мое новое красное пальтишко на фоне бледно-зеленых стен смотрелось ярко, как помидор на салатном листе, так что не заметить меня Катька не могла. Другое дело, что ей было непросто поверить в увиденное. Впервые за все время существования «МБС» ведущий сотрудник агентства Индия Борисовна Кузнецова пришла на работу за полчаса до начала трудового дня! Как правило, я на эти же полчаса опаздываю, исключение составляют только те дни, когда я опаздываю на час-другой.

– Восемь тридцать! Можешь проситься в Книгу рекордов Гиннесса! – съязвила Катерина.

Я хмыкнула и промолчала. Катька недооценила величие моего трудового подвига, на самом деле я явилась еще раньше – в восемь! Этот мой героизм стоил Денису, у которого я ночевала, трех сотен на такси, а Барклаю – оттоптанной лапы. Мой милый мент и его пес очень похоже облаяли меня за слишком ранний и суматошный подъем, но я не могла позволить себе залеживаться в постели. Надо было успеть привести в порядок офис до того, как там появятся мои коллеги-рекламщики или, не дай бог, милицейские товарищи капитана Кулебякина.

Увы мне: подвиг, как это часто случается с героическими деяниями, пропал втуне – хотя я и прилетела на работу к восьми, но попасть в офис не смогла. Ответственный фикус, которому я уже с полгода доверяла хранить мой ключ с вечера до утра, впервые не справился с возложенной на него задачей. Липучка за обороте фикусового листа осталась, а сам ключ исчез!

– Пошел по рукам, – прокомментировал внутренний голос.

Сначала мой золотой ключик без спросу сорвал с офисного чудо-дерева Максим Смеловский. Я его отняла и вернула под сень фикуса, но этой ночью Макс оказался не единственным, у кого возникло непреодолимое желание проникнуть в наш офис. Та незнакомка в черном пальто, по словам Сушкина, открыла дверь своим ключом. Похоже, что никаким не своим, а тоже моим!

– Мама моя! – ахнула Катерина, открыв дверь собственным ключом, извлеченным из кармана шубки. – Ну и ну! Какая скотина этот Эндрю!

Безвинно обругав беднягу Сушкина, Катька потеряла дар речи и застыла на пороге, как воплощение глухонемого укора.

– Да зайди же ты внутрь!

Я оглянулась на коридор, по которому уже началось ежеутреннее броуновское движение офисных молекул, и протолкнула коллегу в поруганное помещение.

Светлый ковролин, изуродованный разлапистой чайной лужицей, выглядел так, словно на нем раздавили небольшого осьминога, полного сил и чернил, причем бедная тварь под пятой своего мучителя бешено извивалась, брызгая темной жидкостью на стену и занавеску. Никогда бы не подумала, что трехдневный настой одного чайного пакетика может дать такой глубокий и насыщенный цвет! Пята предполагаемого убийцы воображаемого осьминога тоже отпечаталась на ковролине, да с такой четкостью, какой наша бухгалтерша Зоя Липовецкая тщетно пытается добиться от выработавшей свой ресурс круглой печати «МБС». И острый нос, и скошенный трапециевидный каблук, и сорок четвертый размер – все читалось на нашем офисном ковре так же ясно, как матерное слово на заборе. Бумаги на моем рабочем столе были закапаны кровью, валяющийся на подоконнике нож для разрезания бумаги тоже выглядел крайне подозрительно, а с карниза над окном обезглавленной змеей свесился черный капроновый шнур. Аккуратно свитая петелька, обрезанная под узлом, лежала на полу.

Катька обернулась ко мне и заморгала густо накрашенными ресницами так часто и энергично, словно собиралась взлететь. Я поняла, что сохранить события минувшей бурной ночи в тайне не удастся, придется давать объяснения.

– Спокойно, Катя! У нас все живы! – сказала я для начала, чтобы на корню пресечь назревающую истерику. – Просто ночью, когда Андрюха тут сидел и монтировал рекламный ролик, в офис забрела какая-то сумасшедшая.

О том, что офис наш был закрыт и бродячая сумасшедшая открыла дверь моим ключом, я осмотрительно умолчала. И о беспокойной офисной ночевке своего «дедушки» Макса тоже решила не говорить. Иначе я же буду во всем виновата!

– Эндрю сидел у себя, – гипнотизируя Катьку, продолжила я страшную сказку. – В большой комнате было темно, тихо, и ненормальная решила: лучшего места для самоубийства ей не найти. Веревка у нее имелась, минимальные навыки такелажных работ тоже, так что она без труда сделала петельку и полезла в нее.

– И? – выдохнула Катерина, прижимая руки к сердцу.

– И сбросила с подоконника пластиковый стаканчик с чаем, который кто-то заварил и не выпил! – сказала я, указав на мокрое место, оставшееся от воображаемого осьминога.

– Это Баринов, – пробормотала Катька и сурово свела брови. – Вот свинья!

– Баринов свинья, – легко согласилась я, с удовольствием переводя стрелки на Сашку. – А Сушкин – человек! Я бы даже сказала – человечище! Представляешь, он очень вовремя выглянул из своей каморки, увидел болтающуюся на шнуре сумасшедшую и в последний момент вынул ее из петли! Вернее, он перерезал веревку.

– А… Ты-то откуда все это знаешь? – спохватилась Катерина.

– Мне Эндрю ночью позвонил, – сказала я почти правду. Ведь Андрюха мне действительно звонил, хоть и по другому поводу. – Я приехала и как раз успела увидеть, как сумасшедшую увозила «Скорая».

– Ты ее видела? – Катька не на шутку заинтересовалась. – Ну и как она выглядела?

Удивительно, но этот же вопрос задала мне и Зоя Липовецкая, заставшая нас с Катькой в разгар уборочных работ. Она появилась без десяти девять – когда мы уже обработали «Ванишем» все безобразия на ковре, протерли спиртовой салфеткой нож для разрезания бумаг и веревок, измельчили и сожгли в хрустальной пепельнице Бронича закапанные кровью бумажки, замыли пятна на стене и застирали хвосты занавесок. По-хорошему, можно было Люсе про несостоявшееся ночное самоубийство и не говорить, но сплетница Катерина не удержалась и все выболтала.

– Как она выглядела? – Я скривила губы, вспоминая. – Да как-то… Никак! Бледная, рыхлая, толстая. Одета глупо – в бесформенное дутое пальто. На ногах ботильоны с дурацкими бантиками. На щеках веснушки…

– Да, веснушки – это ужас что такое! – оживилась Катька. – Я лично даже зимой шапки не ношу, но по весне сразу же кепку с козырьком надеваю и солнечные очки в пол-лица. И отбеливающим кремом мажусь дважды в день, чтобы у меня эта гадость не появилась – веснушки. А то ведь потом от них не избавишься, прям хоть вешайся!

– Думаешь, она искала смерти из-за веснушек? – усомнилась я.

– Не о том вы, милые, думаете! – укорил нас Сашка Баринов.

Сегодня он был нетипично печален, бледен и в зеленом свитере и клетчатых штанах здорово смахивал на Карлсона, страдающего несварением желудка. Он даже отказался от чая.

– Вы бы лучше спросили себя – почему эта сумасшедшая пришла вешаться именно к нам? Чем наш офис лучше других мест?

Катька, задумчиво жуя сладкую булочку, посмотрела на карниз, с которого уже не свисал, перечеркивая окно, черный шнур, и сказала:

– Из нашего окна вид очень красивый!

Баринов фыркнул.

– Девочки, девочки! – встрепенулась Люся. – И мальчики… Я вспомнила! Вчера, когда вы на Зеленой водку распивали…

– Разливали! – поправил Сашка, обиженно дрогнув щеками предательского бледно-зеленого цвета.

– Маме своей это расскажи! – безжалостно припечатала Зоя. – Так вот, пока вы все были на задании, заглядывала сюда одна такая пасмурная девица – бледная как смерть, в черном пальто с капюшоном и страшненькая, как моя жизнь. Только коса у нее красивая, длинная, рыжая. Раза два или три заглядывала молча, а потом осмелилась про Полонского спросить – где он.

– Смерть-с-косой!!! – Я подпрыгнула на стуле, толкнула стол, и чашка с недопитым чаем кувыркнулась на несчастный ковер.

– Инка!!!

Катя с Зоей возмущенно закричали и бросились в туалетную комнату за «Ванишем».

Следующие пять минут были посвящены истреблению нового чайного осьминога. Борьба за восстановление чистоты и непорочности многострадального коврового покрытия девчонок так увлекла, что о моей странной реплике они забыли. А я впервые в жизни поверила, что права, права мамуля, утверждающая, что нет таких ужасов, которые при правильном подходе не могли бы стать источником тихой радости. Правда, она это говорит применительно к сюжетам своих книжек, а я радовалась, догадавшись, что «смертью с косой» впечатлительный и нервный Полонский вполне мог назвать по-своему колоритную деву в черном балахоне.