Елена Логунова - Конкурс киллеров Страница 22

Чувствуя легкое головокружение, я вернулась в коридор. Тоха уже ушел, а Мурик спокойно лежал в своей коробке. Какой милый, благовоспитанный змееныш!

— Ну, давай знакомиться! — нарочито бодро сказала я питонцу, заглядывая в коробку.

Как его из нее вытащить, интересно? Брать увесистого Мурика голыми руками мне откровенно не хотелось, подвиг Геракла со змеями мне не повторить. Помешкав, я просто-напросто перевернула коробку, вытряхнув пресмыкающееся на пол. Мурик шмякнулся на линолеум, да так и остался лежать. Точно помню, когда-то в программе «В мире животных» показывали таких вот муриков, и ведущий говорил, что сытый удав спит, пока не переварит пищу. Похоже, Мурик недавно плотно откушал, не зря Венька говорил, что никакие корма ему не понадобятся, наверное, последней трапезы ему должно хватить на все время пребывания в гостях. Хотя кто его знает, может, на свежем воздухе у питонца проснется зверский аппетит?

Носком сандалии я осторожно пошевелила подкидыша и присела рядом, готовая в любой момент сорваться с места, если Мурик вздумает проявлять активность. Не вздумал. Присмотревшись, я наконец разглядела, где у змеи голова. Глаза у Мурика были закрыты, похоже, и впрямь наелся и спит.

— Значит, так, любезный, — сказала я с уверенностью, которой вовсе не чувствовала. — Ты будешь жить тут, в прихожей. Коробка твоя остается при тебе, можешь в ней спать, если захочешь. А дверь из прихожей в комнату я, уж извини, запру, нечего тебе по дому шляться.

Я уже решила, что на время пребывания в доме Мурика буду пользоваться черным ходом, благо есть в Иркином особняке и такой.

Чем кормить питонца, если он вдруг проголодается, я не знала. На всякий случай, насыпала ему в миску Тохиного «Вискаса» и Томкиного «Педигри» вперемешку, налила минеральной водички без газа. Посильно организовав быт удавчика, закрыла дверь из прихожей в комнаты на ключ и на время выбросила Мурика из головы. Нужно накормить Тоху и овчарку и подумать и о своей собственной жизни.

Помогая Ирке собираться на курорт, я заметила у нее в шкафу чудесное одеяние, что-то вроде наряда бедуина из белой воздушной ткани. Свободные легкие брючки и невесомая просторная рубаха с длинными рукавами и капюшоном.

— Это я носила лет пятнадцать назад, — со вздохом пояснила Ирка. — Когда была стройна, как кипарис…

— Ты и теперь стройна, — утешила я подругу.

— Да, — спокойно согласилась она. — Но теперь я стройна, как баобаб…

— Пятнадцать лет назад? — Я дипломатично сменила тему: — А выглядит, как новенький, даже не пожелтел!

— Это же парашютный шелк, — объяснила Ирка. — Такого в магазине не купишь, я бешеные деньги заплатила инструктору по прыжкам, чтобы он списал для меня приличный парашютик. Шила в ателье, эксклюзивная модель, ни у кого больше такого костюма нет. Фасон я сама придумала, специально для походов на пляж: и легко, и красиво, и никакого риска обгореть на солнце.

Теперь парашютный костюм пришелся мне как нельзя более кстати: и по сезону, и маскировка отличная. Я выволокла ком белого шелка из шкафа, старательно отутюжила его и облачилась в легкую ткань, приятно холодящую кожу. Надвинула капюшон поглубже на голову, затянула завязки под подбородком и стала похожа не то на арабского кочевника, не то на хорошо экипированного участника зимней финской кампании, разве что без лыж. Ну, в трех шагах меня и родная мама не признает!

В этом экзотическом наряде я пересекла поле, вышла к спальному микрорайону и отыскала в нем почтовое отделение, маленькое и пустое, если не считать осоловевшую от жары тетку в окошке: кондиционера в захолустном пункте связи не водилось.

Текст телеграммы Ирке я составляла, как шифровку — на тот случай, если ее перехватят враги: «Сова, срочно приезжай. Встретимся завтра в полдень у писающего мальчика. Медведь».

Я посмотрела на часы: времени, чтобы успеть к назначенному сроку вернуться из Сочи в Екатеринодар, Ирке хватит с лихвой, а место встречи я обозначила так, что только она и поймет.

Тут нужно пояснить, что малоизвестной достопримечательностью нашего города является памятник Владимиру Ильичу Ленину, воздвигнутый невесть в каком году эпохи социализма у Дома культуры жиромаслокомбината. Особой художественной ценности изваяние не имеет, но обладает весьма пикантной конструктивной особенностью: правая рука вождя, против обыкновения, не указывает народу путь в светлое будущее, она выдвинута недалеко и под таким углом, что при определенном ракурсе кажется функционально задействованной в районе ширинки. В сильный дождь прихотливые линии скульптуры создают водосток, завершающийся как раз на пальцах упомянутой руки, а дальше вода низвергается по крутой дуге, и все это превращает гранитного Ленина в аналог знаменитого брюссельского Писающего мальчика.

Очевидно, городским властям был известен этот скандальный момент, потому что в былые времена в дождливую погоду рядом с монументом стоял милиционер, препятствующий круговому осмотру памятника. От внимания широкой общественности сей факт ускользнул. Мне лично выдал эту страшную тайну знакомый комсомольский вожак, умудрившийся привезти из турпоездки в социалистическую Польшу целую гору дефицитнейшего по тем временам ширпотреба. Оказалось, молодежный лидер в качестве сувенира из России предлагал полякам собственноручно сделанные компроментирующие снимки писающего вождя — недорого, всего по десять баксов за фото!

— Что это? — удивленно спросила телеграфистка, ознакомившись с текстом моего послания.

Она почти высунулась в окошко, взглянула на меня, и удивленное выражение на ее лице сменилось откровенно встревоженным. С опозданием я заметила на стене рядом с окошком листовку ГУВД края, призывающую граждан проявлять бдительность и сообщать куда надо об обнаруженных ими подозрительных предметах и лицах. Да уж, подозрительнее меня найти трудно!

Я поспешно ослабила завязки капюшона, открывая лицо, и по возможности обворожительно улыбнулась операторше:

— Это телеграмма. Обыкновенная, несрочная, непоздравительная…

— Но кто такая эта Сова? И кто Медведь? — не сдавала позиции бдительная дама. — Что это за клички! Телеграмма — это документ, будьте любезны, укажите фамилии!

— Так это фамилии и есть! — находчиво соврала я. — Сова — это моя сестра. Зовут ее так: Ирина Сова. Фамилия такая. Представляете, была как человек, Ирина Чернозадова, а вышла замуж — и стала Совой! И вот, надо же такому случиться, она за Сову вышла, а я за Медведя! Вот ведь не повезло!

— Ну, это как сказать, — отмякая, хмыкнула тетка. — Чернозадовой, пожалуй, не лучше зваться!

— Не скажите, — возразила я, спешно соображая, что бы такого соврать по поводу писающего мальчика, а то ведь придерется сейчас, зараза! — Чернозадовы — это старинная дворянская фамилия, у нас пол-Европы в родне: двоюродный дядя в Париже, троюродная тетя в Брюсселе… Кстати, вы не были в Брюсселе? Не видели фонтан с писающим мальчиком?

— Я бы ему, поганцу, показала, как в фонтан писать! — решительно заявила баба.

«Да кто же его посадит, он же памятник!» — вспомнилось мне.

— Да мальчик не настоящий, скульптурное сооружение!

— Не была, не видела, — обиженно буркнула баба, снова склоняясь над моей шифровкой.

С беспокойством я заметила, что она опять замерла, поджимая губы:

— Как это, вы телеграфируете из Екатеринодара в Сочи, чтобы назначить встречу в Брюсселе?

— Да, а что? — невозмутимо отозвалась я. — Сестра оттуда полетит, я отсюда, мальчик на месте останется — вот мы все и встретимся!

Пожевав губами, баба не нашлась, что мне возразить.

— Адрес укажите, — велела она.

— Чей? Мальчика? — Я уже одурела.

— Медвежий! — рявкнула тетка.

Я торопливо накорябала внизу бланка адрес своей телекомпании.

— Тридцать два рубля, — сказала операторша.

— Да хоть гульдена, — с облегчением отозвалась я, доставая из складок маскхалата кошелек.

И уже выйдя из отделения связи, сообразила, что гульдены — это голландские деньги, не имеющие никакого отношения к столице Бельгии Брюсселю!

— Спрашивается, чем же я лучше пастора Шлагга? Такая же склеротичка! Чуть не прокололась на сущей ерунде! — выругала я себя, затянула потуже кулиску капюшона и потопала на свою конспиративную квартиру.

Я позвонила главному редактору и сказала, что заболела. Вынужденное безделье мучило меня страшно. От нечего делать я приготовила обильный обедо-ужин на три персоны — свою, Тохину и Томкину. Сообразив с котом и собакой «на троих» — питонец Мурик к столу зван не был, — я вымыла посуду, улеглась на диван перед телевизором, но ни одна программа не смогла меня увлечь.

От мексиканского «мыла» меня тошнит, а бесконечные ток-шоу раздражают вымученностью тем и патологической глупостью ведущих, по сравнению с которыми гигантами мысли кажутся даже персонажи рекламных роликов, чья жизнь идет под откос без любимого майонеза или стирального порошка. И не смотреть же, в самом деле, «Криминальный вестник» с его кровожадной манерой показывать крупным планом места преступлений и тела жертв? Этого мне сейчас и без телевизора хватает…