Елена Колчак - Никогда в жизни Страница 22

— Да-да, конечно. Вспомните, когда вы выходили из своего коттеджа, у соседей свет горел?

— На его половине да, в гостиной, а у супруги было темно, — я подумала и для большей точности добавила, — кажется.

— Во сколько это было?

— Без чего-то одиннадцать, без десяти, максимум без пяти. Самый край — в одиннадцать. Без четверти я телевизор выключила, переоделась, ну, пусть пять минут на одно, на другое…

— Вы часто гуляете по ночам?

— Так до полуночи еще вечер.

— И не страшно?

— Я в городе-то не боюсь вечером ходить, а уж здесь… Хотя теперь, наверное, буду бояться.

— А вообще в этот вечер вы своих соседей видели?

— Только в окно. И не совсем вечером. Я возвращалась с пляжа, ужасно голодная, и перед тем, как пойти перекусить, надо было переодеться. Проходила мимо их домика и видела обоих, живых-здоровых. Правда, недолго, секунду-другую.

— Что они делали?

— За столиком сидели, в гостиной.

— Разговаривали?

— Наверное. Сидели друг против друга, в такой ситуации люди редко молчат, если только не в ссоре. Но тогда зачем сидеть и любоваться? Картинка выглядела довольно-таки мирно. Ну, мне так показалось… а, вот еще почему — он был в свитере, в толстом таком, пушистом.

— То есть просто сидели?

— Не знаю, на столике бутылка стояла.

— Водка, вино, коньяк? Полная? Початая?

— Ну, знаете ли, этого уже через окно не разглядишь. Кажется, водочная и кажется, початая… Да и сколько успеешь увидеть за пару секунд, пока мимо проходишь?

— Больше в комнате никого не было? Только они двое?

— Не могу сказать, я видела едва ли полкомнаты.

— Хорошо. Во сколько это было?

— Точно не скажу. Уже смеркалось, у них торшер был зажжен, иначе я вообще ничего бы не разглядела. По-моему, около девяти, но это очень приблизительно, плюс-минус полчаса, если не больше.

— Около девяти вы шли с пляжа? — мой визави, кажется, удивился. Ну наконец-то! А я уже чуть не решила, что он просто робот. Хм-м. А в этом есть смысл. Толковых специалистов наверняка не хватает, значит, их надо беречь для всяких «хитрых» преступлений. Для такой скукотищи, как пьяный, потерявший дорогу, и робота достаточно будет, да? «Робот» меж тем терпеливо ждал разъяснений на предмет моего присутствия на пляже в неурочный час.

— Я же не загорала — так, побродить и окунуться перед ужином решила.

— Так. И вот еще что. Вы ведь журналист?

— Да.

— Что такое тайна следствия, надо объяснять?

— Нет.

— Не кидайтесь пока ничего писать, хорошо?

— Пока — это сколько?

— Ну, скажем, неделю. А то взбаламутите всех, придется опровержение давать, самим же неловко будет.

— А разве это не несчастный случай? Есть основания думать иначе?

— Вот видите, вы уже начинаете строить домыслы, хотя ничего подобного я не говорил.

— А можно я напишу исключительно о личных впечатлениях? Материал-то какой — исповедь нашедшего труп! И какой труп! Не бомж никчемный. А материал вам покажу, вы повычеркиваете все, что вам не понравится. Ладно? А то сейчас свежесть впечатлений уйдет, и будет уже совсем не то.

Кажется, мне удалось вполне достоверно изобразить восторженную идиотку.

— Ну, хорошо, — согласился Сергей Львович, хотя и с явной неохотой.

И все-таки — можно ли за час-полтора накушаться до такого нестояния, чтобы в обрыв влететь? Невзирая на кусты и ограду, а?

6

Знание — сила.

Дружный журналистский коллектив временами напоминает бодренького жизнерадостного щеночка. Он с восторгом скачет вокруг тебя, призывая к игре, с тем же дружелюбием напускает лужу в твои тапки, тут же прыгает на подвернувшийся кстати мячик — безграничная ласковость и такое же безграничное к тебе равнодушие. Привет! Куда пропала? В отпуске? А действительно посвежела, похорошела. Ну пока, отдыхай!

К счастью, в отделе экономики было пусто, наличествовал только необходимый мне Александр Иванович Сергиенко. Жутко неприятная личность, зато знает обо всех мало-мальски известных в городе людях все, что о них возможно знать, и даже то, чего они и сами, может быть, не знают. И все это с точной оценкой достоверности имеющихся сведений. Пишет, правда, отвратно, то есть просто скучно, а вынимать из него информацию — сущее мучение. Санечка очень любит выставить собеседника дураком, с мерзкой улыбочкой хорошо осведомленной личности заявив «ну, ты же сам прекрасно понимаешь». Спрашивающему остается только теряться в догадках, что же он должен «прекрасно понимать». Но, в конце концов, каждый имеет полное право на скверный характер.

— С чего бы это тебя вдруг деловые люди заинтересовали? К тому же покойники. И криминал — не твоя стихия. Да и нет там никакого криминала…

— Ну, Сашенька, ну, солнышко, любопытно же, я, можно сказать, лично присутствовала…

— Ах ты, черт побери! «Речной»? Ах да, «Прибрежный»! А ты у нас в отпуске, вон как за неделю загорела… Ясно… — при всей своей противности соображает Санечка молниеносно, этого не отнять. — Ладно уж, пользуйся моей добротой. Значит, так. Голубь тебя интересует?

— В первую очередь он.

— А во вторую? Ладно, давай по порядку. Он, говорят, перепил и с обрыва свалился?

— Вроде того.

— Так вот, он сделал это очень вовремя. Собственно, народ и полгода назад бы немало порадовался, но сейчас больше. Шуточки по поводу названия банка ты, конечно, слышала?

— Так, кое-что, я же в этих вопросах полный чайник, сам знаешь. Что-то такое от метеорологических хохм и «всех накроет «Градом» до «Град обреченный».

— В целом так. «Накроет «Градом» — конечно, преувеличение, банк, в общем, так себе. Но не такой уж и обреченный. Впрочем, тебя интересует не банк, а его управляющий. Что-то там не то было с кредитами. Не так давно, максимум с месяц даже пошли слухи, что Голубя скоро посадят. Ну… посадят — преувеличение, выносить сор из избы никто не стал бы, дали бы пинка под зад и все дела. Но тут вот какой фокус. Не вдаваясь в финансовые тонкости, дело обстоит так: будь Голубь жив, но уволен, некоторым людям пришлось бы в срочном порядке, как бы это попроще, отдавать некоторые деньги. Если бы он остался на своем месте — все в порядке. Ну и в качестве покойника он финансово безопасен.

— А людей не назовешь?

— Жирно тебе будет, не ровен час подавишься. Только одного и только потому что рядом. В этом твоем «Прибрежном» без Голубя не обошлось. Помнишь, когда он в Думу баллотировался?

— Ну.

— Тогда должна помнить, незадолго перед этим прошла мощная реклама «Прибрежного».

— Было такое, под девизом «Европа люкс!» Я лично участвовала. Дорогая была кампания, но дурацкая.

— Это деньги Голубя, причем, вероятно, по большей части собственные или как бы собственные. На каких условиях — тебя интересовать не должно, главное, что сейчас этих денег никто ни с кого не спросит. Более того. В реконструкции он тоже участвовал. «Прибрежный» ведь был убыточен и, кстати, очень может быть, что он и сейчас убыточен.

— То есть, от смерти Голубя Василий Данилович Бардин, безусловно, выигрывает.

— Выигрывает. Но, во-первых, по мелочи, во-вторых, ему-то как раз было довольно безразлично, когда. Эта лабуда могла тянуться до морковкина заговенья. А если «Прибрежный» до сих пор убыточен, так Бардин и вовсе проигрывает — лучше бы Голубь продолжал в него вкладываться. Там, возле банка, и без Бардина хватает народу, которым было и дороже, и срочнее. Но! Обрати внимание! Ты этой кухни не знаешь, а вот я — заметь, я! — думаю, что эта смерть — чистой воды случайность. Так бывает и, кстати, нередко. Зато могу совершенно бесплатно сказать, кто не выиграл ничегошеньки. Вдова. Можешь мне поверить, наследовать ей точно нечего. Не повезло девушке, — Санечка, осклабившись, потянулся на стуле. — Ну ничего, дама эффектная и с мозгами, выплывет. Она и сама кое-какие дела проворачивала, потому что Голубь, дурак, ей доверял. Думаю, какие-то деньги у нее быть должны. С голоду во всяком случае не помрет. Хотя поживи он еще, было бы наверняка больше. Кто тебя еще интересует, птичка моя?

— Вадим Стрельцов.

— Ну… — Сергиенко глядел на меня с явным изумлением. — Он-то каким боком тут замешался? Этого ты и сама должна помнить, из него же героя нашего времени сделали.

— В каком смысле? Погоди… У нас же на областном ТВ такая передачка была…

— Да ты что? Напрягись, ты сама в этой дохлятине участие принимала! Типа умные вопросы сочиняла…

— Вот дьявол, а я-то вспомнить пытаюсь, откуда мне его лицо знакомо. Напомни в двух словах, а?

— Ну разве что в двух. Стрельцов Вадим Алексеевич, родился, учился, защитился. Преподавал в педагогическом, надоело нищенское существование, организовал свою фирму. Запатентовал несколько изобретений, запустил их в производство, начинали они, по-моему, с автосигнализации, потом что-то такое мебельное и что-то такое с декоративными покрытиями. Раскрутился. Преподавать, кстати, не бросил, такой вот святой человек. Хотя женился на собственной студентке, был там небольшой скандальчик на тему морального облика.