Эдуардо Мендоса - Тайна заколдованной крипты Страница 22

— Случилось несчастье, — был ответ. — Девушка, дочь хозяев, сегодня утром покончила с собой. Вы подумайте: замуж собиралась, несколько дней оставалось до свадьбы. Вот какие бывают истории, друг мой.

— А откуда вам известно, что это самоубийство? Может быть, у нее рак? Сейчас от него и молодые умирают.

— Я прослужил священником десять лет, а потом сложил с себя сан, для того чтобы жениться, — произнес мой собеседник. — После всего, что я услышал в исповедальне, и того, что узнал потом, меня уже ничем не удивить.

И он расхохотался, словно сказал что-то очень остроумное. Я поддержал его, чтобы он не оказался в нелепом положении. Опустив потную руку мне на плечо и вытирая другой рукой слезы, незнакомец продолжил:

— Но я не хочу, чтобы вы подумали, будто я ясновидящий: мне рассказал посыльный из мясной лавки, этот парень как раз был в доме Перапланы, когда все произошло. Принес мясо. Вас интересуют подобные истории?

Я ответил, что подобные истории меня огорчают. И в данном случае это была истинная правда.

— Жизнь, — заметил мой собеседник, — она словно листок на ветру. Carpe diam[16], как говорили древние римляне. Вам нравятся женщины? Ну-ну, не считайте меня наглецом, лезущим в чужие дела. Просто я обратил внимание на журнал, который вы держите в руках, — там много обнаженных женщин. Это, знаете ли, коммерческая уловка, один из способов делать деньги на наших, с позволения сказать, слабостях, способ извлекать прибыль из наших жизненных неудач. Поверьте мне. Я ничего не имею против плотских утех, но мне отвратительны суррогаты. Женщины из плоти и крови и настоящий крепкий кофе — вот мои радости. Не хочу показаться праведником: я обычный человек, не лишенный слабостей. Когда я читаю подобные журналы, у меня тоже руки на месте не лежат. И мне не стыдно говорить об этом — все мы сделаны из одного теста. Вы согласны?

Я уже давно не слушал болтуна. Я думал о бедняжке Исабель, на которую с таким восхищением смотрел еще несколько часов назад. Я даже уронил пару слезинок, размышляя о бренности всего сущего и недолговечности красоты. Но момент для философствований был неподходящий.

И вдруг меня осенило. Я начал разглядывать окружающих, пытаясь отыскать знакомое лицо. Я не очень высокого роста, так что мне пришлось подпрыгивать — занятие не слишком подходящее в тех обстоятельствах, в которых мы находились. Наконец старания мои увенчались успехом: я увидел женщину, прятавшую лицо под черной шляпой с огромными полями. Глаза ее были скрыты под большими темными очками, а макияж напоминал скорее театральный грим, заметно изменявший черты лица. Эти ухищрения — еще одно наглядное подтверждение того, что у женщин и мужчин разные критерии красоты. Женщины наивно полагают, будто их привлекательность заключается в глазах, губах, волосах и прочих подобных атрибутах, тогда как так называемый сильный пол — за исключением тех его представителей, у которых, скажем так, отсутствует правильная ориентация, — обращает гораздо больше внимания на другие, а именно анатомические особенности пола прекрасного и плевать хотел на вышеперечисленные атрибуты, которые так важны для женщин. А потому, сколько бы Мерседес Негрер ни старалась, прибегая к самым, по ее мнению, действенным способам изменения внешности, лично мне довольно было бы одного взгляда на восхитительные округлости, которые не скрыть ни под каким платьем, чтобы узнать ее даже с расстояния в несколько километров.

Решительно нырнув в толпу и пробивая себе путь головой, я в несколько секунд добрался до Мерседес. Увидев меня, она хотела убежать, но это ей не удалось: когда она попыталась, работая локтями, пробраться сквозь толпу, толпа лишь плотнее сдвинулась вокруг нее. Я крепко схватил Мерседес за руку и, не обращая внимания на ее отчаянное сопротивление, вытащил из окружавшего нас плотного кольца людей. Почти бегом мы добрались до уединенного места.

— Что ты наделала, несчастная? — был мой первый вопрос.

Она разрыдалась, и косметика ручьями полилась по ее лицу.

— Как тебе удалось добраться раньше меня? — продолжил я допрос.

— У меня есть машина, — всхлипывая и заикаясь, ответила она.

Это мне в голову не приходило: я знал, что у учителей зарплата нищенская, но следовало учесть и щедрость молочной фермы, благодаря которой Мерседес могла свою учительскую зарплату почти не тратить.

— Зачем ты это сделала? — выпытывал я.

— Не знаю. Не могу найти логического объяснения тому, что со мной случилось. Когда ты утром ушел, я была спокойна. Начала готовить свой диетический завтрак, и вдруг — это было как если бы на меня набросился дикий зверь! — на меня нахлынули воспоминания обо всех годах, что я прожила с болью и обидой в душе. Возможно, я впервые раскаялась в том, что принесла свою жизнь в жертву, считая этот поступок достойным и благородным. Возможно, я слишком разволновалась, узнав о скором замужестве Исабель… Я не хочу жить… Мне страшно… Я не знаю, что со мной теперь будет. Столько лет вычеркнуто из жизни…

— Расскажи, как все произошло.

— Я села в машину и примчалась сюда. Вон из той телефонной будки позвонила Исабель, которая была страшно удивлена, услышав мой голос: она была уверена, что я учусь за границей. Вот дура! Я сказала, что мне нужно сообщить ей очень важную вещь, и мы условились встретиться в баре неподалеку. Я надеялась, что встреча с ней меня успокоит, но получилось наоборот. Не давая Исабель вставить ни слова — что она могла сказать, кроме глупостей! — я обрушила на нее поток упреков и ужаснейших оскорблений. Заявила, что всегда считала ее идиоткой, эгоисткой, пустышкой и лгуньей. Она не понимала, о чем я говорю, и решила, что я сошла с ума. Тогда я рассказала ей о событиях шестилетней давности. Сказала, что тогда ее руки были обагрены кровью и это скорее всего была кровь ее любовника. Я грозила предать гласности те давние события, если она немедленно не разорвет помолвку. Я просто хотела выплеснуть свой гнев, отомстить психологически. Но Исабель, которая в жизни не читала Фрейда, приняла мои слова всерьез. Возможно также, мой рассказ пробудил какие-то воспоминания, дремавшие в глубине ее подсознания. Бедняжка Исабель! Она никогда не умела противостоять ударам судьбы. Последнего удара она не перенесла: вернувшись домой, наложила на себя руки.

— А как ты узнала о ее смерти?

— После встречи с Исабель я еще долго бродила вокруг ее дома — мне было немного стыдно за свое поведение. Я видела, как Исабель вошла в дом. Выглядела она совершенно подавленной. Потом началась суматоха. Приехал врач. Мажордом, который открыл ему дверь, имел крайне взволнованный вид. Меня они не заметили — я пряталась за кустом. Мне удалось расслышать слова „самоубийство“ и „яд“.

— Где ты откопала этот кошмарный грим и эти жуткие очки и шляпу? — поинтересовался я, не потому что мне было интересно, а чтобы поменять тему — Мерседес была слишком взволнована.

— У себя дома. Я иногда придумывала себе странные наряды и принимала разные позы перед зеркалом в спальне. У меня полно комплексов. Я ни разу не переспала с мужчиной. Я боюсь мужчин. Моя мнимая распущенность — лишь попытка скрыть робость. Стыд какой!

— Ну ладно, ладно, успокойся! — отеческим тоном сказал я. — Поговорим об этом как-нибудь в другой раз. Сейчас нам еще во многом надо разобраться. Будешь делать то, что я скажу, — и завтра, как и обещал, дело будет раскрыто.

— А какая мне польза от того, что ты раскроешь дело?

— Какая польза будет от этого тебе — не знаю, но мне будет большая польза. На кону моя свобода, а может быть, и жизнь. К тому же моя сестра в тюрьме. Я не могу отступить, когда цель почти достигнута. Если нужно, я готов идти к цели один, но с твоей помощью мне будет намного легче. Твой поступок достоин всяческого порицания, да и пользы от него никакой — Исабель никогда никого не убивала, и любовника у нее никогда не было. Самое меньшее, что ты можешь для нее сейчас сделать, — это посодействовать доказательству ее невиновности. Может, хоть как-то загладишь вину перед ней, если только ты сама не хочешь прожить остаток дней, мучаясь угрызениями совести. И потом — разве у тебя есть выбор? После смерти Исабель у Перапланы уже не будет необходимости содержать тебя за счет молочной фермы. Так что или ты решаешься и берешь судьбу в собственные руки, или кончишь… в общем, кончишь, как я.

Похоже, мои слова на нее подействовали: она перестала плакать и, достав продолговатую коробочку, зеркальце и пуховку, принялась подправлять макияж. Мне вспомнилось, что моя сестра красилась с помощью старой шерстяной тряпочки. Вот в таких пустяках и проявляется социальное неравенство, подумал я.

— Что я должна делать? — покорно спросила Мерседес.

— Твоя машина здесь?

— Здесь. Только, наверное, нужно залить масло.