Елена Логунова - 12 невест миллионера Страница 22

– Я слышала, как Ля Бин объяснял Просто Бобу, что с прической он поработает позже, потому как это дело гораздо более долгое, чем макияж.

– Вот! – Катька взволновалась пуще прежнего. – Значит, будут красить! А может, еще и завивать или даже стричь! Кто ее знает, ту мадам, вдруг она была брюнеткой со стрижкой полубокс? Или вообще – плешивой? А я – натуральная блондинка! И оттенок волос у меня такой редкий, что парикмахеры не рекомендуют перекрашиваться, потому что вернуть свой родной цвет мне уже никогда не удастся! И стричься я не хочу, я семь лет косу растила!

– Значит, пошлешь капризного миллионера к чертовой бабушке и вернешься со своей косой в родную Рязань! – потеряв терпение, рявкнула я. – Давай помолчим немного, а? Смотри, какая красота!

– Да, крепкие булки! – восхитилась моя собеседница.

В мою концепцию гастрономического заката булки не вписывались. Мимолетно удивившись тому, какие разные у нас с Катькой ассоциации, я отвернулась от нее и тут же поняла, что мы восторгались разной натурой.

У Катерины слюноотделение вызвал не помидорно-масляный закат, а темнеющая на его фоне аппетитная мужская фигура. А «булками» она назвала действительно крепкие, гладкие, бронзовые ягодицы, которыми мы могли любоваться беспрепятственно, потому что их счастливый обладатель безмятежно прогуливался у бассейна голышом.

Хотя нет, он не вольно прогуливался, он с томящей медлительностью погружал в воду сачок на длинной палке – чистил бассейн.

– Так это же наш Аполлон! – по-детски обрадовалась знакомой обнаженной натуре Тяпа.

Бронзовый красавец обернулся.

– Т-с-с-с… Давай-ка и впрямь посидим тихонечко! – прошептала Катерина, удобно устанавливая подбородок на кулачках. – Полюбуемся молча, чтобы не спугнуть красоту!

– А где же его рыжекудрая Афродита? – задумалась Нюня.

В понимании моей правильной девочки, для полной гармонии Аполлону не хватало постоянной партнерши.

Тяпа невинным голосом поинтересовалась: нет ли у меня, случайно, с собой рыжего парика? Я легко угадала, к чему она клонит, и невольно задумалась: вот интересно, сейчас, когда стараниями маэстро Ля Бина у нас с Аполлоновой подружкой одной лицо, перепутал бы он нас или нет? В сумерках, в парике и – хотелось бы – в экстазе?

Мысль была увлекательная, я затихла, и в нашем с Катькой и Дискоболом шалаше установилась тишина.

Маэстро было скучно.

Конвейерно-поточная работа утомила его морально, но не физически, и обессиленно упасть в одинокую постель Ля Бин был не готов. Ему хотелось рассеяться и развеяться, но принимающая сторона не проявила понимания душевных и физических особенностей творческой личности. В качестве единственного вечернего развлечения Жюлю был предоставлен закат. Он был прекрасен, но Ля Бин и сам хотел бы куда-нибудь закатиться.

И не в одиночку, как красно солнышко, а в приятной компании.

С компанией тоже не сложилось. Улыбчивый симпатяга Мик сразу после фотосессии куда-то исчез, и маэстро почувствовал себя обманутым.

– Что, Жулик? Некуда податься, некому отдаться? – насмешливо хохотнула Мария, уютно устроившаяся в шезлонге с бокалом в руке. – А ты поменяй ориентацию. Видал, сколько тут девок!

– Глаза бы мои их не видели! – с чувством огрызнулся Ля Бин.

Мария демонически захохотала.

Обиженный Жюль повернулся к ней спиной, ушел в угол террасы и перегнулся через бортик так далеко, что со стороны сделался похож на скульптурную фигуру на носу корабля.

Дивное зрелище вознаградило его за это физкультурное упражнение.

Несколькими ярусами ниже, на просторной площадке у бассейна, в героической позе Аполлона, отринувшего стыд, нагишом купался в лучах заходящего солнца великолепно сложенный молодой человек.

По роду деятельности и из любви к искусству маэстро Ля Бин прекрасно знал анатомию. В косых лучах, подчеркивающих рельеф тела, он с неподдельным интересом и удовольствием рассмотрел безупречные очертания самого большого мускула человеческого организма – большой ягодичной мышцы – и почувствовал быстро растущее желание продолжить осмотр. Не упуская ни единой детали, вплоть до самой мелкой в человеческом теле стременной мышцы, достигающей длины всего в 0,127 сантиметра и контролирующей слуховую косточку среднего уха.

Разумеется, разглядеть эту и другие интересующие Жюля подробности возможно было только в самом тесном контакте с объектом.

Маэстро не глядя отставил в сторону свой бокал, промахнувшись мимо парапета сантиметров на двадцать.

Полупустой стеклянный сосуд со свистом ухнул с трехметровой высоты и звонко разбился о терракотовую плитку этажом ниже.

– Посуда бьется – жди удачи! – прокомментировала непочтительная помощница маэстро.

Воодушевленный Ля Бин одной рукой взлохматил кудри, другой пощипал себя за щеки и устремился к бассейну.

В расстегнутой до пояса черной шелковой рубахе и черных же брюках, о которых маэстро точно знал, что они его стройнят, он, как ему хотелось думать, выглядел красивым и порочным.

Это был запланированный им отклик на такой облик.

К сожалению, спустившись с балкона, Жюль потерял из виду вожделенного красавца, хотя и не утратил желания поближе с ним познакомиться.

В комплекте эти обстоятельства обеспечили маэстро одинокую прогулку, затянувшуюся надолго.

Говорят, можно бесконечно смотреть на огонь, на воду и на то, как работают другие люди. Чистка бассейна в отблесках закатного пламени сочетала все три компонента, и мы с Катериной наблюдали за этим процессом, не замечая, как летит время.

Солнечный помидор расплылся в томат, красное сделалось черным. Небо удивительно быстро потемнело и накрыло наш остров, как дуршлаг, только звезды светлели на нем частыми дырочками.

Закончив свою работу, Аполлон застыл на бортике бассейна, точно мужской вариант садово-парковой скульптуры «Девушка с веслом» – «Юноша с сачком». Точнее даже, с сачком и ручным фонариком: он включил свой осветительный прибор, когда тьма сгустилась настолько, что у меня возникло странное ощущение, будто я зависла в невесомости в центре мыльного пузыря.

Надо сказать, ощущению этому очень поспособствовала отсиженная задница.

– Пойдем, пожалуй, – Катерина, кряхтя, поднялась с постамента и энергично потерла ладонью свою собственную пятую точку.

– Т-с-с! – я приложила к губам указательный палец левой руки и потыкала в сторону Юноши-с-сачком-и-фонариком перстом правой.

По дорожке света к Аполлону летела рыжеволосая нимфа.

– Свидание у воды, как романтично! – растрогалась моя Нюня.

Смутно различимые фигуры Аполлона и его подруги слились в одну разлапистую тень. Она пьяным крабом проследовала в кусты и с постепенным снижением звукового уровня прошуршала в восточном направлении.

– Свидание в кустах, как прагматично! – съязвила моя Тяпа.

– Ну, а мы что же? – требовательно спросила Катерина, в полупоклоне выбравшись из-под сени олив и нетерпеливо отделив свои растрепанные косы от ее ветвей.

– В смысле? – Я немного напряглась, потому что это прозвучало как приглашение к нетрадиционному сексу. – Кать, ты мне нравишься, но я люблю мужчин!

– Я тоже. Но их тут нет, и нам придется занять себя чем-то другим. Как насчет вылазки к морю? Ты обещала мне помочь.

– Ах, да!

Я почесала в затылке.

Кое-какие разрозненные соображения по поводу того, как бы нам с подружкой вырваться на волю, у меня уже имелись, но их требовалось привести в систему. Кроме того, я понимала, что операцию следует провести попозже, когда обитатели нашей островной крепости отойдут ко сну.

Официальный отбой в нашем герл-скаутском лагере был назначен на двадцать три ноль-ноль.

– Человеческий сон состоит из разных фаз, из которых первые четыре – это различные ступени медленного или глубокого сна, с пониженной активностью организма, – голосом лектора оживленно сообщила мне Нюня, довольная представившейся возможностью немного меня просветить. – После засыпания они сменяют одна другую в течение двух-трех часов, и именно в это время человек спит крепче всего.

Я быстренько подсчитала: двадцать три плюс еще три – это два часа ночи. К этому моменту нашу ночную вылазку надо завершить, потому что в фазе быстрого сна люди пробуждаются от малейшего шума.

– Значит, так, Катерина. Встретимся у Дискобола в двадцать три тридцать, – решила я. – Обуйся поудобнее и возьми с собой полотенце, желательно темной расцветки.

– Понятно, понятно, белое не носить, обтягивающее не надевать, – кивнула Катька. – Нет проблем!

Действительно, проблема с экипировкой возникла не у нее, а у меня.

Из относительно темной одежды у меня были только солнечные очки, и я еще не настолько загорела, чтобы слиться с тонами южной ночи, расхаживая нагишом. Но в закутке просторной террасы, где мы обедали и ужинали, я видела натянутые веревки, и наличие на них прищепок говорило само за себя: определенно, эту площадку использовали и для сушки белья.