Михаил Серегин - Особенности национальной милиции Страница 24

– Опа! – сказал Зубоскалин, отлипая от замочной скважины. – Детям до шестнадцати. Пошли ребят, это не для нас, слабонервных.

– Чего это пошли? – возмутился Утконесов. – Женщины могут оторваться от голубых экранов, а для мужиков освободите, пожалуйста, наблюдательный пункт.

Он даже попытался оттереть плечом все еще одетого в платье Зубоскалина в сторону, чтобы занять пост у замочной скважины, но вмешался Кулапудов.

– Дирол прав, надо уйти. А то спугнем. – Он призадумался и, криво усмехнувшись, добавил: – Ну Пешкодралов! Если он не принесет после сегодняшней ночи туфли – будет полным лопухом.

Туфли Пешкодралов утром принес. Он улыбался, как мартовский кот, а на все вопросы курсантов загадочно помалкивал, даже не утруждая себя сочинительством. Но Зубоскалину обувь оказалась великовата. Пришлось произвести святотатственный подрыв устава школы, а точнее, разрыв его на небольшие кусочки. С уставом в носках обувь перестала слетать с ноги и смотрелась довольно-таки ничего.

– Теперь тебе нельзя заводить внеуставные отношения с мужчинами до, после и во время операции, – заметил Антон. – Ты и так попираешь ногами ум, честь и совесть нашей школы.

Воспоминания Зубоскалина прервала парочка хиппарей, меланхолично прошествовавшая мимо в непомерно больших рубахах, широких брюках и босиком. С какою тоской проводил их взглядом Дирол! Но подозрительный шум за спиной заставил его оторваться от приятного сердцу созерцания и обернуться.

За спиной картина разыгрывалась не шуточная. Дама с собачкой, каким-то образом обнаружив за собой слежку замаскированных по всем правилам дяди Сани курсантов, встревожилась. Виной тому были близнецы Утконесовы. Они так активно ошивались близ странной старушки, что у той зарябило в глазах. Одного Утконесова, маячащего перед глазами, она еще могла вынести, но когда они появились одновременно в разных концах парковой дорожки... Дама совершенно не аристократично крякнула и протерла очки. Однако одинаковых парней в черных плащах и не менее черных очках меньше не становилось. Пенсионерка восприняла факт наличия людей в черном по-своему.

– Караул! Грабють! – что есть силы крикнула она и выпустила поводок из рук.

Маленькое животное, на поверку оказавшееся вредной псиной, угрожающе зарычало и вцепилось острыми клыками в черную штанину Антона.

Андрей вскрикнул вместо брата и прикусил губу, переживая, как от собственной боли.

– Ату его, Арчибальд. Ату! – визгливо кричала дама, привлекая нежелательное внимание посторонних к курсанту.

Шавке, гордо именуемой Арчибальдом, команды можно было и не давать.

В ней проснулась не только природная вредность, но и охотничий инстинкт, усыпленный генной памятью нескольких поколений предков, служивших своим хозяевам исключительно в качестве интерьера для гостиной. Но, видимо, инстинкт охотника не так просто вытравить из преданной собачьей души, особенно если псина нюхом чувствует опасность. Именно это Арчибальд и почувствовал, когда, вонзив свои зубы в мягкую икру, расширившимися ноздрями втянул тошноватый запах крови. Андрей хотел помочь брату, однако тихое, но угрожающее «р-р-р» заставило его отпрянуть и призадуматься над планом дальнейших действий.

В это время терзаемый клыками хищного животного Антон стонал и извивался.

Беспорядочно махая руками, Утконесов уцепился за первое, что попало ему под руку, вонзив ногти в густую шерсть, и потянул. Это был хвост.

Собака бешено взвыла. Однако Арчибальд твердо настаивал на своем, не выпуская из зубов измочаленной икры. С минуту продолжалась молчаливая борьба, прерываемая лишь старательным сопением дерущихся и ободряющими криками старушки. Андрей не выдержал и все-таки бросился на помощь брату. Завязалась схватка не на жизнь, а на смерть. Немного погодя среди дерущихся каким-то образом оказалась хозяйка собачки, храбро вонзающая острый кончик зонта между ребер каждого из братьев. Откуда ни возьмись появилось знакомое уже нам зеленое трико и с криком: «Навались», – ринулось в атаку. Набежал народ.

Ситуация приобретала угрожающий характер. Санек, закусив губу, нервно теребил лямки белой сумочки, приводя их в плачевное состояние. С одной стороны, как товарищ, он просто обязан был помочь братьям, но с другой – он временно является исполняющим обязанности девушки, а девушкам драться не положено.

Сомнения разрешились сами собою, когда Дирол увидел, как Венька кивком головы дал знак остальным курсантам и показал пример храбрости, вклинившись в самую гущу заварушки. Санек размашисто махнул рукой, с облегчением скинул мешавшие ему туфли, гордо и довольно взглянув на приостановившихся хиппарей, и, замахнувшись, с удовольствием впечатал сумочкой старушке в глаз.

9

– Итак, как прикажете все это понимать? – строго прищурившись и склонив голову немного набок, говорил Мочилов, меряя шагами небольшой пятачок перед школой, на котором, выстроившись в шеренгу, во всей своей красе переминались с ноги на ногу новоиспеченные оперативники.

Когда Глеб Ефимович вот так ходил, заложив руки за спину и прищуривая один глаз, неуловимо следящий за твоими действиями, то это означало, что капитан в гневе. Разношерстная толпа, выглядевшая довольно помято, ободранно и пыльно, которую с большой натяжкой можно было назвать строем, молча внимала строгому начальнику, не в силах сказать что-то себе в оправдание. И дело не в том даже, что парням стыдно было за учиненный беспорядок в городском парке, который они хотя и не устраивали, но причиной коего были несомненно. Нет. Их ввел в состояние ступора вид капитана.

Да, Мочилов, бывало, представал перед ребятами в изрядно помятом виде, с утра пораньше заваливаясь в комнату, чтобы лично разбудить своих подопечных. Мучимый похмельным синдромом, Мочилов не напоминал образцового преподавателя. Но в таком жутком состоянии ребята впервые видели капитана.

Отсутствие нескольких пуговиц, болтающийся на честном слове левый погон и изрядно поцарапанный нос – все это невыгодно говорило о недавнем времяпрепровождении Глеба Ефимовича. Хотелось его лично спросить: как же это понимать? Но никто не решался.

Они стояли напротив друг друга – капитан и курсанты, – до смешного похожие своей потрепанностью, когда в воротах школы показалась внушительная фигура полковника Подтяжкина, которая двинулась в их сторону.

Следует отметить, что внушительностью полковник отличался только на расстоянии, поскольку обладал габаритами, достойными большого человека.

При ближайшем же рассмотрении можно было заметить, что у Подтяжкина совершенно несерьезное и никоим образом не подходящее под такое высокое звание лицо. Оно напоминало личико пупса, той самой небольшой куколки, которую в огромном количестве выпускали заводы игрушек советских времен, словно там не представляли себе каких-либо других предметов для игр.

Главнокомандующего школы отличали маленький, вздернутый к солнцу носик, густо утыканный веселенькими веснушками, такие же маленькие и безвольные глазки, а также большие и розовые, гладкие, как у женщины, щеки. Полковник часто конфузился и безоговорочно слушался законную супругу, которая являлась полной противоположностью мужа, тощей и властной женщиной с плотно сомкнутыми губами. Именно она протолкнула Подтяжкина в школу, с помощью скандалов и интриг добиваясь для него повышения за повышением.

Самоотверженная забота о муже, а точнее о его кошельке и связях, позволила женщине из безвольного и, в принципе, никчемного человека сделать полковника с перспективой дальнейшего продвижения по службе.

Подтяжкин ходил всегда неслышно, словно стесняясь потревожить окружающих посторонними звуками, оттого появлялся как перед преподавательским составом, так и перед курсантами всегда неожиданно. Сегодняшний случай не был исключением. Никто не заметил, как тихий, скромный человек в форме полковника оказался за спиной у Мочилова.

– Капитан, чем вызван ваш маскарад? – очень вежливо спросил он, предварительно откашлявшись.

Глеб Ефимович вздрогнул, узнав знакомый голос, и обернулся.

Полковник виновато посматривал на Мочилова, словно смущаясь тем, что потревожил человека.

– Э-э, – протянул капитан, скосив взгляд на занервничавший строй.

Сердца у всех курсантов поголовно рухнули вниз, обосновавшись в области пяток, и в тревоге замерли. «Заложит», – пронеслось у каждого в голове.

– На задании были, что нам 125-й участок подбросил, – меж тем отвечал капитан, образцово вытянувшись в струнку и тряхнув оторванным погоном. – И в неравной схватке с численно превосходящими преступниками был нанесен значительный урон гражданской одежде и моей личной форме.

– Что вы говорите? – словно женщина, ахнул Подтяжкин, сочувственно глядя на поникший погон.

– У них действует целая банда. Человек двадцать, не меньше, – разошелся Мочилов. – Все вооружены, с автоматами наперевес. Но мальчики мои не растерялись, вели себя храбро.