Жан-Кристиан Птифис - Железная маска: между историей и легендой Страница 24

Все эти свидетельства, несомненно, весомы. Однако в то время еще не были опубликованы министерские депеши, которые известны нам. В последние годы XVIII века некий Рет, исполнявший поручение по организации национальной лотереи в 27-м дивизионе (Юго-Восток), обнаружил в архивах Турина целый ряд депеш, имеющих отношение к делу о крепости Казале.[134] Он уже собирался опубликовать труд, но его опередил гражданин Ру-Фазийяк, бывший член Законодательного собрания и Конвента, собравший большое количество неизданных документов, большей частью хранившихся в архивах Министерства иностранных дел.[135] Дальнейшие исследования, проведенные историком Жозефом Делором (1789–1847), послужили полезным дополнением к этому труду. Его «История человека в железной маске» (1825) включила в себя большую часть досье Маттиоли. В вышедшем в 1829 году первом томе его же «Истории заключения философов», также очень важной публикации, содержится переписка между Сен-Маром и Лувуа, приоткрывающая завесу таинственности которой был окутан Пинероль. По сравнению со вздором, распространявшимся в предшествующее столетие Вольтером и его последователями, гипотеза Ру-Фазийяка и Делора выглядит солидной и убедительной исторической концепцией. Ее поддерживали многие историки и литературные критики: Шерюэль, Анри Мартен, Камиль Руссе, Сен-Бёв (мы называем наиболее известных).

В 1869 году молодой журналист, внучатый племянник историка Минье, Мариус Топен (1838–1895), приобретший известность своими серьезными исследованиями «Кардинал де Рец, его идеи и труды» (1864) и «Европа и Бурбоны при Людовике XIV» (1868), также отстаивал версию о Маттиоли в серии статей, вышедших в газете «Le Correspondant» и позднее опубликованных отдельной книгой — «Человек в железной маске». Он ввел в научный оборот множество ранее не публиковавшихся документов, в частности, письмо Сен-Мара аббату д'Эстраде от 25 июня 1681 года, найденное в «бумагах д'Эстрады» в Национальной библиотеке, которое поколебало его собственную версию. Действительно, до сих пор считалось, что Маттиоли последовал за Сен-Маром в Эгзиль, а затем на остров Святой Маргариты. Он был одним из двух узников нижней башни. Упомянутое письмо доказывало обратное. Маттиоли тринадцать лет оставался в Пинероле под надзором преемников Сен-Мара и вновь стал его подопечным лишь в 1694 году на острове Святой Маргариты. Таким образом, когда Сен-Map прибыл в 1687 году в Прованс со своим таинственным заключенным, герметически закрытым в портшезе, наш итальянец еще находился в донжоне Пинероля, подвергаясь угрозе избиения дубиной. Не было причины для того, чтобы малозначительный, не пользовавшийся особым уважением персонаж вдруг стал, по прибытии на остров Святой Маргариты, очень важным заключенным. Для чего же нужны были все эти меры предосторожности, прежде никогда не применявшиеся, разве что в первые месяцы его заключения? К чему вся эта таинственность?

Сознавая резонность этих возражений, Мариус Топен попытался иначе подкрепить версию о Маттиоли. Его аргументы изощренны и весьма соблазнительны. Прежде всего он обратил внимание на финальную формулировку письма Помпонна аббату д'Эстраде: «Надлежит сделать так, чтобы никто не узнал, что будет с этим человеком». По его мнению, она все объясняет. Маттиоли являлся заметным человеком, бывшим министром иностранного государя. Его предательство обернулось для Короля-Солнца крупной неприятностью, глубоким унижением. Человек, пытавшийся обмануть его, должен был навсегда исчезнуть из этого мира. На первое время сочли достаточным наказанием для него пребывание за запорами Пинероля. Франция тогда одерживала победу за победой, ее слово было решающим, она устанавливала международное право и законы морали. Однако начиная с 1694 года положение изменилось. Оказалось, что армии Всехристианнейшего государя отнюдь не были непобедимыми, и заключенный Пинероля ощутил на себе перемену в итальянских делах. Письмо Барбезьё Сен-Мару от 20 марта 1694 года подтверждает это. Министр решил перевести Маттиоли и его сотоварищей из Пинероля в более безопасное место и добавляет знаменательную фразу: «Поскольку вы знаете, что они, по крайней мере один из них, важнее тех, которые сейчас находятся на островах…» Топен утверждает, что этим важным заключенным и был Маттиоли, а если он стал наиболее важным заключенным на острове Святой Маргариты, то логично сделать вывод, что он и является человеком в маске, привезенным отсюда в Бастилию. Наконец, Топен опирается на текст Дю Жюнка, который говорит о старом заключенном Пинероля и Святой Маргариты, не упоминая Эгзиль. Таким образом, выражение старый заключенный относится к тому, кого Сен-Мар не привез с собой в Эгзиль, но вновь встретил на острове Святой Маргариты. «Эти слова, — безапелляционно заявляет он, — в грамматическом отношении могут иметь только один смысл, а именно означать заключенного, который когда-то был под вашим надзором и которого вновь доверили вашему попечению».[136] Весьма изощренное толкование. Версия о Маттиоли, на мгновение пошатнувшаяся, вновь обрела солидные основания.

В 1894 году Франц Функ-Брентано (1862–1947), источниковед и блестящий знаток Старого режима, хранитель фондов библиотеки Арсенала, поставил на службу этой версии свой талант историка и рассказчика, а также (следует признать и это) страсть и безоглядный азарт. Именно в то время, благодаря критической проницательности ученого библиотекаря из Орлеана Жюля Луазлёра (1816–1900),[137] который уже брался за раскрытие многих исторических тайн, а особенно благодаря трудам Юнга, который обогатил исследование данной проблемы множеством новых документов, удалось существенно продвинуться вперед в сборе сведений о других заключенных. Однако Юнг не сумел использовать свои открытия. Заслугой Функ-Брентано является то, что он обратил должное внимание на идею, высказанную биографом Фуке Жюлем Лэром, согласно которой человеком в маске был один из пяти заключенных, находившихся в Пинероле в 1681 году: Данже, монах-якобинец, Дюбрей, Маттиоли и Ла Ривьер (не считая слуги Маттиоли).

Первыми из этого списка Функ-Брентано исключил Ла Ривьера, умершего в Эгзиле в начале 1687 года, и монаха, скончавшегося в Пинероле в 1694 году. Остались Дюбрей, Данже и Маттиоли. Дюбрея Функ-Брентано исключил как персонажа, не представляющего интереса. Может быть, Данже (или Доже, как встречается в некоторых документах)? Человек, занимающий низкое общественное положение, несчастный слуга Фуке? Функ-Брентано с пренебрежением отбросил и эту кандидатуру, не дав себе труда как следует рассмотреть ее, и с уверенностью заявил, что таинственным заключенным был Маттиоли. Что и требовалось доказать! Математически точное доказательство, решил он, закончив свои не слишком утомительные рассуждения. Несомненно, это было излишне скоропалительное умозаключение для того, кто знал, какие исключительные меры предосторожности принимались в отношении двух «дроздов», сидевших в Эгзиле! К тому же Функ-Брентано просто принял, без какой-либо критической проверки, аргументы своих предшественников — Ру-Фазийяка, Делора и Топена. Он сделал особый упор на свидетельство о смерти заключенного в маске, факсимиле которого было опубликовано в пятом издании труда Топена. «Это, — утверждает он, — и есть фамилия бывшего государственного секретаря герцога Мантуанского: Маршиоли. Следует иметь в виду, что Маршиоли на итальянский манер произносится как Маркиоли. Сен-Map, начальник Бастилии, предоставивший данные для составления свидетельства о смерти, почти всегда в своей корреспонденции — характерная деталь! — писал не Маттиоли, а Мартиоли».[138] В момент своей смерти, в 1703 году, заключенный более не являлся секретной фигурой, поэтому вполне естественно, что в реестре смертей его фамилию записали открыто. Простое дело — занести в список! Железная маска, или много шума из ничего! Функ-Брентано торжествовал. Благодаря своей способности убеждать, в полной мере проявившейся в его популярных публикациях,[139] он оставил своим последователям своего рода догматическую истину, в непогрешимость которой свято верил. Эта версия, вошедшая как в ученые исторические энциклопедии, так и в популярные статьи, все еще имеет множество приверженцев. Резюмируем ее основные аргументы.

1. Похищение дипломата в Северной Италии, на чужой территории, представляло собой наиболее дерзкое попрание международного права, поэтому Людовик XIV был заинтересован в том, чтобы лишение свободы итальянского графа оставалось в секрете.

2. Маттиоли из шести известных нам кандидатов являлся «наиболее важным». По сравнению с ним его собственный слуга, сумасшедший монах, два неведомых лакея и двойной агент были слишком мелкой сошкой, недостойной бархатной маски — предмета, впрочем, достаточно распространенного в Италии.