Шарль Эксбрайя - Жвачка и спагетти Страница 24

Спустя двадцать минут после телефонного звонка, разбудившего его, он вошел в лифт. Внизу дежурный приветствовал его невозмутимым поклоном, но, когда американец передавал ему свой ключ, шепнул:

– Синьор, а маленький счет за сегодняшнюю ночь – записать его на вас или на синьора Пирсона?

Лекок ощутил внезапную пустоту в желудке. Он пролепетал:

– Счет?

Ему вложили в руку бумагу. Он побледнел, обнаружив в ней счет на шестьсот тридцать три доллара за разбитую посуду, за врачебную помощь для двух подбитых глаз, за протезирование нескольких зубов и за прочие безобразия. Сайрус А. Вильям, рассудив, что виноват в первую очередь Пирсон, распорядился записать счет на его имя. Дежурный поклонился и добавил:

– Синьор, в нашем отеле не в обычае времяпрепровождение, которому вы сочли возможным предаться сегодня ночью в обществе синьора Пирсона. Дирекция с глубоким огорчением вынуждена попросить вас освободить занимаемые номера как можно скорее, лучше бы до полудня.

– Мы завтра уезжаем... не могли бы вы как-нибудь уладить дело?

– Боюсь, это будет трудно, синьор...

Но вид тысячелировой бумажки заставил его сознаться, что трудность не так уж велика...

Валерия колебалась между желанием закатить скандал, который вырвал бы ее отца и жениха из летаргии, видимо, овладевшей ими, и неудобством объясняться на незнакомом языке. Появление Сайруса вернуло ей душевное равновесие, и она приготовилась высказать ему все, что накипело у нее на сердце. Следя холодным взглядом за его приближением, она отметила его бледность: пора, давно пора ему вернуться к здоровому американскому режиму питания. Робко изобразив на губах хилую улыбку, он вымолвил слабым голосом:

– Хэлло, Вэл...

На что она очень сухо отвечала:

– Добрый день, Сайрус. Вы завтракали?

– Нет, но я не голоден, спасибо.

– И все же вы будете есть, Сайрус.

Она заказала официанту густой порридж и слабый чай, одна мысль о которых свела судорогой похмельный желудок ее жениха. Он уселся против Валерии и вложил весь пыл, на какой был способен, в вопрос:

– Приятное было путешествие, Вэл?

– Нет... и мне очень жаль, что ваше поведение вынудило нас с папой пуститься в такую экспедицию! Что с вами случилось, Сайрус?

– Да ничего особенного... небольшое переутомление... Я принимаю участие в довольно сложном расследовании и...

Она оборвала его:

– Вы все это бросите, Сайрус. Вы не обязаны брать на себя заботы итальянской полиции. Сейчас самое главное – наша свадьба. Вы согласны, полагаю?

Официант, сунув под нос Лекоку тарелку склизкого порриджа, дал ему возможность избегнуть ответа, вялость которого показалась Валерии подозрительной. Собрав всю свою волю, он поднес первую ложку ко рту и с неимоверным трудом проглотил. Он отодвинул тарелку.

– Нет, правда, не могу!

– Ешьте!

Валерия вперила в него ледяной взгляд, и при мысли, что так будет отныне всю жизнь, он чуть не потерял сознание. Чтоб избежать скандала, пришлось вынести предписанную пытку. Он стоически проглотил кашу под пристальным взглядом своей невесты. А потом выпил подряд две чашки чая, чтоб преодолеть тошноту.

– Вы виделись с папой, Сайрус?

– Да, вчера вечером.

– Он поставил вас в известность о сроке нашей свадьбы?

– Да.

– Надеюсь, вы рады?

Он украдкой вздохнул. И что им всем приспичило сыпать соль на его раны? Мэтью Д. Овид тоже требовал, чтоб он радовался! Или они ждут, чтоб он возгласил благодарственный гимн?

– Разумеется, Вэл...

Она просюсюкала:

– Иной ответ меня бы удивил... А теперь, Сайрус, скажите мне, что с папой?

– Я думаю, он отдыхает...

– В десять часов утра?

– А что?

– Это на него не похоже! Он так еще бодр...

Но голос Валерии сошел на нет, как то бывало с фонографами былых времен, когда кончался завод, и дочь М.Д.О. Пирсона, на миг утратив свой self-control[32], уставилась прямо перед собой растерянным взглядом. Лекок обернулся, заинтригованный. Подобно кораблю, с трудом восстанавливающему равновесие после шторма, отец Валерии покачивался в дверях столовой. Сайрус А. Вильям задался вопросом, ночная ли попойка или знакомство со счетом виною такого состояния его будущего тестя. Заметив молодых людей, Пирсон двинулся к ним какими-то рывками, словно его подталкивали сзади.

– Ах!.. вы тут... дети мои...

Это замечание, произнесенное еле слышно, скорее напоминало последнее слово умирающего, окруженного безутешной родней, чем приветствие счастливого отца дочери и будущему зятю. Потрясенная Валерия выпрямилась, как палка:

– Daddy[33]... Что с вами?

– Голова болит.

– Daddy! Вы, конечно, подхватили каких-нибудь микробов, которые кишат на этом континенте... Надо вызвать врача!

– Да нет, Валерия, не беспокойтесь... Это просто следствие... гм... ну, тяжелой ночи...

– Вы выпьете апельсинового сока и съедите тарелку порриджа со сметаной!

Лекок видел, как страшно исказилось лицо Пирсона, но Мэтью Д. Овид оказался храбрее, чем он, и заявил с неожиданной силой:

– Напоминаю вам, Валерия, что в моем возрасте в кормилицах не нуждаются. Пожалуйста, не занимайтесь мною. Лучше ступайте прогуляйтесь с Сайрусом. Он вам покажет Верону. Судя по путеводителю, это интересный город...

Желудочная спазма прервала его речь и, тяжело осев на стул, он договорил умирающим голосом:

– Ведь здесь любили друг друга Ромео и Джульетта...

Валерия неодобрительно поджала губы:

– Я удивляюсь, daddy, что вы, вместо того, чтобы позаботиться о своем здоровье, думаете об аморальных похождениях...

Голос отца прозвучал как предгрозовое ворчание грома:

– Это не я, Валерия, а известный Шекспир!

– Это неважно, daddy, раз вы, по-видимому, это оправдываете, но этот boy[34], который лезет к своей sweetheart[35] по веревочной лестнице, когда ее родители устраивают party[36] всем gentry[37] Вероны – это просто скандал! Почему он не мог войти в дверь, как все люди, если имел честные намерения?

В эту-то минуту Сайрус А. Вильям понял, что ненавидит Валерию Пирсон.

Глава IX

Это свежее весеннее воскресенье наводнило улицы и площади Вероны толпой, над которой реял крик и смех, счастливой, волнующейся толпой. Старые изваяния утрачивали свою торжественность, возвращаясь к вечной юности, и никто не удивился бы, увидев легендарную Джульетту, вышедшую из гробницы во всем сиянии и прелести своих пятнадцати лет, чтоб отправиться на поиски Ромео. Стоит солнцу приласкать Верону – и население забывает обо всем на свете и живет в мире легенд и видений.

Несмотря на похмелье, Сайрус А. Вильям чувствовал, что сердце его бьется в такт с сердцем Вероны. Он готов был петь и смеяться, лишь бы представился хоть какой-нибудь предлог. Колдовской волей весны в жилах американца забилась итальянская кровь. Родись Лекок на берегах Адиче, между понте Сан-Франческо и понте Катена – он и тогда не чувствовал бы себя более веронцем в этот час воскресной службы. Он в душе смеялся над собой, вспоминая, как злился на этот город, который, оказывается, сам того не зная, полюбил с первого взгляда. Воспоминание об утраченной Джульетте – образ которой вызывала в его памяти каждая встречная девушка – слегка кольнуло его сердце, не вызвав, однако, горечи предыдущих дней. Он жил настоящей минутой и не хотел ни о чем думать. А кроме того, в ушах у него пел голос Тарчинини, уверяющий, что в Вероне всегда все кончается хорошо, особенно любовные истории.

Выкинув из головы приезд невесты, близкий отъезд, существование, ожидающее его, Сайрус А. Вильям взял под руку Валерию и поволок за собой, надеясь вопреки очевидности, что чары подействуют и на нее. К несчастью, наследница Пирсоновских заводов сразу же показала себя противницей обаяния Италии. Вместо того, чтобы радоваться и любоваться, она не переставала отмечать и осуждать всякое попадавшееся ей на глаза свидетельство пренебрежения веронцев к гигиене и приличиям в том их виде, какой принят на Линкольн-Авеню. При виде страстно целующейся пары в парке Регина Маргарета Валерия чуть не упала в обморок, а когда проходивший мимо подросток подмигнул ей, покраснела до корней волос. Она остановилась и строго объявила:

– Сайрус, мне трудно простить вам, что вы вынудили меня приехать в этот ужасный город!

– Я не знал вас, Вэл...

– Возможно, но я достаточно люблю вас, дорогой, чтобы догадаться, когда я вам необходима!

Лекок стиснул зубы, чтобы не сказать того, что вертелось у него на языке. Она же, не замечая ничего, продолжала:

– Вы должны бы, кажется, быть мне благодарны вместо того, чтобы дуться. И, ради Бога, прекратите жевать эту резинку, что за отвратительная привычка!

Сайрус А. Вильям решил, что это уж слишком, и холодно осведомился:

– А не оставите ли вы меня в покое, Вэл?