Элизабет Питерс - Ночной поезд в Мемфис Страница 24

Такого, впрочем, нашлось немного. На осыпавшихся стенах крутого спуска не сохранилось никаких росписей. Тем не менее они внушали суеверный трепет, и к тому моменту, когда мы достигли погребальной камеры, никто не решался говорить.

Здесь тоже не было ничего особенного, лишь несколько царапин на грубых стенах. Но, рассказывая о тех сценах, которые когда-то здесь были изображены и от которых нынче остались лишь эти царапины, Фейсал силой воображения сумел отчасти воссоздать ту, былую красоту. Перед глазами вставала картина: фараон и его царственная супруга приносят в дар богу Солнца, которому они поклонялись, солнечный диск с многочисленными расходящимися от него лучами, каждый из которых заканчивается маленькой, ласкающей ручкой, а вокруг стоят плакальщицы в изодранных одеждах, их руки воздеты к небу в ритуальной скорби. Но разобраться в деталях изображения фигуры на саркофаге не помогло даже красноречие Фейсала, который утверждал, что некоторые из них указывают на то, что там изображена женщина.

— А я думала, это гробница фараона, — сказала дама из Гамбурга.

— Мы не знаем, кто та женщина, изображенная на саркофаге, — ответил Фейсал. — Предполагается, что она была...

— Нефертити! — Луиза, словно вихрь, налетела на него, размахивая руками, ее развевающиеся покровы напоминали крылья. — Да, я чувствую! Я чувствую ее присутствие!

Она шлепнулась на пол, скрестив ноги по-турецки, и забормотала что-то себе под нос.

Остальные наблюдали за ней со смесью отвращения и недоумения. Свит проворчал что-то пренебрежительное по поводу мистики Новой эры, а на лице Бленкайрона появилось брезгливое выражение.

— Поразительно, сколько людей распускают нюни по поводу Нефертити, — пророкотал саркастический голос. Джон стоял, засунув руки в карманы, его волосы блестели под светом фонаря над головой. Он взглянул на меня и улыбнулся.

Пожалуй, лишь Фейсала происходящее скорее позабавило, чем удивило. Вероятно, ему и прежде приходилось наблюдать нечто подобное.

— Это не Нефертити, — спокойно возразил он. — Ее погребальный покой находится в другом месте. Правда, один знаток предположил, что это ее усыпальница, а не усыпальница ее мужа, но в целом ученый мир этой точки зрения не разделяет. Для захоронения царицы, вероятно, предназначалась незавершенная анфилада покоев, отходящих в сторону от наклонной галереи. Позднее мы осмотрим эти боковые покои, но прежде нам предстоит увидеть лучше всего сохранившуюся часть усыпальницы, предназначавшуюся для одной из наследниц.

Не обращая внимания на Луизу, он повел нас туда, откуда мы пришли.

Все гурьбой поспешили за ним. Едва ли кому-нибудь было здесь уютнее моего, причем я имею в виду не только температуру и спертость воздуха. Погребальная камера была достаточно просторна, по словам Фейсала, — около тридцати квадратных футов, и головой потолок не задевала даже я. Тем не менее, меня не покидало ощущение, что он нависает надо мной, а подпиравшие его каменные столбы вот-вот рухнут.

Непочтительно что-то насвистывая, Джон изучал стену, а Мэри робко подошла ко мне.

— Вам хочется уйти отсюда так же, как и мне? — прошептала она.

— Не знаю. А вам очень хочется? — Я вытерла испарину со лба.

— Думаю, отчасти дело в психологии, — пролепетала Мэри. — Напоминание о смерти, распаде, темнота...

Эти слова произносить в моем присутствии не следовало. Ничего не ответив, я решительно направилась к выходу.

Однако я не стала подавать вида. Погребальные покои, которые мы осматривали в мастабах Саккары, находились над землей; гробницы Амарны вырублены в скалах, но там мы не спускались в погребальные камеры, а в помещениях, где побывали, всегда в отдалении виднелся дневной свет. Нынешняя экскурсия оказалась для меня самым трудным испытанием. Но я решила, что должна победить свою фобию. Однако почему нужно делать это так стремительно? Лучше постепенно. Какого дьявола прыгать сразу на спину здоровенной лошади, начну-ка я с маленького пони и буду продвигаться вперед потихоньку.

Одна из дочерей Эхнатона умерла в детстве и похоронена в отцовской гробнице, в анфиладе боковых покоев. По тому, что здесь сохранилось, трудно восстановить картину, представлявшуюся мне столь трогательной: маленькое спеленатое тельце на смертном одре и безутешные родители, горестно склонившиеся над ним. Какие-то вандалы пытались вырубить часть рельефа: глубокие зазубрины разрушили верхнюю половину изображения тела царевны и ряд других деталей.

— Вот почему я панически боюсь того, что эти памятники становятся все более доступными, — сказал стоявший рядом со мной Лэрри. — Эти рельефы были целехоньки вплоть до тридцатых годов.

— Но нельзя же всю вину возлагать на бедных крестьян, — заявил стоявший по другую сторону от меня Шмидт, этот тайный социалист. — Ответственность за подобные безобразия несут европейские и американские коллекционеры, которые платят бешеные деньги за незаконный вывоз антиквариата. Разумеется, я не имею в виду вас, — спохватился он.

Лэрри рассмеялся:

— Именно поэтому моя коллекция не столь впечатляюща. Все лучшее расхватали музеи и менее щепетильные коллекционеры еще до того, как я этим увлекся. Так или иначе, меня больше интересует консервация, чем коллекционирование.

Когда мы покидали усыпальницу царевны, я заметила, что Джон снова отстал, в то время как Мэри шла следом за мной. Может, «милые бранятся...»? Я подождала ее и дружески ей улыбнулась. У меня, разумеется, не было никаких тайных намерений.

— Ну вот почти и все, — ободряюще сказала я.

— Да нет, все в порядке. — Голос ее, однако, слегка дрожал. — Было очень интересно.

Мы начали подниматься по галерее. Теперь она показалась немного круче, чем когда мы по ней спускались. Анфилада комнат, которые, как сказал Фейсал, возможно, предназначались для захоронения Нефертити, находилась на полпути к выходу. Указав на вход в нее, где уже ждали остальные, я спросила:

— Пропустим это последнее лакомство или пойдем? Мэри быстро посмотрела назад. Джон находился на некотором расстоянии и не обращал ни на кого никакого внимания. Интересно, сможет ли маленькая недотепа принять решение, не посоветовавшись с ним? И что это он один там делает? Быть может, они действительно поссорились и он дуется, желая, чтобы Мэри чувствовала себя виноватой в том, что задела его ранимое сердце?

— Давно хотела вас спросить... — словно между прочим сказала я, — про Джен. Как она?

— Гораздо лучше. По сути дела...

Она запнулась. Джон появился внезапно, за ее спиной замаячил его силуэт.

— Ты меня напугал, дорогой! — воскликнула Мэри.

— По сути дела, — продолжил он ее прерванную фразу, — ей уже настолько хорошо, что она может отправиться домой.

— Вы хотите сказать, Джен покидает Египет? — Я воззрилась на него в изумлении.

— Покинула. Сегодня утром. Моя мать не доверяет египетским врачам и больницам.

— Значит, она не вернется к нам?

— Нет.

Я перевела взгляд с самодовольно ухмыляющегося Джона на потупившуюся Мэри. Не из-за этого ли они поссорились?

— Вы, кажется, не слишком огорчены, — заметила я.

— Нисколько. Она мне до смерти надоела, — грубо отрезал Джон. — Ну ладно, девочки, пошли. Вы слоняетесь здесь так, будто вам все это очень нравится.

К тому времени, когда мы осмотрели еще несколько незаконченных помещений, высеченных в скале, и послушали объяснения Фейсала насчет их вероятного предназначения, все, даже Луиза, готовы были закруглиться.

— Я не ощущаю ее присутствия, — театрально продекламировала Луиза, — красавица Нефертити погребена не здесь.

— Может, она и права, — тихо сказал Лэрри, — но дело вовсе не в ее ощущениях. Кстати, с каких пор она стала специалисткой по Нефертити?

— Наверное, это героиня ее будущей книги, — предположила я.

— Но тогда почему она так взбесилась из-за того, что мы не поехали в Медум? — удивился Лэрри. — Тамошняя пирамида построена за тысячу лет до рождения Нефертити.

— Исторические романисты не принимают во внимание таких мелочей, — объяснила я, испытывая некоторое чувство неловкости при воспоминании о перипетиях судьбы собственной героини. Идею спрятать Розанну в кладовке для мётел, чтобы ее не нашел Чингисхан, правдоподобной не назовешь, но Шмидту она понравилась, а он был главным читателем и вдохновителем моей саги.

Разгоряченные, умирающие от жажды, покрытые пылью, мы словно пчелки к улью потянулись к холодильнику и стали накачиваться холодными напитками. Послеполуденная жара была чудовищна, но и она показалась нам освежающей по сравнению с тяжелым, застоявшимся воздухом подземелья. Даже в тени я ощущала, что кожа моя словно высыхает и съеживается. Но именно благодаря такому климату — немилосердному и часто губительному для живых — в Египте так хорошо сохранилось столько мумий.