Ольга Степнова - Своя Беда не тянет Страница 25

Я набрал Беду.

«Абонент отключил…»

Она никогда не отключала телефон. Даже когда спала, даже когда…

«Найду и убью», сказал Леша Гон.

Я дал задний ход и нагнал Панасюка.

— Эй! — крикнул я.

Панасюк змеей юркнул в салон. Парни, которых воспитывает улица, очень понятливы.

— Мне нужен адрес Лешки Гона, — сказал я ему и протянул две тысячи рублей — деньги, которые не понадобились на героин, и которые вернула мне Ритка.

— Не, нереально, — замотал Панасюк рыжей головой и отодвинул купюры.

— Я могу организовать тебе в четверти четверки по всем остальным предметам.

Панасюк подумал, кивнул, взял деньги и сказал:

— Заезжайте через пару часов.

Эти пару часов я потратил на то, чтобы убедиться, что Беда действительно пропала. Сначала я заехал к ней домой. Дверь открыла Салима в фартуке, и сказала, приложив палец к губам:

— Тсс! Женечка покушал и спит. Эллочка не появлялась. Может, она уехала в командировку?

— Может быть, — горько усмехнулся я.

Салима заулыбалась, идея, что Элка уехала по рабочим делам в тапках и с собакой, ей понравилась.

Из машины я позвонил Ленке и задал вопрос в лоб:

— Что ты имела в виду, когда сказала, что на моем месте не волновалась бы, что Элка пропала?

— А она пропала? — сонно спросила Ленка.

— Что-то типа того. Ушла в тапочках по снегу с собакой, и ее нет уже вторые сутки. Мобильный не отвечает, машина под домом, собака вернулась грязная.

— О господи! — зевнула Ленка, — скорее всего, ей кто-то позвонил на мобильный и сообщил, что где-то кто-то кого-то замочил при чрезвычайно интересных обстоятельствах. Собаку она отпустила, схватила тачку и помчалась куда-нибудь в область. Телефон, скорее всего, разрядился, она вечно забывает… Ты же знаешь, у нее есть информаторы, ты же знаешь, она репортер криминальной хроники, ты же знаешь, они за эксклюзив друг другу глотки пере… — Ленка снова зевнула. Значит, Ленку тоже устроила версия командировки в тапочках. Я нажал на отбой и поехал в редакцию.

Время с шести до семи, когда все нормальные люди уходят с работы, в редакции самое оживленное. Народ сновал в коридорах, перебегал из кабинета в кабинет, никто не курил на лестнице. Похоже, сегодня был тот день, который Элка с ужасом называла «номер сдаем».

Я попытался заговорить с двумя сотрудниками, но меня, не выслушав, отправили в комнату номер ноль. Я нашел дверь с изображением нуля, открыл и очутился в прокуренном туалете с грязным унитазом. Рассвирепев, следующего сотрудника я схватил за грудки и оторвал от пола, чтобы он не сбежал.

— Минуточку! — заорал сотрудник, засучив ногами в воздухе. — Вы же у нас не в штате! А раз не в штате, то гонорар по двадцатым числам!

— Сегодня двадцать первое, — зачем-то вспомнил я.

— Ладно, ладно, — миролюбиво согласился мужик, пытаясь ногами нащупать пол. — Идите к Леночке, скажите, Полянский распорядился выдать!

Я вспомнил, что Полянский — главный редактор этого вертепа, поставил его на пол, заботливо одернул на нем пиджак и вежливо сказал:

— Я не пойду к Леночке, если вы скажете мне, куда могла подеваться Тягнибеда. — Я вкратце описал ему картину ее исчезновения. Полянский выслушал меня по стойке «смирно».

— На вашем месте я бы не волновался, — высказал он «свежую» мысль. — Элка могла: а) нарыть потрясный материал, б) уйти к подруге, в) сбежать к любовнику. И все это она могла проделать в тапках. Уж вы поверьте. Никакого криминала с ней случиться не может, если вы это имеете в виду. Уж вы поверьте.

Он развернулся и трусцой побежал по коридору. Я не стал его останавливать.

До визита к Панасюку оставалось время и я решил заехать в сарай, выгулять Рона, а заодно убедиться, что Беда не дрыхнет преспокойно на моем лежаке, пока я трясу за грудки ее подруг и начальство.

Беды, конечно, в сарае не оказалось. Зато вокруг сарая бегал следователь Питров. Он стучал энергично в дверь, пытался заглянуть в окно, и даже зачем-то смотрел на крышу. Рон из-за двери исходил истеричным лаем, но, видимо, Питров не боялся собак, он упорно хотел проникнуть в мое жилище.

Не было никакой охоты встречаться с ним, я хотел дать задний ход, развернуться и уехать, но, оказывается, следователь хорошо знал мою машину, потому что даже в темноте, заметив «аудюху», бросился мне наперерез и замахал руками. Пришлось сделать вид, что я тоже страшно рад его видеть.

— Здравствуйте! — радостно крикнул Питров и протянул мне руку в перчатке. Я вяло пожал его лапку, боясь раздавить ее своей клешней.

— Вот, решил не вызывать вас на допрос, а так побеседовать, за чайком… — Он жестом пригласил меня в мой же сарай.

— Заварка кончилась. — Я открыл сарай и выпустил Рона на улицу. — Да и топить тут часа два надо, чтобы шапку снять и перчатки.

— Да, да, скромно живете. Что так?

— Как?

— Скромненько?

— Мне мало надо.

— Да? Я слышал, у вас есть средства.

Слышал он! Если минуту назад я еще раздумывал, не выложить ли ему все начистую, включая хранение оружия, организацию побега и исчезновение Беды, то теперь решил, что буду молчать, даже если он меня арестует и учинит настоящий допрос.

— Средства есть не у меня, а у моего деда, — буркнул я себе под нос.

— Да, да, странная история.

По-моему, он хотел сказать «темная».

Я молча уселся на единственный стул. Он тоже согнул в коленях ноги, зацепился худеньким задом за край лежака, да так и остался в загадочной позе — ни сидя, ни стоя; и это выводило меня из себя, мешало сосредоточиться.

— Убийца какое-то время проживал вместе с вами…, я сделал запрос по вашей личности…

Я, несмотря на холод, вспотел.

— И что, она вам не очень понравилась?

— Ну что вы! — Он радостно засмеялся. — Героическая личность! Из теплых краев вдруг переехать в Сибирь только за тем, чтобы учить детей! Чертовски благородно, особенно если учесть, что дедушка ваш — Сазон Сазонов внезапно разбогател! И вам кое-что обломилось.

Наверное, он имел в виду дом в Марбелье.

Я почувствовал, что вполне могу придушить этого весельчака Питрова, пусть к моим грехам прибавится еще один.

— Вы пришли рассказать мне обо мне? — Я постарался не орать.

— Не кричите, — поморщился Питров. — Я пришел спросить вас, что вы делали позавчера с девятнадцати до двадцати одного часа. Заметьте, без протокола пришел спросить.

Я подышал поглубже, представил сигарету, глубоко затянулся и расслабился. Я даже улыбнулся, представив его рожу, если я прямо сейчас, без протокола выложу напрямую, что тогда делал. Покурил ганджубаса из «ракеты», угнал машину у короля угонов Лехи Гона, вывел из ментовки через черный вход предполагаемого убийцу своего ученика, ушел от погони, отстреливаясь жирной самсой, а потом спрятался на квартире директора школы, отправив того ночевать к любовнице. Мне стало весело, но я вежливо, делая вид, что старательно вспоминаю, сказал:

— В это время я у своей гражданской жены Эллы Тягнибеды чаи гонял.

— Эллы Тягнибеды, — повторил Питров. — Она подтвердит?

— Запросто, — заверил я.

Он наконец-то разогнулся, но двинулся не к двери, а к пианино.

— Музицируете? — Петр Петрович открыл крышку и одним пальцем наиграл «Собачий вальс».

— Да нет, на дрова берегу.

— А вот с оружием, я слышал, вы хорошо обращаетесь!

— Раз слышали, значит, обращаюсь. Я, вообще-то, в армии служил.

— Ха-ха-ха! — заливисто рассмеялся Питров и пальцем наиграл «Марсельезу». — О вас хорошие отзывы!

— Здорово!

— Хочу узнать ваше мнение…

— О чем?

— Как вы думаете, почему выстрела никто не слышал?

— Я думаю потому, что в школе на момент убийства уже никого не было. Здание старое, стены толстые, с улицы могло быть не слышно. Ведь это случилось во время землетрясения — шум, гам, паника.

— Ну да, ну да, — он захлопнул крышку пианино. — Такое впечатление, что стихийное бедствие — главное действующее лицо в этом деле! — Он улыбнулся, натянул дешевые трикотажные перчатки и открыл дверь.

— Вы в курсе, что убийца сбежал?

— Весь город в курсе.

— И как вы тут живете? — искренне удивился он.

Я не стал отвечать. Я так понял, что разговор окончен, и он собрался уходить. Я так понял, что разговор не для протокола, и я могу не отвечать на вопросы, особенно не имеющие отношения к делу.

Не попрощавшись, Питров вышел. Не успел я расслабиться, как он снова зашел, и, выпуская клубы пара изо рта, сказал:

— А вы знаете, я думаю, это не Возлюбленный его убил.

Я не стал спрашивать, почему он так думает. Он сам сказал:

— Возлюбленный — простак, тюфяк, деревенщина. Откуда у него такое серьезное оружие? Но если бы даже оно было, почему он не стал палить там, где его избивали? И потом, если он убил, то почему не сбежал, не скрылся, не избавился от пистолета, а преспокойно сидел в сарае и дожидался ареста? Я думаю… И удрал он как-то странно. Ему кто-то помог.