Маргарита Малинина - Лилии распускаются в полночь Страница 25

– Ты молчала пятнадцать минут.

– Пятнадцать? – подпрыгнула подружка. – А как же Нижний Новгород? Экскурсия началась без меня?!

– Образцова, ты совсем разума лишилась, что ли? – вздохнула я. – Теплоход еще плывет! Какая, на фиг, экскурсия?

– Семен Семеныч! – грустно пробормотала она и медленно пошла к лестнице, опустив руки и не замечая, что новой кофточкой подметает пол.

Я забрала у нее предмет одежды, встряхнула, бережно сложила и довела подругу до каюты.

Мы сели на кровать и призадумались. Наконец, когда по радио объявили прибытие, решили поделиться мыслями.

– Неваляшина умирает от сердечной недостаточности, Богдана – от гипертонического криза, – начала я, – обе провели в люксе всего одну ночь. Довольно странное совпадение, не находишь?

– Кофта осталась неглаженой, мне не в чем идти в суши-бар, – таким же серьезным тоном ответила мне Юлия.

– Господи, так ты об этом, что ли, думала? – набросилась я на нее. – Ну так же нельзя! Человек умер! Причем при загадочных обстоятельствах. Тайна! Интрига! А ты все о кофточках. Да возьми мою, не жалко.

– Твою? – тут же оживилась молодая барышня, порылась в моих вещах, выбрала что-то яркое и кинулась в ванную, чтобы примерить.

Я не могла терять на целую минуту важного свидетеля и партнера по расследованию в одном лице, потому прижалась спиной к белой двери, скрестила руки на груди, совсем как недавно Громов, и продолжила вести беседу.

– Смотри, сначала умерла актриса. Затем капитан начал спроваживать нас с борта, заявив, что тут что-то недоброе творится. А теперь это… Что скажешь? Капитан был прав, посоветовав сойти с теплохода?

– Вот у него и спросишь, – проворчал женский голос за закрытой дверью.

– Что ты недовольная такая? Ты так любила Богдану? По-моему, она была той еще…

– Нельзя!

– Что?

– Нельзя говорить плохо о покойниках. А недовольная я оттого, что хотела надеть свою красивую кофту.

– Черные кофты не могут быть красивыми, – отрезала я. – Слишком мрачный цвет, никогда его не ношу.

– Но она с блестками!

– Все равно. Ты готова?

– Да.

Щелкнула задвижка, Образцова явилась на суд критиков. Суд в моем лице постановил, что девушка выглядит шикарно.

– Но вырез! – возмутилась было Юлька, но я убедила ее, что облачение смотрится отнюдь не вульгарно. К тому же, красный цвет ей на удивление идет. Чего она раньше его не носила?

– И юбку! – скомандовала я.

– Она короткая!

– О, Господи, это невозможно… – Я схватила со стула юбку, сунула в руки Образцовой и загнала в санузел переодеваться. Сама прижалась спиной к двери и принялась угрожать: – Или ты выйдешь оттуда в юбке, или не выйдешь вообще! И опоздаешь на свидание!

– Какая ты вредная! – донеслось оттуда недовольное, но вскоре подруга появилась переодетая.

Я аж прослезилась.

– Конфетка! – обняла ее. – Растет смена!

– Любимова, ты чокнутая, – обидела меня Юлька, отстранилась и ушла покорять Нижний Новгород. Я же, чуть выждав и приведя себя в порядок, вышла из каюты в поисках капитана. Первым делом заглянула в рубку, но была выгнана тем самым штурманом, с которым дралась пару дней назад. Тогда я спустилась в комнату, где у нас с Вадимом Михайловичем состоялась странная приватная беседа. После стука услышала его голос:

– Войдите. – Я повиновалась. Он полусидел на старенькой узкой софе и листал газету, водрузив на нос очки. И сама софа, и вся обстановка комнатки говорили о том, что комфорт пассажиров ставился намного превыше комфорта экипажа. В прошлый свой визит сюда я, будучи предельно взволнованной, помещение разглядеть не успела. – Катерина, садись, – кивнул он на стул подле софы. – В ногах правды нет. И убери удивление со своего лица, я привык к аскетизму, матросы тоже, все нормально. А у обслуживающего персонала приличные номера.

Не то для того, чтобы не подчиняться, не то, чтобы не пребывать от него в такой близости, но я осталась стоять, облокотившись спиной о стену, а руки убрав в карманы, и произнесла недовольно:

– Вообще-то меня интересуют не условия проживания незнакомых мне людей, а причины, по которым вы ведете себя так, словно мы ближайшие родственники.

Он приподнял бровь, отложив газету.

– Ты, наверно, в отца пошла?

– Это вы про что?! – начала я уже конкретно злиться.

– Это я про тон. – Тут я осеклась и опустила глаза. И чего я на него ору? Он как-никак капитан. И по всей видимости, пытался мне помочь, когда уговаривал сойти в следующем порту. Когда я снова устремила на него взгляд, он был таким же твердым, только без агрессии и с капелькой уважения. Перемену Вадим заметил, поэтому продолжил: – Твоя мать никогда так не вела себя с малознакомыми людьми. Она всегда была вежливой.

– Времена были другие.

– Может быть, – согласно кивнул он. – Но дух борьбы всегда легко читался в ее голубых глазах.

– И сейчас читается. Особенно, когда я не выполняю обязанности по дому. – Он хмыкнул. – Я так поняла, вы знаете мою мать. А где вы познакомились?

– На борту, – так по-простецки ответил тот, что я даже икнула.

– Она плавала на «Верещагине»?! Она ничего не говорила мне.

– Нет, я тогда был помощником капитана на другом судне. Это было восемнадцать лет назад. – Я выпучила глаза. – Да, но я помню, словно это произошло вчера. Она плыла с подругой, как ты сейчас. Говорила, что у нее есть маленькая дочка, что она осталась с дедом – отцом твоего отца. Я долго не мог понять, как это может быть…

– Да, – кивнула я. – Вот такая у нас семья.

– Ага, учитывая, что отец просто сбежал. Ну и дурень… Как можно… От такой женщины!

– У вас был роман? – в лоб спросила я. Все мои нервы трепыхались в тот момент, но я прикладывала очень много усилий, чтобы это скрыть.

Вадим Михайлович встал и нервно заходил по комнате, остановившись в итоге у окна. Глядя в оное, тихо продолжил:

– Я знал, что такую женщину никогда больше не встречу. Я бросил все силы, я добивался ее, как мог… Она так и не стала моей, – горестно покачал он головой. – В глазах искрила страсть, на лице читались чувства сильнее обыкновенной симпатии, но… Она сказала, что прошло еще слишком мало времени. Что подумают люди, она ведь даже еще официально не разведена. Да, ты права, Катерина, времена были другие… Сейчас это все не имело бы значения. К сожалению, время нельзя повернуть вспять, к тому же… мне кажется, она все еще любила твоего отца. – Он наконец отвернулся от гладкого стекла, чтобы передать мимикой свое отношение к такому несправедливому положению вещей.

Сглотнув, чтобы ликвидировать образовавшийся в горле ком, я спросила:

– А как вы поняли, что я ее дочь? Может, мы вообще о разных людях говорим?

– Я всегда тщательно изучаю списки пассажиров, особенно после… хм… некоторых событий. Фамилия, имя, отчество полностью совпали, я помнил даже, какое имя она дала своей дочери, память – странная штука… Но, когда я тебя увидел, сразу убедился, все сомнения отпали. Вы очень похожи внешне.

– Поэтому вы решили проявить отеческую заботу и выставить меня с теплохода? – хмыкнула я.

Взгляд его посуровел.

– Катя, пойми, в этом нет ничего смешного. Твоя жизнь в опасности, – я вздрогнула. – Жизнь каждого, кто попадет…

В этот момент дверь распахнулась так резко, будто кто-то все это время стоял за ней и только и ждал нужного момента. Ввалился Ефим Алексеевич.

– Вадим Михайлович, мне срочно надо обсудить с вами некоторые детали! Это не терпит!

Поняв, что я лишняя, я кивнула им обоим и вышла из каморки. Пока я шла к лестнице, я думала о незаконченном разговоре с капитаном. Кто бы мог подумать, что он знал мою мать… И любил ее. И, наверно, до сих пор любит. Хотя нет, бред. Прошло слишком много времени. В то же время, кто ее знает, эту любовь. Возможно, даже вдали от любимого человека она может длиться десятилетиями. Иначе бы он так не пекся о дочери этого человека. Что же он все-таки имел в виду, говоря об опасности?

Но тут я миновала гладильную комнату, и мысли мои приняли иной поворот. Богдана… Повинуясь какому-то странному порыву, я резко затормозила и сделала шаг назад. Поравнявшись с дверью и взявшись за ручку, я услышала какие-то всхлипы по ту сторону. В первую секунду я испытала шок. Призрак Богданы?! Но тут же поняла, что это просто люди, комната-то общего пользования, там может находиться кто угодно. Открыв дверь, я узрела сидящую в углу Веронику и стоящую над ней Варвару. Ника плакала, прижимая к лицу блузку умершей сестры. Трупа в комнате не было.

Варвара в недоумении уставилась на меня.

– Я услышала, что кто-то плачет, – пожимая плечами, соврала я и кинулась к девушке. На самом деле, я и сама не поняла, что влекло меня сюда. – Ника, как ты?

Она уткнулась в меня носом и продолжила плакать.

– Вы слышали, сестра умерла сегодня? – так же стоя с на редкость бесстрастным, учитывая ситуацию, выражением лица, сообщила мне Варвара.