Дарья Донцова - Ночная жизнь моей свекрови Страница 26

– Кадка с росписью под хохлому, – запищала доставщица, – эксклюзивный вариант со стразами от Сваровски.

– Гламурно! – одобрил Макс. – Дорого, богато, блестяще. Берем не глядя.

– Здорово, – обрадовалась девушка.

– Кикиморова зелень на беду, – ныла Рокси, – она лесовика приманивает. Пойду поищу в книге знаний главу о нечистой силе!

– Книга знаний? – хмыкнул Макс. – О чем это?

– Я не заказывала елку! – опомнилась я. – Неужели я похожа на человека, который придет в восторг от деревянного, размалеванного черно-красной краской ящика, утыканного битыми пивными бутылками?

– Ну ваще! – обиделась девушка. – У нас художники работают.

Следующие четверть часа я пыталась объяснить мужу ситуацию, и в конце концов Макс заявил:

– Хочу спать.

– И мне пора! – обрадовалась девица. – Платите, и разбежимся.

Макс полез за кошельком в карман ветровки и вынул… одежную щетку.

– Нашлась! – обрадовалась я. – А я все удивлялась, куда она подевалась!

– Как щетка попала в мой карман? – недоумевал Макс.

– Ты почистил брюки и засунул ее в куртку, случайно, на автомате, – нашла я единственно правильное объяснение.

– Да? – недоверчиво протянул муж. – Выходит, я дурак? Ходил со щеткой и не заметил ее.

– Давай лучше решим, что будем делать с бочкой, – сменила я тему, – она почти весь холл занимает.

– Наш дизайнер по интерьеру к вашим услугам, – зачастила курьер, – полный спектр растений: лианы, плющи, фикусы, декоративные грядки с гигантской клубникой.

– Последнее особенно подходит для московской квартиры, – съехидничала я, – проснулся, пощипал ягодки – и на службу. Вернулся – новые созрели. Лучше этого только банановые!

– Без проблем, – объявила курьер, – бананы нам легче легкого организовать.

– Кать, еще один заказ остался, – напомнил грузчик.

– Желаю вам успехов, здоровья и процветания, – откланялась курьер, – «Лес у дома» украсит вашу квартиру, сад, огород и прочую собственность.

– Автомобиль, – не удержалась я, – давно хотела организовать там делянку с помидорами.

– О’кей, – кивнула девушка, – исполним любой каприз за деньги клиента.

Я заперла дверь и попыталась прийти в себя. Завтра же избавлюсь от дерева, поставлю его на первом этаже возле почтовых ящиков.

– Плохая примета в одиночестве хоровод водить, – шепнули за спиной.

От неожиданности я чуть не заорала, но вовремя взяла себя в руки:

– Рокси! Прекрати! Отправляйся спать, завтра, вернее уже сегодня, побеседуем о нашей дальнейшей жизни.

Домработница опустила голову и вдруг сказала:

– Я широко понимаю свои обязанности. Некоторые наймутся к людям, котлет нажарят, пыль из одного угла в другой перегонят и у телевизора чай попивают, наплевать им на ауру хозяев. А я хранительница семейного очага, защитница, энергосберегательница.

– Спокойной ночи, – я решила заткнуть фонтан ее красноречия, – иду на боковую, подремлю пару часиков.

– Я не могу молчать! – завопила Роксана. – Вы обязаны знать! Елена!

– Ну что еще? – обреченно спросила я.

– Спать с чужим мужем плохая примета, – понизила голос Рокси, – это к проблемам со здоровьем, в основном к потере зубов.

– Макс мой супруг, – опешила я, – я сплю с ним на законных основаниях.

Роксана прищурилась:

– Да? Простите сердечно! Я неправильно вас поняла! Решила, что жена хозяина отдыхает на Мальдивах! И вроде зовут ее Люстра.

Я машинально пощупала нарощенные волосы. Надо завтра прямо с утра их снять. Образ Елены Кротовой больше не нужен.

– Рокси, идите отдохните, все в порядке. Леший не придет, мои зубы никуда не денутся, карма очистится, аура засверкает.

Домработница молча удалилась, я вернулась в спальню, свернулась клубочком около Макса и задремала.

Глава 16

К часу дня я, просидев пол-утра у парикмахера, вновь превратилась в Лампу и, постоянно почесывая голову, поехала в офис на своей «букашке». Слава богу, нарисованная родинка легко смылась, а брови и ресницы опять стали светлыми. Макс встретил меня с самым мрачным видом.

– Обнаружен труп женщины, – сказал он, – голова и кисти рук отсутствуют. Но ее опознали.

Я содрогнулась:

– По платью и документам в сумочке?

– Верно, – согласился муж, – это Лариса Ерофеева, исчезла одиннадцатого июля.

– У нее нет ближайших родственников, она одинокая, как Лора Фейн? – предположила я.

– Мимо кассы, – вздохнул Макс, – счастливая жена, мать двоих детей-подростков. Сегодня приедет ее супруг, и мы побеседуем. Но для начала посмотри на фото. Вот оно.

– Я уже видела снимок Лоры Фейн, – удивилась я.

– Перед тобой Лариса Ерофеева, – не согласился Макс.

– Они сестры? – поразилась я.

Муж положил на стол еще одно фото:

– Это Лора.

– На первый взгляд они словно яйца, – протянула я, – только когда присмотришься, видны различия. У Ларисы чуть более круглое лицо, у Лоры острый подбородок. У Ерофеевой широкие брови, а Фейн свои выщипала в нитку. Форма рта не совпадает. Но все равно поразительно! Не предполагала, что посторонние люди могут быть такими похожими. Они случайно не родня? Не какие-нибудь там троюродные сестры? Эй, погоди… на теле платье Ларисы?! Оно точно принадлежит Ерофеевой?

В моем кармане затрясся мобильный, я вытащила трубку.

– Лампуша, – застрекотала Рита Маврикова, – слушай меня внимательно. В НИИ педиатрии в конце семидесятых лечилась от болезни Гоше Анна Волынкина. Девочку выписали в удовлетворительном состоянии, но, учитывая редчайший случай избавления от напасти, за ребенком постоянно наблюдали специалисты. Раз в три месяца Аня появлялась в институте, сдавала анализы и так далее. Она единственная девочка, которой удалось выжить, остальные скончались. Сейчас с болезнью Гоше довольно успешно справляются, но много лет назад у бедных малышей практически не было шансов выжить. Волынкиной невероятно повезло. Когда Ане исполнилось восемнадцать, она перестала быть пациенткой НИИ педиатрии. Далее ее следы теряются. Но я взяла из карточки адрес и телефон, позвонила по номеру, и представляешь, там живет муж Анны. Его зовут Лев, он сказал, что с Волынкиной стряслось несчастье, шесть лет назад она пропала. Я не стала выяснять подробности, сейчас пришлю тебе координаты вдовца, сама с ним поговоришь. Про студентов-скрипачей я помню, но пока времени на их поиск не нашлось, сейчас примусь за них.

Я посмотрела на Макса:

– Найдены сведения об Анне Волынкиной, которая справилась с болезнью Гоше. Шесть лет назад она исчезла.

Сотовый опять запищал, прилетело сообщение от Риты.

– У Волынкиной есть муж, – продолжила я, – хочу с ним поговорить.

Макс посмотрел на часы:

– Хорошо, созвонись с ним и поезжай. Супруг Ерофеевой явится к шести вечера, успеешь туда-сюда обернуться. И не забывай про дело Вайнштейна.

Вдовец работал в банке, занимал высокий пост, заведовал отделом кредитов и отнюдь не обрадовался возможности поговорить об Анне.

– Шесть лет прошло, но мне до сих пор тяжело вспоминать первую супругу, – признался он, – когда Аня пропала, я подумал про измену, решил, что она попросту сбежала.

– Были основания? – спросила я бесцеремонно.

Лев стал вертеть в руках скрепку:

– Аня все детство тяжело болела, с шести лет находилась под наблюдением врача. Больница, уколы, таблетки, разные манипуляции, плохое самочувствие – это и взрослого человека в депрессию вгонит, чего уж говорить о малышке? Надо отдать должное родителям Ани, они бросились спасать ребенка и вытянули его. Но у моей жены не было нормального детства. Школу она не посещала, учителя приходили сначала в больницу, потом на дом. Отец с матерью боялись, что девочка подцепит свинку, ветрянку, грипп и прежняя напасть вернется. По той же причине у Ани не было подруг. Она не выезжала к морю – врачи не советовали менять климатическую зону, ни разу не ездила в пионерлагерь, никогда не играла во дворе в классики или веревочку. Отец Ани военный, он понял: если дочь изнежить, она станет инвалидом, поэтому Иван Сергеевич придумал особую систему воспитания. В шесть утра подъем, часовая гимнастика, обливание ледяной водой, необходимые медицинские процедуры, обед, сон, учеба, вечером чтение вслух выбранной родителями литературы, холодный душ и отбой. Любые капризы девочки пресекались на корню. Если Аня плакала и жаловалась на боль, отец говорил: «Хочешь умереть? Тогда хнычь. В первую очередь смерть побеждает слабых, сильные одолевают старуху с косой».

– Жестко! – покачала я головой.

– Но результативно, – возразил Лев, – Аня выздоровела. Знаете, она была в некотором роде Маугли. Мы познакомились, когда ей исполнилось тридцать, сразу после смерти старших Волынкиных. Иван Сергеевич держал дочь на коротком поводке, устроил ее работать в библиотеку, неподалеку от дома. Сам ее на службу привозил, сам забирал. Ни о каких романах с мужиками речи быть не могло, Волынкин боялся, что Аня опять заболеет. Знаете, когда я ее пригласил в кино, она так бурно обрадовалась, воскликнула: «Всю жизнь об этом мечтала!»