Александр Звягинцев - Куда смотрит прокурор? Страница 26

– Да, а парикмахерша-то эта хорошенькая хоть была? – ободряюще, как мужик мужику, хохотнул Туз. – Они ж такие бывают, что хоть руки руби. Потому как сами туда лезут…

– Жан Силович! – задохнулся Герард Гаврилович. – Неужели вы все-таки думаете?.. Да я даже не разглядел, какая она! Я как будто в затмении был…

– Экая глупость получается! – помотал могучей башкой Туз. – Я поначалу подумал, может, подставляет тебя кто-то? А тут действительно вижу – несчастный случай. Согласно глупости и бессмысленности произошедшего – несчастный случай.

– Жан Силович, неужели и вы мне не верите?

– Я-то верю, – успокоил его Туз. – Главное, чтобы Василиса поверила.

И тут они оба погрузились в задумчивость.

Глава 16. Вишневый сад

Он покончил жизнь путем погружения в воду без обратного выгружения, чего добивался и ранее, но ему чинили препятствия.

На втором этаже казино, где уже не раз встречались Шкиль и Василиса, было темно и пусто. Там располагался ресторан, и можно было сверху рассматривать игровой зал – ярко высвеченные зеленые столы, отбрасывающие блики позолоченные части рулеток, таинственно урчащие и бренчащие жетонами игральные автоматы и людей, окоченевших у столов. Шкиль и Василиса играли мало, большую часть времени проводя за уютным столиком в ресторане. Но и туда долетал дух азарта и бессмысленных надежд, царивший внизу под ними. И это придавало их беседам некую особую нервность, приподнятость и неординарность, столь нравившуюся обоим.

Весь вечер Шкиль пытался определить, рассказала ли секретарша из техникума Василисе о казусе с Гонсо, а если рассказала, то какое это произвело на нее впечатление? Самому спросить ее, знает ли она о скандале, как-нибудь ненароком, невзначай, все никак не представлялось возможности.

Василиса была рассеянна, задумчива, погружена в свои мысли.

– Мы сегодня грустим? – галантно, но и ядовито осведомился Шкиль.

– А у тебя оружие есть? – вдруг спросила Василиса.

– Оружие? – изумился Шкиль. – Тебе какое?

– Не знаю, все равно. Ружье…

– И зачем нам понадобилось ружье?

– Вот именно нам. Я сегодня вдруг вспомнила, что в Валенсии еще совсем не так давно влюбленному, желавшему известить весь мир о своей страсти, надо было выстрелить из ружья в землю у самых ног возлюбленной. Чем ближе к ней, тем лучше. Обычно это делалось, когда девушка шла домой с мессы. При этом она должна была не моргнув глазом продолжать свой путь, скромно потупив взор… Вот это я понимаю страсти!

– Знаешь, ружье у меня есть. И я готов пальнуть из него хоть сейчас. Давай только договоримся, когда. В церковь ты не ходишь. Значит, когда ты будешь возвращаться из техникума?

– Это будет смешно. Но нас с тобой не поймут… Если бы ты знал, о чем сегодня говорили на занятиях мои студентки!

– Ну, Вась… Уверяю тебя, я вполне могу себе это представить. И весьма живо. Я часто проезжаю мимо вашего заведения и вижу этих девиц, толпящихся у входа! Зрелище для людей с крепкими нервами. По-моему, побыв рядом с ними полчаса, вполне можно стать женоненавистником. Кстати, ты заметила, нынешние фильмы, книги, сериалы объединяет омерзительное отношение к женщине. Она в них обязательно – кобыла, телка, девка, соска… Увы, глядя на твоих студенток, невольно подумаешь, что для них эти названия – самый раз. Другие им просто не подходят.

– Ну, они разные бывают, – вяло возразила Василиса.

– Уверен, они и сами себя так называют. И это их ничуть не обижает. Обрати при случае внимание – в газетах самые грязные материалы, со всякими физиологическими подробностями и извращениями подписаны женскими именами. Иногда мне кажется, что женщина не только спивается быстрее мужчины, она и разврат принимает гораздо спокойнее, без особых эмоций. Ибо живущие по плоти о плотском помышляют, а живущие по духу – о духовном…

– Экий вопиющий мужской шовинизм. Видел бы ты наших студентов мужеского пола! Послушал бы их откровения!.. Боюсь, дорогой мой, ты просто не очень представляешь себе женщин, их внутренний мир…

– Может быть, – не стал спорить Шкиль.

Но невольно вспомнил разговор с московским приятелем, работающим в одной очень продвинутой рекламной компании. Денег там крутится много, тратятся они легко. Молодых женщин среди сотрудников тоже в избытке. И все современные, «без комплексов». Уже привык, рассказывал приятель, к регулярному отбору девиц на свободные должности. «Представляешь, пятьдесят качественных телок дефилируют перед тобой и каждая готова на все прямо немедленно? – продолжал приятель. – У моих сопливых начальников особый шик, придя утром на работу, бросить на стол какой-нибудь глянцевый журнал с роскошной девицей на обложке и небрежно обронить: „Мой товар. Уже вторую неделю пялю эту овцу“.

В соседнем кабаке во время обеда ничего не стоит познакомиться с офисной девицей из другой «продвинутой компании», договориться насчет ужина, а после ужина тут же и поиметь. Качество девицы прямо соотносится с кабаком и со счетом за обед. Чем круче кабак и счет, тем качественнее девица, тем охотнее они идут на контакт.

После работы вся контора валит в «свой» бар по соседству – там бухают и обсуждают всякие неформальные рабочие моменты. Если не успел в обед, можешь снимать тут же, практически любую, они для того и приходят. Причем речь не о шлюхах, а об обычных девицах из офиса, которые в штатном расписании именуются менеджерами, консультантами, маркетологами… Среди них немало таких, которых предоставляют клиентам и партнерам в качестве отката за выгодный контракт.

«И ни разу, – грустно заключил приятель, – я не встретил симпатичную мне женщину. С которой возможна душевная близость, с которой хочется просто быть, а не „пялиться“… А может, просто все эти девицы так иссушили мой мозг, истоптали душу, что всюду мне мерещатся уже только они?»

– Знаешь, я очень хорошо представляю себе будущее этих твоих девиц… – обратился Шкиль к Василисе. – Их будущих мужей!.. Семьи… Они каждый день проходят перед моими глазами. Одна моя клиентка рассказала: «Живу с мужем, как Анна Каренина, – не записана, не прописана, денег не дает». А другая написала: «Муж меня не бил, он только обругал меня нецензурными словами полового назначения, взял за волосы и пригласил домой. В результате чего я лежу в больнице…» Вот такой таинственный внутренний мир, о котором ты говоришь.

– Ну, это ты придумал!

– Такое не придумаешь. Вась, а что тебя вообще занесло в этот дурацкий техникум? Не понимаю! Если речь о деньгах, можно придумать что-нибудь поделикатнее…

– Артур, а ты помнишь «Вишневый сад»? – вдруг спросила Василиса.

Чуть помедлив, Шкиль уточнил:

– Сад натуральный или чеховский?

– Пьесу, конечно.

– Ну, как же… Многоуважаемый шкаф… Что там еще? Ах да! Человека забыли…

– А ты помнишь Лопахина?

– Который сад купил? И стал его рубить?

– С этой пьесой у Чехова как-то странно все сложилось. Он упрямо твердил, что написал комедию и не понимает, почему ее играют как драму или даже трагедию. Но ее играли и играют именно так – как драму! Во все времена, при любой власти…

– А ты поняла почему?

– Да что там понимать! Что может быть веселого и смешного в исчезновении мира, в котором ты рос и который тебе близок!

– А Чехов, значит, этого не понимал? – аккуратно, чтобы не обидеть искренне, как ему показалось, взволнованную Василису, пошутил Шкиль.

– Просто он был увлечен другими идеями. Прогрессивными, революционными. Он хотел вывести нового героя, за которым будущее. И потому сердито объяснял всем, что в Лопахине написал не какого-то там капиталистического хищника, а нового человека – делового, но с «тонкими, нежными пальцами, как у артиста»… Он хотел в Лопахине явить публике что-то новое, совершенно непохожее на купцов Островского, всяких там самодуров и грубых хищников, и… Не получилось! Никто не смог такого Лопахина, который виделся ему, достоверно сыграть. За сто лет! Пробовали – не получается, фальшь прет, нелепость очевидная. То же и с объявлением пьесы комедией. Да, герои смешные, жалкие, неуклюжие, сплошные несчастья и недоразумения, болтают, ничего не делают, но симпатии-то все равно на их стороне, потому что им сочувствуешь. Потому что с ними уходит грустная красота жизни. И Лопахиным, хватившим топором по вишневым садам, любоваться совсем не хочется. Ну не получается никак!

Шкиль задумался. В словах Василисы, судя по всему, был какой-то важный для нее смысл.

– И потому зрители в душе всегда над героями «Вишневого сада» будут тихо грустить, а Лопахина воспринимать как хищника, погубившего остатки чего-то недоступно прекрасного. Хоть с тонкими пальцами, хоть без…

Василиса замолчала.

– Я должен принимать это как аллюзию? – разыгрывая обиду, догадался Шкиль. – Этакий тонкий намек на толстые обстоятельства?