Иоанна Хмелевская - Похищение на бис Страница 27

Похоже, Зуза здорово недолюбливала неизвестную нам Лясковскую. Мое сочувствие к полиции росло в геометрической прогрессии.

— А Лясковский тоже на Мариэтту глаз положил и аж копытами стучал, вот мужик — хоть на выставку! — добавила Зуза с завистью, что тут же сделало понятной ее неприязнь к коротконогой Лясковской.

Думаю, всем присутствовавшим пришло в голову, что хулить и поносить пана Олдяка совсем не обязательно должен мужчина… Женщина, во всяком случае в лице Зузы, справлялась с этим приятным заданием преотлично. Закусывая сухое вино пирожными, она продолжала трещать без умолку, хотя с вином не перебарщивала — главным источником жизненных соков для нее оставалась человечина.

Все прозвучавшие имена и фамилии Малгося тайком записывала в старую тетрадь в твердом переплете, которую держала на коленях под столом. Зузу отвезли домой вместе с моими юбками в надежде на пополнение знаний, когда доставит их обратно.

Мы занялись сортировкой и анализом полученной информации.

— Вот если бы завтра удалось извлечь столько же из Наталки! — размечталась Малгося, извлекая из-под стола древнюю тетрадь. — Вечно у тебя такие полезные вещи черт-те где валяются, я случайно нашла Совсем чистая, неиспользованная, а ей лет сто как минимум!

Просто чудо, что Павел начал говорить, когда я уже поставила свою чашку с чаем на стол, а то бы точно упустила.

— Мой младший брат. Ты о нем ничего не знаешь. Это мой сводный брат, по отцу. Ты с матерью дружила, а она бы первым же словом о нем подавилась…

Я плюхнулась в кресло и принялась напряженно размышлять. Знакомы мы с ним были лет с четырнадцати — его, а не моих. Мать Павла была моей подругой и как раз только что развелась. Ни о каких дополнительных сыновьях я ничего от нее не слышала, а теперь уже и не услышу, так как она умерла несколько лет назад. Отца я тоже знала, и как-то не похоже было, впрочем, он тоже умер…

— Скажу прямо, — продолжал Павел, вернувшийся в свое обычное уравновешенное состояние, хотя все еще немного смущенный. — Он младше меня на пятнадцать лет и возник в крайне неблагоприятный момент, когда родители подумывали, не сойтись ли им снова. Особенно отец. Мама сомневалась, а как о нем узнала, так рассвирепела, что, если бы не онемела от ярости, точно запретила бы мне с ним видеться. А отец — наоборот, ну, и вот…

Мне понадобилось время, чтобы освоиться с такой сногсшибательной новостью. Организм мой функционировал уже нормально, так как меры по его оживлению я начала предпринимать с восьми утра, а Павел как человек тактичный приехал к одиннадцати. Память мне никаких подлостей не подстраивала.

Всю жизнь сын разведенных родителей находился с отцом в прекрасных отношениях, и похоже, братишка ему ничем не мешал. И в этом нет ничего странного, не его муж, не его и пиявки. Опять же понятно, что молчал о нем, боясь сделать больно матери.

— Ну, — подстегнула я гостя, будучи уверена, что не ради этой семейной тайны он поднял меня ни свет ни заря.

— Он запал на Клару.

— Кто? — глупо вырвалось у меня, ведь понятно же было, что не покойный отец.

— Конрад, мой брат.

Это было уже слишком. На пятнадцать лет младше Павла, почти на десять Клары. Клара неровно дышит к Павлу, а тому и даром она не нужна. Что-то здесь не срастается. Клара не приехала за машиной, Павел после ее звонка умчался как ошпаренный, надеюсь, не на дуэль? Сверхоригинальная акция похищения Хмелевской сработала, похоже, как песчинка, которая вызвала камнепад, но только что между всем этим общего?

Я поднялась, плеснула себе ненавистного коньяка и тяпнула сразу половину. Никогда мне эта дрянь не нравилась и употреблялась исключительно как противное лекарство. Павлу я не дала, так как был за рулем, и вообще приличные люди до обеда не пьют.

— Давай поподробнее, — потребовала я.

— Затем и пришел, — признался Павел. — Не пойму ничего и не знаю, что делать. Клара нацелилась тут на одного, а он, на мой взгляд, редкостный гад.

Что касалось моего взгляда, то Клара нацелилась как раз на Павла, который на роль гада никак не годился, но я предпочла пока не спорить.

— У нее ведь бабла навалом?

— У кого?

— У Клары.

— Навалом.

— Вот именно. Я думал, из-за бабла, так нет. Странный тип.

Совсем мне голову заморочил, а тут еще камешек из лавины погромыхивает.

— Я бы и не влезал, люди взрослые, так надо же, этот обалдуй, братец мой, в самую середку вляпался. Понимаешь, пятнадцать лет разницы, отец умер…

— А мать?

— Что мать?

— Его мать. Кто-то же его родил, обычно это делает мать.

Павел то ли вздрогнул, то ли пытался что-то с себя стряхнуть. Сплетни не были его сильной стороной. Любая баба на его месте тут же бы расцвела если не буйным цветом, то как минимум свежими листочками. Возьмите хоть клинический случай Зузы.

— Его мать мне тоже не нравится, — рубанул он в отчаянии.

Пришлось брать допрос в свои руки, и я горячо пожалела, что нет Ани. Все вокруг так друг за друга цеплялись и переплетались, а меча для рубки узлов в моем хозяйстве, как назло, не оказалось. Пообещав себе запомнить все, что смогу, и даже больше, я принялась выспрашивать:

— Давай по порядку. И по пунктам. Понятно, что ты эту мать знаешь. Сколько ей лет?

Павел взглянул на меня с таким безграничным восхищением, что я даже поежилась.

— Ну ты даешь, в самую точку!

— Ни в какую ни в точку, просто я старая и давно живу.

— Хотел бы я быть таким старым. Так у этой матери пунктик насчет молодости. Погоди, давай я сначала. Приятного мало, но отцу всегда соплячки нравились. Совсем молоденькие, подростки. Эта мать старше меня всего на два года и делает все, чтобы быть моложе на десять. И у нее это даже иногда получается.

— Понятно, неровно к тебе дышит?

— Теперь уже нет.

— Тоже понятно. А к этому Клариному гаду?

Павел вздохнул, но похоже, ему полегчало.

— Тут я как раз ничего и не пойму. По моим прикидкам, она с гадом в доле, а никаких амуров тут и близко не лежало…

— Все-таки ты — не женщина, — вырвалось у меня чуть ли не с горечью.

— Я вообще-то не в претензии. А что?

— А то, нюансов не чувствуешь. В таких вещах любая баба самой нюхливой собаке даст сто очков вперед. Совместные дела?

— Ну и дела! — Павел презрительно фыркнул. — Совместное еще что-то может быть, а уж дела — точно никакого. Я там пригляделся, если бы не Конрад, по барабану бы мне было, но если брат влип… Ну и что, что сводный, я к нему привык. Гад, видите ли, гений артистический, театр, телевидение, кастинги, сценография, художник, мать его так, мир без него — никуда, а он, поганец, морду воротит. Эта язва, Флора ее зовут, ничего не поделаешь, имечко у нее такое, поганца поддерживает, вроде как менеджером у него пристроилась, а Конрада отфутболивает.

— В смысле?

— В общем. Чтобы не влезал, голову не морочил. А от Клары его осторожно так оттирает… Да не в этом дело, раз уж я разнюхал… Тут самое непонятное. Он ни разу ничего не закончил. Сомневаюсь, чтобы хоть одно его великое произведение увидело свет. Начинать-то он начинает, я раз даже случайно на такое начало угодил, ничего не скажу, впечатляет, но ни на продолжение, ни тем более на окончание лучше не рассчитывать. Я однажды в мусоре нашел кусочки распечаток!

Я не стала вникать, зачем и в каком мусоре копался Павел. Кропотливая исследовательская работа была коньком Павла, и в этом на него можно было положиться. Интересной мне показалась скромность гениального художника, который столь самокритично оценивает свои достижения, и мелькнула махонькая ассоциация.

— Ну, хоть раз он что-нибудь довел до конца и отдал заказчику?

— Процентов пять, и то с опозданием.

— Так на что же он живет? Из Клары, говоришь, не тянет. Из этой язвы — Флоры?

— Мима Она, конечно, изредка по рекламной части что и наскребет, но это не деньги.

— Из твоего брата?!

— Отпадает. Его можешь сразу вычеркнуть.

— А чем он по жизни занимается?

— Какими-то рыбьими исследованиями. Ихтиолог. Я — механик, в водной живности совсем не секу. Ну, и за Кларой бегает. До того свихнулся, что готов этого ее гада на руках носить.

— И мамуся одобряет?

— Похоже на то. Во всяком случае, не возражает, хотя от Клары отгоняет. Все чертовски закручено, погоди, это еще были семечки, а теперь самое дерьмо и вылезло, а то стал бы я такой шухер поднимать. Прикинь, этот сопляк малахольный, мой брат, хочет ему почку отдать!

Так меня огорошил, что я совсем перестала соображать, а ассоциация тут же улетучилась.

— А на кой ляд гаду его почка?

— Для пересадки. Эта сволочь в больнице лежит, почки у него, видите ли, не в порядке, и одну надо железно менять, и как можно скорее. И этот мой убогий братец уже умудрился обследоваться, и вышло, что подходит! Клара издергалась вся, с ума сходит, но свою почку не предлагает…