Дарья Донцова - Коронный номер мистера Х Страница 28

Когда я, по-прежнему улыбаясь, сел за столик, Анфиса засмеялась:

– Воспользовались лОвандовым мылом?

– Угадали, – кивнул я.

Заварская взяла пузатый чайник.

– Я нашла нового поставщика моющих и гигиенических средств для санузлов, цена показалась мне привлекательной, еще дали скидку, привезли товар. Я стала его рассматривать и развеселилась. ЛОвандовое мыло. Деликатно объяснила производителю: растение именуется лАванда. Ну а теперь угадайте, что он ответил?

– Предложил исправить с помощью фломастера на каждом куске ошибку? – выдвинул я версию.

– Ну, вы не фантазер, – рассмеялась Заварская. – Услышала из уст продавца, что есть кустарник лОванда, который является близким родственником лАванды, его цветы имеют тот же цвет и запах. ЛАванда растет в теплых краях, а лОванда на севере.

– Гениально, – хмыкнул я, – в следующий раз, когда закажете ароматизатор «ландыш» и получите «лантыш», не спрашивайте объяснений, вам должно быть понятно, что лантыш дядя ландыша.

– Много дураков на свете, – вздохнула Анфиса, – а безграмотных людей еще больше. Зачем я вам понадобилась?

– К сожалению, я принес черную весть, – сказал я.

Заварская отхлебнула из чашки.

– Мой муж умер?

– Нет, Генрих Донелли жив, – поспешил сказать я.

Анфиса поставила чашку на блюдце.

– А он тут при чем? Мы с Генри расстались сто лет назад. Думала, речь пойдет о Викторе. Мы прожили десять лет в гражданском браке, потом он ушел и теперь хочет получить половину всего, что я имею. Адвокаты сто раз объясняли чудаку, что он никак не может претендовать на мою собственность, по закону мы чужие люди. Но Виктор приволок кучу справок и свидетельские показания неизвестных мне людей. Из документов явствует, что он тяжело болен, мы вели совместное хозяйство, я обязана ему алименты выплачивать. Бредовее никто ничего не слышал. Про Донелли я давно забыла, история с ним плюсквамперфект.

Мне надоел пустой разговор, поэтому я задал прямой вопрос:

– И о Свете с Анри вы тоже не вспоминаете?

Анфиса потянулась к сахарнице.

– При чем тут они?

– С прискорбием сообщаю, что Светалана Генриховна Донелли скончалась, – скороговоркой произнес я.

Заварская выронила ложку.

– Господи! Ей лет всего ничего. ВИЧ? Наркотики? Алкоголизм? Проституция?

– Ваша дочь вела добропорядочный образ жизни, работала ассистенткой отца, была талантливой артисткой, – вздохнул я. – Светлана покончила с собой.

Заварская сложила три пальца правой руки в щепоть, поднесла ее ко лбу и остановилась.

– Нельзя за тех, кто сам с жизнью расстался, молиться. Грешно это.

Я попробовал крепко заваренный чай.

– В связи с произошедшим у меня к вам есть несколько вопросов. Вы давно виделись с дочерью?

– В последний раз, когда она еще была малышкой, – ответила моя собеседница.

– Неужели? – усомнился я.

Анфиса Семеновна начала собирать со скатерти невидимые крошки.

– Генрих со мной развелся, вынудил отказаться от детей, вычеркнул меня из их жизни.

– Светлане и Анри он сказал, что вы бросили детей, а потом умерли.

– Вот гад! – рассердилась Заварская. – Я жива, как видите, не погибла под забором, как мне добрый муженек пророчил, когда из дома выгонял.

Я решил разобраться в ситуации.

– Почему Генрих так с вами поступил? Осиротил малышей, а одному поднимать и сына, и дочь трудно.

Анфиса пододвинула ко мне тарелку с булочками.

– Угощайтесь. Я в молодые годы пользовалась большим успехом, кавалеры вокруг роем кружили, предложения делали, но никак не находился достойный. Если симпатичный внешне, то дурак или альфонс, если при деньгах – страшнее атомной войны. Долго я в невестах ходила, а потом с Донелли познакомилась.

Анфиса понизила голос:

– Не сочтите меня за снобку, но мы ни с какой стороны не были парой: мезальянс. Генрих балаганщик, фокусник-чародей в костюме, расшитом галунами. Книг никаких не читал, грамоте еле-еле обучен, необтесанный камень. Но при деньгах. Я дочь писателя и актрисы, в родительском доме собрания сочинений от потолка до пола стоят, играю на пианино, владею французским-английским. Познакомились мы на вечеринке, которую устраивал в честь своего дня рождения тогдашний мой любовник Федор Буркин. Увы, ныне покойный. Федор циркача позвал, решил всех повеселить. Меня с Буркиным связывали близкие отношения, он был со всех сторон хорош. Богат, денег не считал, умен, образован. Один минус – женат.

Анфиса поморщилась.

– Признаюсь, я лелеяла надежду развести его, но никак не получалось. И вот представьте, его день рождения, гостей тьма, в саду установлена сцена, выступают артисты. Когда представление началось, Федор меня в баню утащил, на ухо шепнул:

– Давай по-быстрому.

Я ему ответила:

– Не стоит. Ты у себя дома, вон жена ходит, вдруг она нас застукает?

Но если Буркин чего-то захотел, его не остановишь. Мы в бане повеселились и поругались. Я на Федю налетела, дескать, он со мной спит, пора бы и предложение сделать… Ну, вам подробности ни к чему. Одно скажу, когда я уходила, Федя мне в спину крикнул:

– Губу оттопырила? Фасон давишь? Старые шлюхи не котируются, тебе к сорока лет катит. Я твое последнее счастье. Не на что надеяться, принцы мимо проскакали.

Обидно мне стало так, что слов не найти. Иду с улыбочкой на лице туда, где люди веселятся, а сама думаю: «Прав Федька! Вот-вот сороковник стукнет, работы приличной нет. Живу за счет Буркина, и вообще у меня всегда обеспеченные любовники были. Но сколько еще стрекозой летать? В сорок пять буду гнилой курагой. С Буркиным я помирюсь, но он меня через год-два турнет и помоложе себе найдет. Федьке перезрелые абрикосы не нравятся, ему подавай бабу в соку, тридцати пяти лет, но курага с плесенью не товар». С горькими мыслями подхожу к сцене, а там работает красавец-фокусник, хорош, как греческий бог. Мне будто в лоб стукнуло. Ну, Федя, погоди, назло тебе замуж выйду. Пошла за кулисы, с одним артистом поболтала, с другим, и выяснила: «Аполлона» зовут Генрих Донелли, не женат, перспективен, моложе меня…

Заварская сложила руки на груди.

– Начался у нас роман, бурный, страстный, я забеременела, Генрих сказал: «Мне дети нужны, рожай». Вот так Анри родился, за ним Света. Расписались мы, когда девочка уже бегала. И муж словно с цепи сорвался, начал на меня орать, руки распускать, а потом скандал знатный случился, и Генрих проговорился в запале: он меня ни одного дня не любил, ему наследники династии циркачей требовались, он со многими пытался ребенка сделать, но ничего не получалось. Врач Донелли сказал про какую-то несовместимость с большинством женщин, посоветовал никого мимо себя не пропускать, авось случайно отыщется та, что родит. И вот она я!

Анфиса протяжно вздохнула.

– Дети есть, жена ему без надобности. Я Генриху только мешала, на арене работать не могла. В общем, он ультиматум выдвинул: или развод с отказом от материнства, или я случайно упаду и шею сломаю. Я все бумаги подписала, и мы разбежались.

Заварская отломила ложкой кусочек пирожного и отправила его в рот.

– Не смотрите на меня так. Я не принадлежу к бабам, которые при виде младенцев кипятком писают, детей завела в надежде на спокойную жизнь. Беременность по расчету. Многие так поступают, но не признаются, а я вам, Иван Павлович, честно говорю: всегда была падка на красивых мужиков, Донелли тогда выглядел Аполлоном, и деньги у него водились. Ну ошиблась я в расчетах. Отвечу на ваш из вежливости не заданный вопрос: нет, я не страдала, думая о детях. Я о них вообще не вспоминала. Уж извините за откровенность, сделала много абортов, родить решила не юной девицей. Погуляла в молодости, погудела, захотелось стабильности и мужа с устойчивым доходом. Обычная в принципе история.

– Светлана к вам никогда не приходила? – уточнил я.

– Нет. Зачем ей это? – пожала плечами Заварская. – И вы же сами сказали, что Генрих объявил меня умершей.

Я вынул из сумки фото Светланы, которое дала мне Варвара.

– Эта девушка вам знакома?

Анфиса изучила снимок.

– Нет. Мы никогда не встречались.

– Анфиса Семеновна, – крикнули из магазина, – у нас зеленая сакура в жестяной банке есть?

– Оставлю вас на секундочку? – спросила хозяйка.

– Конечно, – согласился я.

Заварская ушла, я взял чайную ложечку, которой она ела пирожное, завернул ее в салфетку и спрятал в сумку. Потом встал и тоже направился в торговый зал, чтобы попрощаться со словоохотливой хозяйкой.

Глава 25

Пройдя к машине, я обнаружил неприятный сюрприз: кто-то написал на правом крыле моей черной иномарки ярко-красной краской неприличное слово. Я в замешательстве осмотрел нецензурщину. Ездить с этим украшением не хочется, но как его стереть? Может, поскрести ножом?