Суфле из бледной поганки - Дарья Александровна Калинина Страница 28

– Может, ушла куда-то?

– У нее был такой голос, словно она вот-вот отдаст Богу душу.

– Отравление?

– Не исключаю и такой вариант.

– Могла бы открыть дверь изнутри, а потом уже помирать!

– Наверное, у нее не хватило сил. Или она внезапно потеряла сознание.

– Она без сознания, помирает там за дверью, а нам что делать? Оставить ее просто так нельзя. Дверь ломать нам никто не позволит.

– Остается одно.

– Что?

– Окно.

Какое-то время Юля сосредоточенно морщила лоб, думала.

Потом спросила:

– Как ты себе это представляешь?

– Дом старый, балконы общие сразу на несколько квартир, разгорожены лишь хлипкими перекрытиями. От соседей с их балкона запросто можно забраться к Венди.

Фима немножечко лукавила, не так уж и запросто, но все-таки можно.

А вот Юля перепугалась:

– Так они тебе и позволят лазать по их балконам! Ни один нормальный человек не захочет, чтобы неизвестные личности с его балкона лезли бы к соседке в квартиру. Вдруг чего случится, отвечай потом!

– Нормальный – не захочет, – согласилась с ней Фима. – А вот такой, как у Венди, запросто! Ты меня тут подожди, а я мигом!

Фима добежала до ближайшего винного магазина, купила там бутылку водки и с ней заявилась в гости к соседу. За успех предприятия она могла ручаться. Соседа этого она увидела еще раньше, и судя по распространяемому вокруг себя запаху, он уже успел опрокинуть в себя бутылку и даже не одну.

Дверь он открывал так томительно долго, что подруги замучались ждать. А открыв, долго не мог сфокусировать на них свой взгляд.

– Выпить хочешь?

Вот бутылку этот товарищ разглядел мигом. Оживился и вроде бы даже немного протрезвел.

– Нам надо попасть к Венди, – стала излагать ему Фима. – Ей стало плохо, а дверь закрыта. Нужно помочь соседке, а то помрет.

Из всего сказанного сосед понял немного.

– Венди? – переспросил он, еле ворочая языком.

– Она самая.

– Нормальная тетка. Мы с ней дружим. Денег всегда в долг дает и назад с возвратом никогда не торопит.

– Тогда тем более. Так мы слазаем к ней. Глянем, что у нее и как.

– З-з-зачем?

– З-з-заболела!

Сосед расстроился и даже выразил желание лезть самому. Подругам стоило большого труда уговорить его не геройствовать.

– Вы же пьяны! Сорветесь еще!

– Кто пьян? Я трезв! Как стеклышко!

И ударил себя в грудь кулаком. Вместо ответа Фима вручила ему бутылку, за которую сосед уцепился двумя руками. Он тут же забыл про весь остальной мир и, словно ребенок новой игрушкой, занялся бутылкой.

А подруги вышли на балкон и дружно ахнули:

– Мама дорогая!

– Это как же это?

На балконе на их пути грудами лежал старый хлам. Рваные покрышки, пустые банки, железо, макулатура, какие-то коробки и ящики. Все было покрыто слоем грязи и пыли и представляло собой настоящий Эверест.

– И кто полезет?

– Я… я не уверена, что смогу, – дрожащим голосом прошептала Юля. – С детства боюсь высоты. Когда-то у мамы с лоджии сорвалась моя кошечка и разбилась насмерть. С тех пор выше второго этажа я стараюсь на балкон не выходить.

Она и впрямь выглядела неважно. Сильно побледнела и цеплялась за дверь с таким видом, словно вот-вот упадет в обморок. Глядя на нее, Фима внезапно ощутила себя богатыршей. И пусть с выпечкой у нее дело не ладится, и ресниц в пол-лица у нее не наросло, но зато сейчас она всем покажет!

Перелезть на чужой балкон оказалось делом плевым. Куда трудней было штурмовать груды мусора, которые были сложены у пьяницы. Фима поминутно боялась, что какая-нибудь из нетвердо стоящих коробок подвернется у нее под ногой, и они вдвоем полетят вниз.

Но все обошлось. А балкончик у Венди был просто на загляденье. Ненужного хлама тут не водилось вовсе, а вместо него стоял стеклянный столик на ажурных металлических ножках и такие же стулья, на которые Фима и приземлилась. Раздался грохот, стулья упали, а сама Фима растянулась во весь рост. Очнулась она от громких воплей, которые издавала Юлька.

– Все в порядке. Не ори.

– Фима! – обрадовалась Юля. – Живая! А я уж думала, ты вниз свалилась!

Думала она! А посмотреть, ясное дело, она не удосужилась.

Проникнуть в квартиру тоже было несложно. Балконная дверь оказалась открыта. Венди лежала в прихожей, видимо, находясь без сознания, если не хуже. На полу были видны следы обильной рвоты. Стало очевидно, что Венди после разговора с Фимой стало совсем худо. Но в ее правой руке был зажат обрывок банкноты, который Фима заботливо изъяла.

Следующим шагом она вызвала врачей, а потом открыла входную дверь, через которую проникла Юля и сосед. Он все еще не мог расстаться с бутылкой, а увидев лежащую на полу Венди, немедленно предложил выпить за упокой ее души.

– Типун вам на язык! Жива она!

– Жива! – обрадовался добрый пьянчужка и тут же снова загрустил: – Ну все равно, когда-нибудь помрет. Выпьем за это?

Пить девушки предложили ему в одиночестве, но он не уходил, терся рядом с ними.

– Мужик к ней сегодня приходил, – неожиданно заявил он.

– Какой?

– А я знаю? Невысокий, щуплый и уже в возрасте. Одет небогато, одежда так выглядит, словно он в ней и спит, и ест.

– В лицо опознать сможете? Не он ли?

И Фима показала фотографию Сидора, которую выпросила у Арсения.

– Вроде как похож, – одобрил сосед. – Тут-то он помоложе будет, старая фотография, выходит?

– Двадцатилетней давности.

– Тогда точно он! Сидором его кличут.

– А это откуда знаете?

– Он мне сам представился.

И мужик ухмыльнулся:

– Занятно получилось. Сижу я, значит, у себя дома, никого не трогаю, прикидываю, где бы мне тыщонку призанять. Пенсия-то у меня только через три дня, а денег нет и всем вокруг я уже должен. По всему получается, что занять мне никто не захочет. И вдруг звонок в дверь. А там он стоит. И деньги в руках держит. Возьми, говорит, и выпей за помин души усопшей рабы Божьей Татьяны. Ну, я ошалел сперва от такого поворота, но деньги вижу и не взять их уже не могу. Только взял, а сомнения меня обуяли. Кто же это такая, спрашиваю? Татьяна-то? Знакомая она мне или как? А мужик этот ничего мне не отвечает, а только еще деньги сует и снова говорит: «Возьми, мытарь за грехи рода человеческого, и за наш с Татьяной род помолись. И за сестру мою Татьяну, и за меня, многогрешного Сидора». Ну, я вижу, что мужичок