Юлия Соколовская - Вакханалия Страница 29

— Ты не уезжаешь? — удивилась я.

— Да нет, остаюсь я, Лидочка. Нельзя мне в город уезжать, плохо там…

Ах ну да. Мы же морально лечимся после развода.

— А Красноперов?

Разве Ромка тоже не уезжает?

— Он уедет, но к обеду завтра обещает вернуться. Знаешь, Лида, мы с ним помирились… Мне кажется, он хороший человек, обещал кирпичи в подвал опустить…

С ума сдуреть. Какой работящий и однолюб! Бурля от злости, я чуть не вытолкала ее взашей. Ходят тут любопытные Варвары…

Я уже отвыкла от городской, лишенной напряженности и капитана Вереста жизни! Она казалась дикой и чуждой. Когда меня с тремя сумками и двумя овощными баулами высадили у родного домофона, я с трудом вспомнила, как набирается код. «Мы поможем поднять твои вещи», — предложил Верест, едва на горизонте показались памятники бетонного зодчества. «Да ни за что, — отказалась я. — Соседи помогут. Если мама увидит меня в милицейской машине, будет федеральный скандал…»

Благо наши окна не выходят во двор: рыдван с желтой полосой видели лишь два кота под грибком да глухонемой белогорячечник Агашкин, выгнанный супругой под дождь. Тащить свои вещи пришлось самой — поэтапно, с пролета на пролет, совершая длительные перекуры. К четвертому этажу я, наверное, здорово напоминала человека, закатившего на гору Казбек цистерну с питьевой водой. Да, я очень люблю свою маму, но ненавижу ее капусту!

— Не надо почестей, родные… — бормотала я под дружные недоумения домашних и брела в ванную, оставляя на полу шлейф из дачной амуниции…

Но меня и там не оставили в покое. Войдя в привычную роль обер-полицмейстера, мама активно стучала в дверь и хотела все знать. Уехала ли уже Бронислава (Хатынская), почему она не зашла, почему не помогла донести вещи, почему я приехала на три дня раньше, почему пятое, почему десятое… На что я из последних сил орала, что меня довезли соседи, таскать чужие вещи им воспитание не позволяет, и вообще, пока я моюсь, пусть весь мир подождет…

Потом были тисканья, Липучка под ногами, бурные разборки под пельмени, из которых я узнала много интересного, в том числе о себе. Что я, оказывается, лоботряска в кубе. Мало того что бегу от общественных (это каких?) и материнских обязанностей, так не успеваю даже накатать новый роман (доказывать маме невозможность «накатания» романа за полторы недели — бесполезно). Что Варюша балбесничает не переставая… Что она обросла двойками, как пень опятами, ищет Австралию в Европе, Вашингтон в России, о существовании таких священных слов, как «пластиды», «хлорофилл» и «живое вещество клетки» (мама бывший биолог), даже не подозревает, зато настойчиво порывается узнать, кто такой Рыжий Ап и что означает фраза «накосить бабок»… Что ее на днях чуть не покусала соседская болонка Брыля и, если бы Варюша не съездила ей по лбу канистрой (?!), пришлось бы делать прививку от бешенства… Что она начинает посматривать на мальчиков, в частности «на этого обормота из пятой квартиры, по которому давно Колыма изрыдалась»…

— Варюша, ты ведешь себя очень плохо, бросай эти выкозюливания, — бормотала я, невольно любуясь дочерью. Что бы там ни говорила мама, а ребенок растет симпатичный и смышленый (вон как подмигивает). Замечательный ребенок. И на Бережкова ничуть не похожий.

— Я исправлюсь, мама, — поклялась Варюша. — Ты только больше не уезжай на дачу, ладно? И вообще, пойдем спать, пусть бабушка тут одна разоряется…

Слава всем богам, наступало воровское время суток. Как мы с дочерью пробурились в спальню, я помню нечетко (у каждого из нас вообще-то своя спальня, но сегодня мы спали вместе). Очнулась утром в четверг, 11 октября. Ребенок лежал рядом и кидал мячик в потолок. То есть занимался любимым делом.

— Почему не в школе? — спросила я.

— Начинается, — вздохнула Варюша. — Еще одна бормашина. Так рано же, мама!..

— Не ори, я нормально слышу, — поморщилась я. — Как у нас с завтраком?

— Бабушка с Галиной Бланкой еще не готовы, — хихикнула Варенька. — Сходи помоги.

Неохота, но придется. Наша бабушка красиво вяжет, неплохо шьет, нормально выбивает ковры, моет стекла и пылесосит. Однако демонстративно не любит готовить. Словно и не бабушка, а царица.

После завтрака, когда посуда была вымыта, а Варюша взашей отправлена в школу, маманя вообразила себя чекистом.

— Дочь, у тебя ничего не случилось? — уперлась она в меня тяжелым, всепроникающим взглядом.

— Совершенно, — нахмурилась я (серьезное лицо — лучший друг враля). — А почему ты спрашиваешь?

— Ты расстроена.

— У меня работа не идет, мама.

— Она у тебя никогда не идет, дочь. Не помню, чтобы ты расстраивалась по таким пустякам. С дачей все в порядке?

— А куда она денется, мама?

— Тебя никто не обидел?

— Меня?!.. Обидел?!..

Изумление я изобразила грамотно. Оно и спасло меня от дальнейших разбирательств. Кофе я пила уже в своей комнате, у окна, в тоске зеленой. Там-то и началось. Наши окна выходят на главную артерию города — машин прорва, гудят, обгоняют, никакой дисциплины. Но Бронькин голубой «кефир» я вычислила еще за светофором у Дома офицеров. Манера езды у нее особенная. Гонит даже там, где пьяный «новый русский» поедет не спеша. Вереща сигналом, пронеслась поворот, покрутила бампером под носом у элегантного «кадиллака», показала средний палец подрезанному ею джипу и влетела на парковку, предназначенную для машин банка. Ее там знают, не рыпаются. Тяжеловато ворочаясь, вылезла из машины. В пешем виде Бронька Хатынская, конечно, не Клава Шиффер. До пояса еще ничего (за рулем особенно эффектно), но ниже — широковато. На грушу похоже. Но Броньке собственные формы далеко до форточки, она себя любит в любом месте. И мужчины ее любят — потому что у Броньки недостаток один — бедра, а достоинств такая масса, что за ними бедра уже не видны.

Предчувствуя бурные полчаса общения, я поплелась открывать дверь. Она ворвалась как цунами. Бегло поздоровалась с мамой и потащила меня в мою комнату.

— Ты что, офонарела, Лидка? А ну живо раскалывайся, что случилось. Ты меня до инфаркта доведешь…

Она опять сменила имидж. Нет на Броньку управы. В этом октябре Хатынская предстала публике желто-рыжей (надо объяснить Варюшке, кто такой Рыжий Ап), в облегающей водолазке с цыганскими бусами и красной юбке, полнящей ее бедра еще как минимум вдвое. Простая у нас девушка Бронька.

— Тихо, — сказала я, прикладывая палец к губам. — Чего ты орешь как бешеная? У меня мама не в теме…

Отвела ее к окну и там все рассказала. Все-все, у меня от Броньки секретов нет. От первой ночи изложила до последней, без щекочущих душу нюансов, но со всеми фактами. Она слушала разинув рот, периодически выдыхая из себя: «Ну ни хрена себе сюжетец…» И даже лоб мой потрогала — не температурю ли.

— А с романом у тебя как? — спросила она, когда я закончила.

Я показала ей сведенные колечком большой и указательный пальцы.

— В смысле «о'кей»? — не поняла Бронька.

— В смысле «никак», — вздохнула я.

— Так вот же тебе новый роман! — вскричала Бронька. — Не надо напрягаться и выдумывать… Ну концовку там приделаешь какую-нибудь…

Интересно какую? Я невольно задумалась, а Бронька тем часом стала излагать свое видение моей ситуации. Ночь на вторник она пролежала в постели ни жива ни мертва. Интуиция подсказывала, что я не спятила. Как ни странно, но сообщение Вересту приняли очень быстро и даже поблагодарили. Вновь набрать мой номер она не решалась — руки тряслись. Неожиданно для себя Бронька отключилась, а разбудил ее в пять утра телефон. Звонивший извинился и, представившись капитаном из убойного отдела Верестом, поинтересовался, не она ли звонила по «02» от имени и по поручению Косичкиной. «Так точно, — подтвердила Бронька. — А как вы узнали?» «А очень просто, — ответил Верест. — Я звоню с ее мобильника, в куртке нашел, сама она спит рядом — у нее выдалась чертовски непростая ночь. А данный номер — последний входящий звонок, оставшийся в памяти телефона». В двух словах прояснив ситуацию, Верест уверил, что объект под защитой и волноваться не стоит. Голос внушил Броньке уважение. Поэтому во вторник она больше не звонила. В среду абонент оказался «временно недоступен» (я вырубила его, к чертям собачьим), а к вечеру опять позвонил Верест и доверительно сообщил, что объект направляется домой и нуждается в солидной психологической поддержке.

С полным кошельком этой поддержки Бронька и прикатила.

— Пойдем, Лидок, возьмем бутылочку доброго мартини и культурно назюзюкаемся. Я тут вычислила новый кабачок у «Золотых куполов»…

Вообще-то Бронька трудится рецензентом. На дому. То есть за три с половиной тысячи родных и деревянных читает всякую лабуду, присылаемую в издательство «Сезам». Однако я никогда не замечала, чтобы она жила на зарплату.