Шарль Эксбрайя - Вы любите пиццу? Страница 29

– А вдруг твой брат покончил с собой, Марио?

От удивления Гарофани чуть не подавился супом и не смог вздохнуть, пока Альдо и Джельсомина не постучали по его спине. Воспользовавшись тем, что муж временно потерял дар речи, Серафина закончила свою мысль:

– Это же так на него похоже – незаметно уйти и умереть…

Услышав такое, Джельсомина и Лауретта разрыдались, а за ними ударились в рев Памела и Тоска. Только Бруна и Бенедетто не участвовали в общем хоре. Они были заняты серьезным делом – кормили друг друга супом, и им некогда было прислушиваться к разговорам взрослых, впрочем, малыши все равно бы ничего не поняли. Пришедший наконец в себя, Марио так хватил кулаком по столу, что вся посуда подскочила, а дети испуганно вытаращили глазенки.

– Хватит! Ну что на тебя нашло, Серафина! И так никакого аппетита? Тебе что, нравится смотреть, как рыдают эти две идиотки? Мало у нас несчастий, так ты готова накликать новые!

Мать подняла к потолку взгляд, в котором явственно читалась полная отрешенность от земных дел, и голосом обиженной и никем не понятой пророчицы возопила:

– Ладно, ладно! Больше я ничего не скажу! Раз вы не хотите знать правды…

Марио сердито оттолкнул тарелку.

– Ну что за чушь! Клянусь святой Мадонной, с чего бы это вдруг моему брату вздумалось кончать с собой?

Жена взглянула на него с блестяще наигранным удивлением.

– И ты меня еще спрашиваешь об этом?

– Да, именно об этом я тебя и спрашиваю!

– Что ж, сейчас я вам все скажу, банда мучителей!

Серафина медленно приподнялась и, подобно Кассандре, вещающей о скорой гибели Трои, заявила:

– Сейчас вы все оплакиваете Дино, но до этого каждый из вас считал его виновным в самых гнусных преступлениях! Так решите наконец – когда же вы были искренни?

Наступило неловкое молчание. Все стояли, потупив глаза. В глубине души никому не хотелось верить в виновность Дино. Серафина торжествовала: это был один из тех восхитительных моментов, когда все признавали непререкаемость ее авторитета.

– Вот, например, ты, Джельсомина! – продолжила она. – Прекрасно знаешь, что Дино всю жизнь тебя любит, и все-таки являешься ко мне с подозрениями, а не убил ли он, часом, Рокко! И при этом еще клянешься, будто сама любишь Дино! Хороша, нечего сказать! А ты, Альдо: Дино возился с тобой больше, чем родной отец. Быстро же ты все позабыл! Обзывать такого человека убийцей? Это что же, для тебя теперь в порядке вещей? Про тебя, Марио, вообще говорить нечего! На твоем месте я бы просто со стыда сгорела! Так думать о родном брате – да ты просто Каин!

Отчитав всех, преисполненная величайшего достоинства, Серафина опустилась на стул. Она полагала, что каждому воздала по заслугам и восстановила справедливость. К несчастью, самая неосведомленная из всех – Лауретта невольно вернула разговор к исходной точке.

– Так где же дядя Дино? – наивно спросила она.

Матери пришлось признать, что во всей ее гневной филиппике так и не прозвучало ответа на этот капитальный вопрос. Но не успела она высказать какое-нибудь правдоподобное объяснение, как Альдо, не подумав, ляпнул:

– Приятели Дино, рыбаки, сказали, будто он поехал в Искью навестить какую-то красотку.

Все перевели взгляд на побледневшую, как мел, Джельсомину. И снова мать семейства ринулась в бой.

– Да как ты смеешь?… Разве не знаешь, что Дино ни о ком не думает, кроме Джельсомины? И как тебе только не стыдно болтать такой вздор? Или хочешь уморить Джельсомину?

Альдо уже и сам раскаивался в необдуманных словах, но ему не хотелось терпеть столь сокрушительное поражение при младших братьях и сестрах.

– Плевать я хотел на чужие любовные дела!

– Ах, плевать? Что ж, получай, мой мальчик, может, это оживит твои родственные чувства!

С этими словами Серафина стремительно поднялась и угостила сына полновесной затрещиной. Такого не случалось уже лет семь-восемь. Одинаково удивленные, сын и мать взирали друг на друга, не зная, что делать дальше. Но тут Марио бросился на защиту своего первенца.

– Что с тобой, Серафина, зачем бьешь мальчика?

Не особенно гордясь собой, мать все же не сочла нужным отступать.

– Пока я хозяйка в этом доме, никому не позволю здесь лгать! Последнее время живем тут словно дикие звери, и все это из-за тебя!

– Из-за меня?

– Да! Ты во всем виноват! Дурной отец! Дурной муж! Дурной брат! Все несчастья у нас с того дня, когда ты решил разбогатеть!

Вне себя от обиды и отчаяния Марио шагнул к жене.

– Да замолчишь ты когда-нибудь? Замолчишь или нет?

– Нет, не замолчу! Ты виноват во всем! И Рокко убил тоже ты!

Взорвавшись от этих слов, Гарофани влепил жене пощечину. В кухне воцарилась мертвая тишина. Серафина, вытаращив глаза, недоверчиво пробормотала:

– Ты… ты… ты… ме-ме-ня… по-по-бил?

В ужасе от содеянного, вконец растерявшийся Марио и глазом не успел моргнуть, как к нему подскочила Джельсомина и залепила ему оплеуху:

– Это тебе за Рокко и Серафину!

Лауретта тут же кинулась к тетке с криком:

– Какое ты имеешь право!

Но Джузеппе помешал старшей сестре, вцепившись ей в волосы. Оба рухнули на пол. Памела, защищая Лауретту, укусила брата за ногу. Парень взвыл и, желая отомстить, ненароком пихнул Альфредо. Тот икнул от негодования, чем рассмешил младшую сестру, Тоску. Одна несправедливость порождает другую – девочка тут же получила от братца по шее. Бруна, воспользовавшись тем, что за ней никто не следит, так глубоко запихнула ложку в рот Бенедетто, что малыш наверняка задохнулся бы, не попадись он вовремя на глаза матери. Серафина с криком метнулась к дочери, вырвала у нее ложку и принялась успокаивать малыша, покачивая на груди. Это происшествие оборвало всеобщий гвалт, и синьора Гарофани дрожащим голосом спросила:

– Господи Боже, да что с нами со всеми творится?

Марио первым поддался угрызениям совести.

– Ох, прости ты меня, Серафина!

Вид плачущего мужа растрогал матрону, и она почувствовала, что сердце ее тает. Серафина отлично знала, как легко ее супруг может пустить слезу, но здесь был не тот случай. Усадив Бенедетто на колено, она нежно расцеловала Марио. На Альдо сцена произвела впечатление, и он в полном смущении, неожиданно для себя извинился перед теткой:

– Джельсомина, прости меня! Я жуткий дурак! – Ради благого дела Альдо решил даже соврать, добавив: – Рыбаки ничего не говорили, это я сам выдумал…

Успокоенная Джельсомина с радостью открыла племяннику объятия. Лауретта, не желая отставать, расцеловала Джузеппе, а Памела – Тоску. Альфредо, который дремал у себя в уголке так крепко, что ни крики, ни слезы не могли его разбудить, проснулся от поцелуев Бруны. Он ничего не понял, но, ласковый по натуре, немедленно откликнулся на нежность сестренки. В привычной обстановке Гарофани и Джельсомина отправились почивать, справедливо решив, что «утро вечера мудренее».

Смутно догадываясь, что так никогда и не избавится от легкого опьянения, охватившего ее в тот первый вечер в кабачке «Итало Сакетти», Одри сидела на Ривьере и с улыбкой слушала уверения Альдо, будто он немедленно пойдет работать после официального объявления о помолвке.

– Я раздобуду денег на лодку и стану ловить рыбу вместе с Дино.

Девушка, забавляясь, поддержала игру.

– А… где же мы будем жить?

– Может быть, в Искье. Я знаю, Дино хотел устроиться там… и наверняка так и сделает, если Джельсомина согласится поехать с ним.

Одри рассмеялась про себя, представив, как удивились бы преподаватели Соммервиль колледжа, узнав, что их лучшая ученица стала женой неаполитанского рыбака и живет как дитя природы на берегах Искьи. Хорошенько подумав, девушка решила, что, пожалуй, только Эрик Обсон не испытал бы особого потрясения. Воспоминание навеяло на нее грусть. Тем временем Альдо, произнеся имена Дино и Джельсомины, словно проснулся. Как можно надеяться начать новую, счастливую жизнь рядом с убийцей Рокко? И тут же мысль его перелетела к угрозам Синьори – молодому человеку показалось, что небо потеряло всю свою ослепительную голубизну. Свадьба с Одри, которую Альдо уже видел в воображении, теперь удалялась… удалялась… удалялась… Мисс Фаррингтон и ее возлюбленный внезапно ощутили, что грозная реальность в любой момент может вернуть их на землю, грубо развеяв их мечты. Альдо схватил подругу за руку.

– Одри… ты любишь меня?

Мисс Фаррингтон потрясло отчаяние, прозвучавшее в голосе молодого человека.

– Ты же знаешь, что да, Альдо.

– Ничто не может разлучить нас, правда?

Неаполитанец не заметил, что девушка на секунду замялась, прежде чем ответить:

– Ничто…

Она не особенно верила собственным словам, но зачем волновать любимого, рассказывая о будущих трудностях, причем исходящих в большей степени от других людей, чем от них самих? Сославшись на утомление, англичанка сократила прогулку и рано вернулась в «Макферсон». В отеле Одри сообщили, что ее хочет видеть один синьор. Он уже около часа находится здесь, в маленькой гостиной. Одри вообразила, что это Алан приехал из Генуи уговаривать ее сменить гнев на милость, и страшно расстроилась.