Иоанна Хмелевская - Колодцы предков Страница 3

– Привет, Мечек, – сказал Сташек Бельский.

Мечо машинально шаркнул ногами – воспитанию детей Ханя уделяла довольно много внимания, и сразу же прицепился к отцу:

– Ух ты! Как это? Под полом? Яма? Чтоб я помер, клад!

Дело было проиграно. Теперь, чтобы оставить в покое бумкающую яму, потребовались бы нечеловеческие усилия, обосновать это было невозможно. Мечо загорелся, уши его покраснели, в мгновение ока он притащил кирку и зубило.

– Осторожно! – сердито предостерегла Ханя. – Не стучите так! Кирпичи на огороде не растут!

Бережно и нежно, так как Ханя следила за работой, они сняли верхний слой кирпича. Под кирпичом оказались доски, которые вынулись легко, поскольку не были закреплены. Их положили сверху, очевидно, лишь для того, чтобы держались кирпичи. Под досками действительно появилась яма, а в ней что-то большое, старательно завернутое в брезент. Мечо излучал эмоции, его мать одеревенела, окостенела и окаменела окончательно.

– Ничего себе! – удивленно сказал Сташек Бельский и посмотрел на Адама. – И ты ничего не знал?

– Абсолютно, – признался Адам и почесал голову. – Я же говорил, что в войну нас здесь не было.

– И что, с тех пор тебе ни разу не пришлось здесь постучать?..

– А на кой черт мне стучать? Здесь ничего не делали.

– Здесь картошка лежала, – объяснила Ханя убитым голосом. – В этом подвале всегда была картошка, тут ей самое место. Кому придет в голову стучать под картошкой?

– Действительно. Сходится...

Они все стояли над ямой и всматривались в брезент, стараясь скрыть распирающее их любопытство и возрастающую надежду, что это действительно клад, вдруг окажется, что там какая-то ерунда – будешь выглядеть дураком...

Мечо не выдержал первый:

– Ну! – нетерпеливо заявил он. – Давайте посмотрим!

Адам глянул на жену, поколебался и нагнулся к брезенту. Но Сташека осенило:

– Подожди! – энергично остановил он его. – Там могли спрятать оружие, боеприпасы или еще что. Может, лучше мне...

Мечо восторженно кивнул, он уже и сам не знал, что предпочесть, клад или настоящие гранаты. А еще лучше, противотанковые мины – чудесная вещь! Ханя немного оттаяла. Она подумала, что предположение Сташека обосновано, следовательно, вреда не будет. Она кивнула головой и отодвинула Адама:

– Он прав. Оставь. Пусть сам посмотрит, если разбирается.

Сташек присел над ямой и осторожно начал поднимать брезент. Под брезентом оказалась тщательно склеенная клеенка. Спотыкаясь о кирпичи, Мечо сбегал в дом и вернулся с ножницами. Сташек разрезал клеенку, под ней оказался железный сундук. Весь сундук был чем-то обмазан. Первым об это испачкался Сташек. Он понюхал вещество и вытер руку о штаны:

– Солидол, что ли? Весь сундук обмазан...

– Защитили от влаги, – пробормотал Адам. – Может, действительно боеприпасы...

– А открыть можно? – жадно спросил Мечо, пытаясь протиснуть голову к яме.

– Не может быть и речи. Тут висячий замок и простые. Придется доставать.

– Так доставайте! Быстрей же!..

После множества сложных манипуляций скользкий от смазки ящик, лишенный ручек, был наконец извлечен из ямы, занесен в дом и установлен в комнате на столе. Выглядел он на удивление хорошо. Железо было в отличном состоянии и после удаления смазки смотрелось как новое, по краям крышки был выбит причудливый орнамент, спереди висел замок, а по бокам виднелись замочные скважины, прикрытые крышками. Закрыт сундук был основательно.

– Ну, да! – ехидно заметила Ханя, которая при виде сундука сразу засомневалась в боеприпасах и опять превратилась в замерзшее дерево. – А где ключи?

– Ключи у того, кто прятал, – ответил Адам. – Придется открывать, разбивать жалко...

Сташек предложил привести милицейского слесаря. Ханя холодно, но вежливо, что далось ей с превеликим трудом, запротестовала. Мечо исчез в глубине дома и вернулся с громадной связкой разных ключей:

– Попробуем, – предложил он с энтузиазмом.

Ханя, хоть и очень этого хотела, душить своего сына не стала. Она покорилась давлению высших сил, которые открыли клад в ее доме в присутствии настоящего милиционера. Ей пришлось подавить вырывающийся протест и согласиться. Она мрачно наблюдала за попытками открыть сезам, всем сердцем желая неудачи.

Печь центрального отопления была забыта. Мечо понатаскал отовсюду кучу разных железок, его двенадцатилетняя сестра Магда вместо матери готовила ужин на кухне, Адам и Сташек сопели над замками, а Ханя парила над ними, как гриф над свежим трупом, ни на минуту не отрывая от сундука взгляда.

Поздним вечером усилия завершились успехом. Висячий замок сняли, один из врезных открыли, другой сломали. Дьявольски раздраженная Ханя медленно и с искренним нежеланием подняла тяжелую железную крышку.

Разочарование было настолько большим, что чуть не материализовалось. Из-под крышки ничего не заблестело, не засветилось, не засияло, не брякнуло прекрасным золотым звоном. Содержимое сундука составляли исключительно бумаги, толстые, сложенные вчетверо и скрученные в трубку, перевязанные шнурочками и опечатанные, старые и новые, некоторые совсем пожелтевшие. И больше ничего, одни бумаги!

– Ээээээ... – сказал Мечо тоном, который говорил за себя сам.

Ханя размягчилась до такой степени, что чуть не упала. Она заглянула на дно, под бумаги, удостоверилась, что там ничего нет, и на мгновение неподвижно застыла, опершись руками о стол.

– Слава богу, не боеприпасы! – утешил всех Адам. – А то нам бы забот было...

– С бумагами забот иногда побольше, – пробормотал Сташек и достал из ящика первый попавшийся документ. – Иногда даже... Что такое? Ничего не пойму!

Адам заглянул ему через плечо. Ханя пошевелилась и вяло потянулась за другой бумажкой. Почерк на ней выглядел странно, вычурные с завитушками буквы сильно затрудняли расшифровку текста.

– Я, нигне по оу пии, – бубнил Сташек. – А, понятно. Я, ниже подписавшийся. Господи, что за каракули. Антоний Пре гооо... А, нет. Грегорчук. Настоящим свиу... д... вую, свидетельствую, о, черт побери!

Он вздохнул от напряжения и опустил руку с документом, неодобрительно глядя на сундук. Ханя на своем документе прочитала только дату, но этого оказалось достаточно. 1887 год. Она внимательно присмотрелась к содержимому железного ящика. Бумаги были по-настоящему старые, некоторые даже очень. В голове Хани вдруг расцвела новая мысль, от которой ее лицо, обычно фарфорово бледное, вдруг порозовело.

– Старые бумаги, – безразличным тоном вынесла она приговор. – Наверное, их спрятали от немцев, все это давно никому не нужно. Надо выбросить или сжечь, пригодится только ящик.

Сташек Бельский покачал головой и взял бумагу, сложенную вчетверо.

– Выбрасывать нельзя, – запротестовал он, изучая бумагу. – Жечь тоже. И речи быть не может. Это правительственные документы, здесь можно прочитать... Сейчас... мельница с участком... как и ставки на реке... в собственность Иеремии Борковскому... триста рублей серебром, наличными... Что ж так дешево? Хотя нет, он еще чего-то добавил...

Адам с Ханей смотрели на него, Адам неуверенно, Ханя неприязненно. Мечо потерял интерес к ящику, пожал плечами и отправился на кухню. Сташек поднял голову:

– Кажется, это – акт купли-продажи мельницы, – сказал он, задумавшись. – Тысяча девятьсот третьего года. Правда, написано – Ковельский уезд, теперь это в Советском Союзе. Копия изготовлена по желанию ясновельможного пана Иеремии Борковского...

– Все равно, теперь эта мельница никому не нужна, – нетерпеливо прервала Ханя. – Кому это нужно? Все старое и ни к чему...

– Может и так... Но это – история.

В комнату заглянула Магда, которую Мечо уже успел проинформировать о содержимом находки.

– Это надо отдать в музей, – сообщила она с видом первооткрывателя. – Нам в школе рассказывали. Один мужчина говорил, что все старое надо сдавать в музей. Люди выбрасывают, а в музее мало вещей. Музей есть в Ливе.

Ханя опять окаменела, а Сташек расцвел и бросил обременительное чтение. Мысль ему показалась прекрасной – она освобождала его от обязанности принять решение, с чем он имеет дело – с правительственными документами, которые милиция должна сохранить, или с личными бумагами, которые милиции не касаются. Он обрадовался, что этот вопрос решит музей и с воодушевлением похвалил предложение.

Адам тоже одобрительно кивал. Старые бумаги его вообще не интересовали, а дар музею мог сыграть некоторую роль в его жизненных планах. Конечно. Очень правильно. Он лично отнесет эти бумажки в музей...

Голубые глаза Хани излучали полярный холод. Теперь, для разнообразия, ей хотелось задушить дочку. С ее свежевыношенными планами музей решительно не стыковался, она не собиралась соглашаться с этим предложением, но решила отложить протесты на потом. Решительным жестом она закрыла сундук и напомнила всем, что время позднее, а ужин готов...