Татьяна Луганцева - Семь пятниц на неделе Страница 3

– А сколько у нас ступенек?

– Пять.

– Ого! Ну, ничего, заработаю. Все будет хорошо. Летом в театре тяжелая пора, спектаклей – ноль. Именитые труппы на гастроли выезжают, что-то зарабатывают, а нас никто не приглашает. Летом трудиться – просто в ущерб себе. Придется написать что-нибудь в стиле «ню». Не люблю я это, но ради денег…

– Горе ты мое! – взяла ее руку в свою Серафима.

– А знаешь, Сима, мы очень счастливые люди, что мы вместе.

– Я знаю. Кто бы сомневался…

Глава 2

Аграфена очень любила саму атмосферу театра, его запах, его энергетику. А энергия в театральных стенах витает потрясающая. Человек, посмотревший хороший спектакль, будет хранить о нем впечатления много лет, а эмоции, которые он испытал, останутся здесь. Таких спектаклей в год проходит несколько сот, и вся эта энергетика скапливается в одном месте. И восторг, и слезы, и треск досок на сцене, и кашель музыканта… Как будто висят в воздухе, и тонко чувствующий человек может их ощутить в атмосфере пустого театра. Аграфене даже казалось, что воздух в театре более тяжелый, густой и вязкий, чем где-либо еще. Если, конечно, такие определения можно применить к воздуху.

И вот появившаяся пятого июня в театре Аграфена вдруг ощутила эту тяжесть и вязкость воздуха. Но виной тому были не эмоции зрителей на игру артистов, выкладывавших душу. Банально пахло луком, чесноком, табаком, алкоголем и какой-то «жарехой». Она даже слегка оторопела от развернувшегося перед ее глазами.

Прямо на сцене стояли столы, сдвинутые не то чтобы буквой «П» или «Г», а вообще буквой не из русского алфавита, скорее каким-то иероглифом китайским. То есть столы были расставлены в хаотичном порядке, чтобы смогли сесть все. И чего только на тех столах не было! Нарезка колбас всевозможной расцветки в зависимости от содержания красителей, нитритов и бумаги в своем составе; связка сосисок в полиэтилене; оливки и шпроты, не переложенные в приличные емкости, а прямо так, в консервных банках с поднятыми вверх недоотрезанными крышками; сыр тоже в нарезке, но явно с помощью тупого ножа – огромными, толстыми ломтями; огурцы, помидоры в свежем состоянии и в солениях; салаты домашнего приготовления и корейская морковка, как же без нее… Кое-где красовались вазы с фруктами, то есть с виноградом и откусанными уже яблоками, так как плоды были настолько жесткими и кислыми, что людей хватало только «на попробовать».

В данный момент главный режиссер театра Эдуард Эрикович Колобов, в простонародье Эдик, который в принципе должен был быть интеллигентным человеком, резал огромный шмат сала, устроившись за центральным столом. Сначала лезвие шло нормально, а потом завязло на корочке, и каждый раз он выкрикивал матерное ругательство, но все-таки дорезал до конца под аплодисменты пирующих. То, что дорезал прямо по столу, никого не волновало.

Собравшиеся уже находились в невменяемом состоянии – количество пустых и еще непочатых бутылок, заполонивших все поле боя, поражало воображение. Аграфена оторопела от всеобщего веселья.

– Груня! – заорал зычным голосом режиссер, заметив вновь прибывшую. – Ты сдавала тыщу на заключительный банкет?

– Сдавала. А это и есть заключительный банкет? Мы же вроде в ресторан собирались. Я даже платье специально купила…

– Так что тогда стоим? Чего ждем? Особого приглашения? Какого черта опаздываем? Какой там ресторан! Везде такие деньги за аренду запросили, что мы решили общими силами сами отпраздновать. Платье она купила… Слышите, люди? Да лучше всего ты будешь без платья! Га-га-га… Мы сегодня празднуем закрытие сезона. Похоже, до сентября мы, Груша, в свободном полете.

Вопрос «Как до сентября?» застрял у Аграфены в горле. Ее подхватили под руки и подтащили к столу. С диким криком «Между первой и второй перерывчик небольшой!» ей всунули в руки сразу две рюмки и не отпустили ее хрупкие, слабые локти до полного их осушения. Груня даже задохнулась. Тут же ей в рот был засунут кусок какой-то из многочисленных колбас, не прошедших проверку в лаборатории в программе «Контрольная закупка», а затем внимание к ней, слава богу, поутихло. Люди застучали своими рюмками и стаканами и дружно зачавкали, поглощая закуски.

Аграфена осмотрелась, когда глаза проморгались после слез, пролитых от принятия внутрь водки производства неведомого «завода», а также от попавшего в рот вместе с колбасой красного, жгучего перца. В основном за столом присутствовали все знакомые лица – сотрудники театра, начиная от ведущих актеров и заканчивая уборщицей и билетершей. За что Груня любила своего режиссера, так именно за его равное отношение к людям. Закрытие и открытие сезона были для их коллектива два святых праздника. Тогда и вино, и водка лились рекой, закуска покупалась с размахом. Вот на такое «представление» она сейчас и попала, сразу же влившись с помощью водки в круг знакомых дружественных лиц.

– Ура! За Татьяну Ветрову! За нашу звезду-героиню! – неистовствовал режиссер, не отлепляясь от куска сала и периодически срываясь на мат в момент отрезания корочки.

Героиня, женщина лет сорока пяти, но выглядевшая много моложе, в белокуром парике набекрень, позаимствованном явно с двойника Мэрилин Монро, принимала комплименты в свой адрес. Если честно, актриса она была никакая, но зато обладала внешностью и сексуальным темпераментом, что в свое время оценил режиссер театра, о чем всегда шептались в кулуарах. С Татьяной Эдик, известный бабник, продержался даже дольше, чем на один раз и одну ночь. Они вместе продержались год, а потом не выдержали и начали изменять друг другу, ударившись во все тяжкие. Но примой Татьяна осталась благодаря своему таланту – не актерскому, а, как уже говорилось, сексуальному. Если в театр приходили какие-то проверяющие, например пожарный инспектор или инспектор по технике безопасности, сразу же в бой кидали Танечку Ветрову, обладающую способностью очаровать любого мужчину. И дело было сделано, документы подписаны, а Таня ехала в номера под аплодисменты и крики «Браво!». Такое положение, скорее всего, ей даже нравилось. Человек она была неплохой, только сильно любила мужчин, но это, пожалуй, и недостатком-то назвать нельзя, а так, маленькой погрешностью в морали и нравственности.

– Выпьем за нашего героя-любовника Николая Еремеевича! – продолжал неистовствовать режиссер.

С главным героем-любовником, ведущим, так сказать, артистом, ситуация была совершенно другая. У Коли имелся несомненный актерский талант, но вот внешности – никакой. Он был маленького роста, полный, с лысеющей головой и грустным взглядом старого бульдога. Еще сходство с названной породой дополняли обвисшие щеки, совершенно нездоровый цвет лица и темные круги под глазами, которые уже не маскировал даже грим. Зато своей игрой он зрителя «пробивал», ему верили, несмотря на внешность. Короче, ни на супергероя, ни на Казанову, ни на рыцаря актер не тянул. К тому же Николай Еремеевич очень сильно злоупотреблял спиртным. Даже так скажем – очень, очень сильно. И те самые не маскируемые круги под глазами и нездоровый цвет лица были тому свидетелями. Более того, не раз герой-любовник позволял себе выйти в пьяном виде на сцену. На его счету имелись и штрафы, и предупреждения, и строгие выговоры. Но уволить артиста не осмеливались – он был одной из немногих звезд в театре по таланту, к тому же несколько раз засветился в кино и сериалах, и на него шел зритель. В данный момент герой-любовник уже лежал своим некрасивым лицом в салате.

Кстати, не он один находился в таком положении. Режиссер перечислял еще какие-то фамилии, и каждый раз названные доставали лица из тарелок, находили в себе силы, чтобы поднять рюмку с водкой и поддержать тост. Что-что, а коллектив в театре был достаточно дружный и незлобливый.

– За восходящую звезду Настеньку Ермакову! – поднимал следующий тост Эдуард Эрикович, плотоядно улыбаясь.

– Ура-а-а!!!

Настя Ермакова пришла к ним совсем недавно и пока все свои таланты показывала только в кабинете режиссера театра и его же директора. Ходили слухи, что в театральный институт она поступила по блату и по блату же его окончила. А потом ее не взяли ни в один театр, ничего не увидев в ней как в актрисе. Вот так Настя и оказалась у них. Девочка была молода, глупа, улыбчива и обладала весьма впечатляющим бюстом, что являлось ее несомненным достоинством. А уж сколько было разговоров, пересудов и споров на тему, настоящая у нее грудь или силиконовая! Такие бы страсти да на сцену…

– А еще я хочу выпить за нашу чудо-художницу Аграфену Пичугину! – возопил режиссер. – Не знаю, что бы мы делали без нее! Вспомните наши красивые и стильные декорации, великолепные костюмы, которые она умудряется сшить вручную, чтобы сэкономить наш бюджет. А ведь как профессионально все получается! Из ткани не самой дорогой, а выглядят очень достойно. Груня и ваши морды гримирует, и украсила наше фойе. Ну, просто умница, мастерица на все руки! За ее талант, за ее видение мира, за находчивость и за то, что она не оставляет нас! Ура-а-а!!!