Шарль Эксбрайя - Вы любите пиццу? Страница 3

Но никто ничего не говорил. Ослепленные цифрами, эти люди, никогда не видевшие больше нескольких тысяч лир одновременно, пытались представить себе, как же выглядит миллион.

А кто поедет в Геную? – спросил наконец Рокко.

– Я подумал, что вы с Дино вполне справитесь.

Рокко не колебался ни секунды.

– Согласен. А ты, Дино?

Рыбак поднялся. Всем вдруг почудилось, что он стал еще выше и худее, чем обычно.

– Нет, это дело не по мне. Я честно продаю честно пойманную рыбу. Брильянты меня не интересуют, Синьори – тоже. Спокойной ночи…

Дино вышел, и все услышали, как он карабкается в свою каморку на чердаке. Звук каждого шага над головой отзывался тревогой в сердцах оставшихся. Смущенный, Марио попробовал рассмеяться, но смех его звучал довольно фальшиво.

– Ох, уж этот Дино, вечно у него не все как у людей…

Но Джельсомина не разделяла его мнения.

– Дино – хороший человек, – сказала она. – Идет своей дорогой и не желает ни от кого зависеть. И по-моему, он совершенно прав. Брильянты не для нас… это нечестно.

Рокко не на шутку рассердился.

– Что значит: честно-нечестно, дура? А подыхать с голоду – это честно? Но стоит этому ишаку Дино что-то сказать – и ты тут же соглашаешься.

Марио стукнул кулаком по столу.

– Довольно, Рокко! Ты что, бредишь! Я знаю Дино дольше, чем ты. Он всегда был упрямцем. Обойдемся без него… но оскорблять моего брата ты не имеешь права, да и Джельсоми-ну тоже, особенно при всех. Кто заменит Дино?

Джованни и Альдо немедленно предложили свои услуги. Марио выбрал сына.

– Ты слишком недавно вошел в семью, Джованни, понимаешь?

И в тот вечер все, кроме Дино и детей, заснули, мечтая о грядущем богатстве.

Просыпаясь утром, Альдо всегда благодарил Всевышнего за то, что не умер ночью. Потом в рассветной тишине прислушивался к мерному дыханию младших братьев – Джузеппе, Альфредо и Бенедетто. Убедившись, что все спят, Альдо осторожно перелезал через туфячки малышей, проскальзывал в комнату, где мирно почивали родители с тремя девочками – Памелой, Тоской и Бруной, и, стараясь не скрипеть дверью, выбирался в просторную кухню. На столе стояла пицца, приготовленная накануне матерью и тетушкой Джельсоминой. Зачерпнув воды из ведра, Альдо быстро умывался, продолжая прислушиваться к домашним шорохам и звукам. Из-за двери напротив кухни доносился мощный храп дядюшки Рокко. Перед уходом Альдо оставлял Джованни, жившему вместе с Лауреттой в самой дальней комнате, записку со своими координатами.

Одетый в полотняные штаны и майку с короткими рукавами, Альдо выходил на крыльцо дома на виколо Сан-Маттео, потягивался, глубоко вдыхал»воздух и радостно смеялся, счастливый, что ему всего двадцать пять лет и что живет он в чудесном городе Неаполе, подаренном Богом в минуту особого благодушия своим любимым детям – неаполитанцам. Этот счастливый смех Альдо был еще одной утренней благодарственной молитвой Предвечному.

Хотя на дворе стоял июль, утренние часы были еще прохладными. Пересекая вико делла Трофа, Альдо поздоровался с тощим желтоглазым Итало Сакетти. Больная печень давно не давала Сакетти почти ни минуты покоя, и каждый день становился все невыносимее. Работа в кафе доканывала беднягу, но, слишком ленивый, чтобы сменить профессию, Итало смирился с мыслью о гибели от алкогольного цирроза в больнице Иисуса и Марии. В предвидении этого грустного дня, он не оставлял больницу щедротами. Сакетти немного приходил в себя лишь после первого утреннего возлияния. Сейчас он подметал тротуар возле своего кафе и время от времени с отвращением сплевывал, а потом на несколько секунд замирал в раздумье, как бы подводя некие зловещие итоги.

– Привет, Итало! Как дела?

Кабатчик поднял голову.

– А, это ты… хуже некуда – плюю одной желчью… – и с раздражением добавил: – Но тебе-то на это начхать, разве нет? Кого волнует чужое горе?…

Сакетти встал сегодня явно не с той ноги, и Альдо понял, что его лучше не беспокоить.

– Если Мадонна будет добра ко мне сегодня, за вечернюю выпивку плачу я.

– Мадонна…

В том, как Итало произнес имя Божьей Матери, звучали сомнение, жалость, презрение и полная безнадега. Да и какое доверие мог он питать к Непорочной, если она отказывала ему в самом что ни на есть пустяковом чуде – привести его печенку в хорошее состояние?

– Ну, скажи на милость, неужто ей трудно устроить, чтобы каждый выпитый стаканчик не разъедал мне потроха? А между тем уж я ли не жег свечек! Но, надо думать, у Них там свои заботы…

– Ну-ну, Сакетти, ты сам не знаешь, что говоришь…

– Конечно, это так, для разговора… Пойду сейчас поставлю Ей свечку на тридцать лир… Может, в конце концов Она меня услышит? Ведь не прошу же я от Нее чего-то невозможного, а?

Альдо не особенно любил встречать спозаранку Сакетти, ибо несчастный кабатчик был из тех, кто невольно заставляет вас усомниться в бесконечной прелести существования. Погруженный в раздумья, Гарофани заметил Фьореллу слишком поздно и не успел улизнуть. Красивая брюнетка с высокой грудью (такие фигуры ввели в моду римские киновезды) несла домой корзину цветов, собираясь сделать букеты и весь день продавать их на Ривьере иностранцам и влюбленным.

– Альдо! Уж не меня ли ты, случайно, ищешь?

– Счастлив видеть тебя, Фьорелла!

– Ладно, не ври… Ты меня больше не любишь, я знаю…

– Понимаешь, моя голубка, я…

– Замолчи, Альдо, не то опять соврешь. И зачем я тебе поверила? Так мне и надо.

Что за отрава на душе, когда видишь эту девчонку, словно побитую собаку! Альдо предпочел бы крики и ругань!

– Разве я что-нибудь обещал тебе, Фьорелла?

– Зачем мне твои обещания, если я любила тебя и думала, будто ты тоже меня любишь? Может, мне надо было взять с тебя письменное обязательство?

– Будь умницей, Фьорелла, давай останемся добрыми друзьями. Любовь ведь не может длиться вечно…

– Добрыми друзьями? Ну нет, я очень надеюсь, что кто-нибудь заставит и тебя так же помучиться!

Альдо посмотрел ей вслед. Милая девочка эта Фьорелла, но что с того? Не накидывать же себе на шею петлю в двадцать пять лет? И сильно помрачневший, Альдо двинулся дальше. Сначала Итало, потом Фьорелла… можно подумать, они сговорились испортить ему настроение!

На вико Сан-Маттиа Альдо поздоровался с синьорой Спаньера, которая вместе со своей дочерью Катериной сортировала помидоры. Потом женщины разложат их на ручной тележке ровными пирамидками и повезут продавать. Синьора Спаньера потеряла мужа во время войны и теперь занималась делами сама. Впрочем, при ее сильном характере трудно было бы не управиться, торговля шла бойко, и отсутствие мужчины не чувствовалось. Синьора Спаньера знала Альдо с рождения и подтрунивала над ним, но парень не обижался.

– Что это вы в такую рань вышли на улицу, синьор Гарофани? Не иначе как свалились с постели?

– Мне бы не пришлось падать с большой высоты – кровать без ножек!

– И ты предпочитаешь жить как свинья, лишь бы не работать!

– Это я-то не работаю! – скалил зубы Альдо.

– Ох, был бы ты моим сыном!

– Глядя на вас, никто бы не поверил, что я ваш сын – скорее, любовник!

– Замолчи, разбойник! Я слишком стара, чтоб слушать твои комплименты. Поторопись, Катерина, нечего тебе глазеть на этого бездельника! Да ты что, заснула что ли? Так я мигом разбужу!

Девушка и вправду словно не могла оторвать взгляда от Альдо, и молодому повесе излишним было бы объяснять, что таилось в ее глазах. Чертовски хороша собой эта Катерина! Альдо улыбнулся, и девушка улыбнулась в ответ. Мать это тут же заметила.

– А ну-ка, Альдо, живо проваливай отсюда! И не вздумай кружить возле Катерины, если не хочешь, чтоб я тебе все кости переломала! Ясно?

– А я-то всю жизнь мечтал о такой теще!

Парень быстро нагнулся, и перезрелый помидор, брошенный мощной, рукой синьоры Спаньеры, просвистел мимо, шмякнулся на тротуар и растекся пурпурной лужей. Альдо пошел дальше, хохоча во все горло, а вслед ему неслись самые изысканные неаполитанские ругательства. Спускаясь к порту, молодой человек со свойственной ему самоуверенностью думал, что, как бы там ни старалась Спаньера, это не помешает Катерине рано или поздно упасть в его объятия. Но сейчас Альдо было не до того: его сердце занимала Орсола.

В последнее время каждое утро она ждала его у Санта Анна ди Палаццо. Орсола не отличалась особой красотой, и Альдо часто спрашивал себя, что же его в ней так притягивает. Может быть, целомудрие, которое никак не удается победить? Сначала Альдо отталкивала мания Орсолы тащить его в церковь и ставить на колени перед образом святой Анны, которую она считала покровительницей своей любви. Молодой человек не знал поражений, ему и в голову не могло прийти, что с Орсолой его может постигнуть неудача. Если девушка вообразила, будто Альдо женится на ней, то тот, как всегда, нисколько не старался рассеять ее иллюзии. Он добивался Орсолы, но только никак не с целью жениться, а всего лишь потому, что она сумела задеть его самолюбие. Альдо не понимал, что кто-то может придавать любви несколько иное значение, чем он сам. Каждое утро при виде хрупкой фигурки Орсолы сердце его переполняла нежность.