Кому нужна твоя правда? - Алексей Тырышкин Страница 3

Кулик с интересом посмотрел на альпиниста. Руки даже и не думал подавать. С таким видом гораздо ближе был интерес покупателя лошади, готовящегося осмотреть зубы у живого товара.

– Работал где раньше?

– Конечно, – с готовностью отвечал альпинист, глядя на собственника без тени робости. – Только не журналистом. Но это фигня. Главное, я с людьми умею сходиться. И вапще я того, – тут претендент на вакансию покрутил у виска. – Психолог от Бога.

Кулик сначала скривился. Затем ему пришла в голову какая-то занимательная мысль.

– А мы сейчас проверим твои умения, психолог от Бога. Там в приемной наш фотокор сидит, рыбок в аквариуме рассматривает. Сумеешь его из себя вывести – берём на работу.

– Я его еще на умение писать не проверял, – буркнул Плашкин. Ему как редактору совсем не улыбалось править писанину новичка, а то и переписывать все заново. Уже имелся негативный опыт сотрудничества с юнкорами.

– Фигня, научится, – легко отмахнулся Кулик. – Так что, готов?

– Офигеть испытание, – восхитился претендент. – А может еще старушку-уборщицу избить? Или в морду вашему охраннику плюнуть? А то они там все равно мышей не ловят, даже не спросили, куда иду. Все какое-то такси стерегут.

Плашкин прыснул в ладошку. Кулик махнул рукой.

– Пойдем, покажу в чем прикол.

Собственник газеты уверенно привел спутников в просторную приемную перед своим кабинетом. Там на кожаном диване перед огромный аквариумом сидел задумчивый Карамышев и гипнотизировал взглядом сомика. Кулик сделал знак, мол, смотри внимательно, и обратился к фотокору:

– Слышь, Петро, твои фотки с конкурса прислали обратно. Сказали, полный отстой. Дебил, говорят, какой-то криворукий снимал.

– Следовало ожидать, – с меланхоличностью ослика Иа отвечал Карамышев. – Там в жюри одни геи и латыши. Ни те, ни другие ничего не смыслят в фотоискусстве. Для них и Воздвиженский с Гринбергом будут так себе.

Кулик переступил с пятки на носок, покачнувшись всем телом, потом продолжил:

– А может, дело в тебе? Может, ты снимать не умеешь и тебя надо увольнять?

– А я за место не держусь, – спокойно пожал плечами Карамышев. – Не нравятся мои работы, тут дело вкуса, ничего не попишешь.

Кулик переглянулся с Плашкиным. Витя продолжил дело шефа по доставанию фотокора.

– Слушай, а вот когда тебе сказали сфотографировать пенсионерку, которая разглядывает квитанцию за квартплату и держится за сердце, ты чего ее сфотал на базаре со свиным сердцем в руках? Ты разве не понял задания?

– Задание я выполнил четко и в срок. Не нравится – не ставьте.

– Иди переснимай!

– Иди и сам пересними. Иначе зачем ты себе камеру последней модели взял? Явно же красоваться на улице. Вот и вперед. Покажи неумехе класс.

Плашкин переглянулся с претендентом на вакансию и тяжело вздохнул. Его новомодная камера уже приказала долго жить. А фотокор упоминанием о ней лишь разбередил душу.

Карамышев без особых волнений достал из неразлучной фотосумки тряпочку, камеру, принявшись начищать объектив.

Кулик и Плашкин устремили приглашающие взоры на новичка, мол, теперь твоя очередь доставать фотокора. Тот в свою очередь только развел руками.

– Пошли, мужики, тут ничего не попишешь. Случай запущенный.

"Сдался!" облегченно подумал Плашкин, решив, что в конце концов сможет отделаться одним коньяком. Однако, едва они отошли немного от Карамышева, сдавшийся претендент негромко, но четко добавил с презрением в голосе:

– Что он может хорошего снять, если у него говенный «Никон»?

– Что?! – послышался удивленный возглас фотокора ему в спину. Экс-альпинист медленно, как в фильмах про ковбоев, когда главному герою кидают вызов в спину, повернулся.

– «Никон» – говенная фирма, и все ее фотоаппараты – отстой, – безапелляционно повторил он. – Ими только невест на ладошке снимать для заказчиков-дегенератов. Идемте, мужики. Я умываю руки!

– Постой, постой, – оживленно сказал Карамышев. – А что же тогда лучше «Никона» по твоему мнению, как там тебя?

– Меня зовут Александр. Александр Тонов. – голосом Джеймса Бонда представился молодой человек. Потом благосклонно добавил. – Можно просто Шуриком звать. Я из простых пацанов, не из породистых. Что по вопросу… Да лучше «Никона» может быть все что угодно из «пятерки».

– Да ладно! Что, «Пентакс» с «Олимпусом»? «Кенон», у которого объективов кот наплакал? «Сони»!? Эти криворукие уроды, которые не могут…

– Эти криворукие уроды из «Сони» делают для твоего «Никона» матрицы. А линейка объективов у них нааамного круче никоновской. И по технологиям ушли на два круга вперед. Выбрось эту гадость вообще, фу! Она давно протухла! До сих пор поди делают стаб в объективе?

– Ты хоть знаешь, сколько «Никон» лет выпускает свою технику? А «Сони» – от горшка два вершка!

– Хха, знаток. «Сони» купила с потрохами «Минолту». А «Минолта» еще раньше – «Конику», так что их технологии круче. Пошли, пошли, мужики, что с этим… никонианцем возиться. Дело-то не в его мастерстве, дело в его кривой камере. Шеф, а купи ему «Сони» полноформатку, а? Пусть хоть раз почувствует в руках настоящий аппарат, а не эту недомыльницу.

– Ты! Сам! Иди! Со своей «Сони»! – сдавленно крикнул фотокор, после чего взял паузу, его просто трясло от возмущения. – «Никон»! Лучше! Сука!

– Надеюсь, его удар не хватит, – тихо проговорил Витя Плашкин.

Кулик, взоржав, аки конь, протянул ладонь Тонову. Тот хлопнул по ней.

– Молодец. Жду с документами на оформление!

4. Заметка

Оформление новенького заняло недолгое время. Шурик был при документах, Кольберг, которая попутно являлась и олицетворением отдела кадров в небольшом газетном коллективе, тут же зачислила его в ряды доблестных сотрудников редакции. Сначала хотела взять стажером, но Кулик по телефону четко указал, что все нужные испытания человек уже прошел. Потому пусть числится полноправным корреспондентом.

– Тонов? – с удивлением переспросила Кольберг, услышав фамилию новичка.

– Вот так вот просто, – отвечал Шурик, вновь повторив любимую присказку. – Я из простых, не из породистых…

– И это хорошо, – согласилась с ним Кольберг. – Лет пять назад у нас работали я и мой муж, а еще пишущий редактор Вирхольм и журналистка Эрикссон.

– А что такого?

– Да ничего, просто, когда на День Победы Кольберги, Эрикссон и Вирхольм выходили на демонстрацию, неся плакат «Слава нашим воинам!» это выглядело двусмысленно… А потом еще и Плашкина водили в своем ряду Кольбергов, как военнопленного. Как смеялись наши конкуренты!

– А кто наш конкурент? – живо спросил Шурик.

– «Вестник событий», будь он неладен, – ответил вместо Кольберг Плашкин. – Кулик сказал выделить тебе отдельный рабочий кабинет.

– А у нас только… четвертый свободен, – тихо сказала Кольберг. Они с Плашкиным долго смотрели друг на друга. Потом Кольберг выдохнула.

– С другой стороны, не вечно же ему пустовать.

– А что там такого, в четвертом кабинете? – спросил Шурик, заметивший некоторое смущение в поведении своих новых коллег.

– Там раньше Вирхольм работал, – ответил ему Плашкин. – Слышал про такого? Ну раньше известное дело было.

– Неа, я вообще за городскими событиями особо не следил, – ответил Шурик.

– Его там, в четвертом кабинете какой-то сумасшедший из обреза застрелил. В период весеннего обострения. Вы не боитесь такой истории рабочего места?

– Соболезную, – сказал на всякий случай Шурик. – Что до боязни, так нет ее. Если там уже все отмыли и труп убрали, то все в порядке, готов приступать.

Кольберг печально вздохнула, мол, какая нынче циничная молодежь пошла, после чего протянула ключ от кабинета Шурику.

– Держи, обживайся пока. Ленточки там сняли, все отмыли на сто раз. Пока в помещении только телефон. Мебель и компьютер мы тебе чуть попозже поставим.

***

Александр Тонов, новый сотрудник редакции «Городской жизни» с интересом осмотрел новый кабинет. Тут не было совершенно ничего лишнего. Только глухое пластиковое окно. А! Еще – старинный красный телефон с дисковым набором на подоконнике. Его Кирилл заметил, когда тот внезапно встрепенулся и зазвенел.

– Вау, да я уже востребован! – обрадовался новичок, поднимая трубку.

– Але, бля! Это газета? – хозяйски нагло спросила трубка хриплым мужским голосом.

– Это газета! – радостно ответил Тонов, изготовившись выслушать какую-нибудь интересную житейскую историю. Или жалобу. Но вместо историй и жалоб, трубка гневно завизжала:

– Какого хрена вы не освещаете преступления Сталина, суки?! Это потому что у вас там Кольберги сидят и прочие масоны! Ты! Бегом