Галина Куликова - Сумасшедший домик в деревне Страница 31

— С какой стати, ради всего святого, близнецам Дякиным убивать Максима и Люду? — вклинилась Полина.

— Если вспомнить их любительский спектакль с привидением, можно возвратиться к мысли, что им зачем-то страшно нужен именно этот клочок земли.

— Но я позволила им делать на нем все, что им вздумается! — возразила Полина.

— Следует понимать так, что Дякины хотели получить его не во временное, а в постоянное пользование, — не сдавался Никифоров.

— Зачем? Там не может быть нефти или залежей золотой руды! Никто не собирается проводить по этому куску земли газопровод. И даже если Дякины обнаружили под слоем дерна кладбище слонов, их всех давно можно было выкопать, вывезти и продать за границу!

— Кроме того, — здраво рассудил Бунимович, — этим типам вряд ли было известно, кто унаследует дом и землю после смерти Анохиных, и захочет ли новый хозяин продать ее. Да еще продать именно им!

— Костя дело говорит! — поддержала Полина.

В ответ на ее горячность Никифоров ухмыльнулся. И было в этой ухмылке какое-то презрительное превосходство, от которого у нее стало холодно в животе.

— Из этого следует простой вывод, — он пожал плечами. — Или Дякины не причастны к убийству, или мы не знаем их настоящий мотив.

— А у тебя есть хоть какие-нибудь догадки по поводу мотива? — спросила Полина. — В прошлый раз ты все так классно распутал…

— В прошлый раз речь шла о пустяке. А сейчас — об убийстве, — буркнул он. — Чтобы точно знать, кто убил — Петя с Митей, или близнецы Дякины, или кто-то еще, мне нужно больше информации. — Он помолчал и нелюбезно добавил:

— В любом случае, я уже сделал, что обещал. За тобой лично никто больше гоняться не будет. Ты ведь только этого от меня добивалась?

На душе у него скребли большие жирные кошки. Никак не меньше Мирандолины. Ему стало противно, что он сорвался и сказал такое. Ну и черт с ней — сказал и сказал! Пусть целуется со своим Бунимовичем.

— Действительно, — поддержал его толстокожий Костя, жадно поедая пряники, сахарной горкой лежавшие на блюдце. — Поля с этого момента можешь спать спокойно. Дякиным ты на фиг не нужна, Петя с Митей в бегах, им собственную шкуру спасти хочется. Им не до тебя!

— Ну раз так, — весело ответила Полина странным звенящим голосом, каким пионеры читали речевки, — схожу-ка я прогуляться. В магазин опять же забегу. Что-то я давно там не была! Все боялась, что на меня набросятся…

— Теперь не набросятся! — пообещал Бунимович.

Из последних сил сдерживаясь, чтобы не разрыдаться в голос, Полина встала из-за стола и на деревянных ногах прошла в комнату. Быстро переоделась в сарафан, выстиранный и выглаженный расторопной Маргаритой, разыскала в шкафу собственные босоножки, написала короткую записку, подхватила сумочку и выбежала из квартиры. Дверь хлопнула громко, слишком громко. Может быть, они посчитают ее свиньей, когда поймут, что она ушла совсем, но вернуться обратно после того, что сказал Никифоров, — это просто перестать себя уважать.

Записки, конечно, недостаточно. Позже она напишет ему благодарственное письмо. Да, так она и сделает. В самых изысканных выражениях поблагодарит его письменно. Ему даже не нужно будет отвечать, потому что она не укажет обратного адреса. Он не ответит, даже если захочет, потому что адреса тети Муси не знает. Ну и хорошо, просто отлично.

На улице, оказывается, собиралась гроза. Она думала — так темно, потому что время к вечеру, однако, как только вышла из подъезда, услышала порыкивание. Гром прятался за тучами где-то поблизости. Вот он коротко рявкнул, швырнул в лицо Полине злой порыв ветра и сбросил сверху первую молнию. Неуверенный дождь, почуяв поддержку, бросился колотиться об асфальт. Полина поняла, что явится к директрисе, как побитый француз, — поздно ночью, мокрая, грязная, жалкая, потерпевшая поражение на всех фронтах. У нее нет другой работы, и она не смогла понравиться мужчине, который поразил ее воображение.

Не забыть позвонить тете Мусе и сообщить, что она вернулась домой. Черт с ним, с дождем. Надо идти! Не стоять же здесь до тех пор, пока Бунимович увидит ее в окно и затащит обратно. Полина шагнула в лужу, которую можно было обойти. Однако на нее напал пофигизм. Ну и пусть я промокну! Кому до этого есть дело?

Полина пересекла двор и уже готовилась войти под арку, когда какая-то тень отделилась от кустов акации и метнулась к ней. Она увидела только черный блестящий плащ и кулак, который летел ей прямо в лицо. Кулак достиг цели, и перед глазами Полины расцвел красно-желтый цветок, осыпавшийся вниз, словно гроздья праздничного салюта.

ГЛАВА 8

Никифоров с Бунимовичем посмотрели очень познавательную передачу о месте обитания и повадках выхухолей, после чего отправились на кухню перекусить. Там они застали Мирандолину, которая стояла на обеденном столе и с аппетитом доедала копченую колбасу, оставленную без присмотра. Когда включился свет, она немедленно оставила добычу, спрыгнула со стола, метнулась к мойке и прижалась к полу, глядя на хозяина жалобно и испуганно.

— Нет, посмотри на эту актрису! — воскликнул Никифоров. — Изображает из себя рабыню Изауру. Будто я ее за всякую провинность бью палками! Сволочь ты, Мирандолина, и больше никто.

— Все равно, уж лучше кошка, чем белые мыши или тараканы, — заметил Костя со знанием дела.

— Ну, тараканов специально никто не разводит, не загибай.

— Да? — немедленно воодушевился тот. — Мой зять очень даже разводит. — Никифоров фыркнул. — Они у него в банке живут, в трехлитровой. Одну тварь он особенно любит и держит отдельно. Называется мадагаскарский шипящий таракан.

— Он правда, что ли, шипит? — не поверил Никифоров, угощаясь недоеденной Мирандолиной колбасой.

— Еще как шипит! И здоровый такой, с палец размером. Он Полину чуть до смерти не испугал!

— Да? — равнодушно спросил Никифоров, прикидывая про себя, когда это могло случиться.

— Представляешь, привожу я ее во флигель и начинаю рассказывать: это — мухи, это — кузнечики, как вдруг она задрожала и говорит: «По мне, Костик, что-то ползает!». И прямо с лица вся спала. Я заглядываю в банку… А там…

Никифоров перестал жевать и внимательно поглядел на него.

— ..А там никого нет! Я ей говорю: «Ты, главное, не визжи, это таракан. Ну, тот самый — мадагаскарский, шипящий». Как она подпрыгнет, как начнет с себя одежду срывать! Когда мы этого таракана у нее в волосах нашли, она бросилась ко мне — и в слезы. Терпеть, говорит, не могу эту гадость! А кто ее любит? Эти биологи все-таки какие-то особенные люди, ты не находишь?

— И между вами ничего не было? — осторожно уточнил Никифоров.

— Ты кого имеешь в виду? Меня?

— Тебя, тебя. Конечно, тебя, дурак! Тебя и Полину, а не тебя и таракана.

— Чего ты орешь? — оскорбился Костя. — Что между нами может быть, когда она с тебя глаз не сводит. А ты как собака на сене!

— Ни себе, ни людям! — подтвердил Никифоров и тотчас ощутил, что воздух вдруг стал каким-то особенным — сладким, душистым, прохладным. — Костя, ты чувствуешь, как дышится?

— Еще бы! На улице дождина такой. Всю дрянь прибил к земле.

— Поля, наверное, промокла.

— Не думаю. Стоит где-нибудь в магазине, пережидает самый ливень.

— Я выйду ей навстречу с зонтом, — придумал Никифоров и немедленно вскочил. — Как ты считаешь, она уже скоро вернется?

Костя посмотрел на часы и проворчал:

— Я считаю, она должна была вернуться часа полтора назад.

Оба они тут же замерли и уставились друг на друга. Мысль о том, что с ней могло случиться что-нибудь ужасное, искрой проскочила между ними. Они с топотом помчались в коридор, Никифоров схватил зонт и первым выбежал из квартиры.

Полина лежала на траве возле песочницы в грязной луже, рядом с ней толпилось несколько человек. Какой-то дяденька присел на корточки и взял ее за руку, пытаясь понять, есть ли пульс. При виде ее безжизненного тела и мокрых рыжих волос Никифоров так перепугался, что даже стал заикаться.

— Т-ты с-собери ее вещи, — попросил он Костю. — А я тут сам…

Он невежливо оттолкнул дяденьку и поднял Полину на руки. Скула была рассечена, с коленей и локтей содрана кожа, с ладоней капала кровь. Кровь капала, и Никифоров понял, что Полина жива. И, прижав ее к себе, почувствовал, как бьется сердце.

Костя собирал мелочи, высыпавшиеся из вывернутой наизнанку Полининой сумочки.

Вещи валялись вокруг, словно детали раскуроченного механизма.

Они принесли Полину домой, положили на кровать и завернули в одеяло. Потом Никифоров позвонил Маргарите, у которой мама-пенсионерка некогда была заслуженным врачом. Костя поехал за ней и привез ее через полчаса. Маргарита тоже приехала, и Никифоров в первый раз в жизни увидел, как она входит в квартиру и не улыбается.

— Что вы, словно на похоронах? — громко и сердито спросила Маргаритина мама, выплывая из спальни. — Все с ней в порядке. Кто-то ударил ее по лицу, она упала и потеряла сознание. Уже пришла в себя, так что нечего тут разговаривать шепотом и ходить на цыпочках. Ей нужна моральная поддержка, а не ваши скорбные физиономии.