Элизабет Питерс - Ночной поезд в Мемфис Страница 31

— Ну, кто со мной?

Сьюзи выскочила первой. Они заскользили в танце, во всяком случае, Фейсал заскользил, держа Сьюзи на расстоянии вытянутой руки, только руки у них и соприкасались. Сьюзи грациозной назвать было трудно, но удовольствие она получала огромное: споткнувшись о собственную ногу, она разразилась оглушительным смехом, блеснув при этом зубами, почти такими же белыми, как у Фейсала. После нее сделали попытку Свит с Брайтом, они кружились друг с другом торжественно, делая волнообразные движения руками. Эффект получился далеко не тот же, что у Фейсала.

Мне захотелось выпить чашку кофе. Когда я проходила мимо танцевального круга, Фейсал аккуратно передал Сьюзи Брайту и подхватил мою руку.

— Все дамы по очереди! — крикнул он, потащив меня в центр площадки.

Танцор из меня никудышный, но Фейсал вел партнершу умело и твердо. Я старалась принять бывалый вид, однако чувствовала, как мое лицо заливается краской. Я всегда смущалась из-за своего роста. Маленькие женщины, даже если они неуклюжи, выглядят аккуратно. Высокие же просто всегда выглядят неуклюжими. Точка. Абзац.

— Вы очень грациозны, — тихо произнес Фейсал, уверенно выравнивая меня после того, как я споткнулась.

—А вы — большой лжец. Я вам это припомню, Фейсал. Он засмеялся, откинув голову. Кожа на его мускулистой шее была гладкой и смуглой.

— Вы меня избегаете? Я вас совсем не видел последнее время.

— Вы были заняты. О-о-о, прошу прощения.

— Расслабьтесь, у вас все прекрасно получится, если не будете так бояться.

Понять намек было не так уж трудно, тем более что он сопровождался томным взглядом черных очей из-под густых ресниц. Я рассмеялась и споткнулась снова. Фейсал улыбнулся:

— Это, кажется, входит в привычку. Простите. Я действительно был занят, к тому же личные встречи на борту представляют определенную трудность. В Луксоре у нас будет немного свободного времени, могу я показать вам городские достопримечательности?

— Самое подходящее время назначать свидание, — сказала я, стараясь не запутаться в собственных ногах.

— Тем не менее подумайте.

— Подумаю. А теперь можно мне сесть?

— Конечно. Тем более что пришла пора покружить Нефертити. Правда, у нее устрашающий вид?

Я не так уж много танцевала и не должна была бы задыхаться, но едва переводила дух и решила выйти на свежий воздух, чтобы взять себя в руки. Направляясь на палубу, я стала свидетельницей забавной пантомимы: Мэри стоя оживленно жестикулировала. Я не расслышала ее слов, музыка играла слишком громко, но было совершенно очевидно, что она уговаривает Джона потанцевать с ней. Он отрицательно качал головой. Тогда она схватила его за руку и потащила, лицо ее радостно сияло. Джон тоже улыбался, но продолжал качать головой. Шмидт наблюдал за ними. Будучи дамским угодником, он скользящей походкой приблизился к Мэри и подал ей руку. Когда я выходила, они направлялись к танцевальной площадке.

На палубе не было темных уголков, но я нашла местечко между двумя фонарями, относительно затемненное, и склонилась над водой, опершись о перила. Ночь была великолепной, ветер холодил мои пылающие щеки, а неполная луна отбрасывала на воду серебристую дорожку света. Сквозь деревья на берегу мерцали огни деревни, а на небе сияло больше звезд, чем я видела за всю свою жизнь. Это была преисподняя, романтичная, как любой ад на земле, и я стояла посреди нее, одна в лунном сиянии, размышляя о том, кто из этих обольстительных мужчин собирается перерезать мне горло и когда.

Фейсала, конечно, может интересовать и моя собственная великолепная особа — высокие блондинки популярны в Италии и далее на восток повсюду. Он также может быть агентом египетской безопасности. Я была бы счастлива, если бы любое из этих предположений оказалось верным, а еще лучше, если бы сбылись оба.

До сегодняшнего вечера он соблюдал дистанцию. Намеренно ли он делал это — из предосторожности, чтобы никто не заподозрил, какова его истинная роль? Предложение о свидании в Луксоре можно рассматривать как попытку приободрить меня. Все было абсолютно логично и абсолютно недоказуемо.

Человек передвигался с легкостью тумана словно на мягких кошачьих лапках, так тихо, что я ничего не слышала, пока он не очутился прямо у меня за плечом. Когда я обернулась, было уже поздно: спина моя оказалась прижатой к перилам, а его поднятые, готовые действовать руки красноречиво убеждали, что далеко я не уйду, даже если попытаюсь бежать. Луна светила у него за спиной, так что, хоть волосы его и мерцали в лунном свете, лицо оставалось в тени.

Он схватил меня за плечи и притянул к себе. Все произошло так быстро и так неожиданно, что я вовремя не среагировала. Попробовала было согнуть ногу в колене, но он всем телом прижал меня к перилам, а кулаки мои, которыми я никогда не била по лицу, во всяком случае, по этому лицу, оказались зажатыми между моей и его грудью. Его правая рука обвила меня и крепко сжала.

— Если ты собираешься кричать, я настоятельно рекомендую тебе этого не делать, — шепнул он.

— Черт тебя возьми, — прошипела я. — Что это ты делаешь? Кто-нибудь увидит...

Прерывающимся, низким голосом он проговорил что-то, чего я не разобрала, а его свободная рука скользнула мне на грудь. О том, чтобы закричать, теперь не могло быть и речи: у меня «в зобу дыханье сперло». Остаток уходящего из легких воздуха смешался с его дыханием в тот момент, когда он раздвинул мои губы своими. Я не могла освободиться: его пальцы соскользнули с моей груди к локонам на затылке, и голова моя, прижатая его губами, оказалась в его ладони, словно в колыбели. Я знала — думала, что знала, — силу его рук и гибкого тела, но никогда прежде эта сила не была такой неуправляемой и безумно требовательной. Во всяком случае, не со мной.

Он прервал поцелуй так резко, что только перила за спиной спасли меня от падения, и отступил, засовывая руки в карманы. Я чувствовала себя, как ныряльщик, слишком долго пробывший под водой, — звон в ушах, стесненное дыхание, обмякшее тело... Судорожно ловя ртом воздух и дрожа всем телом, я прилепилась к перилам и стояла так, пока не восстановилось дыхание. Я умею ругаться на нескольких языках, но в тот момент не могла найти ни в одном из них слова, которое достаточно сильно выразило бы мой гнев.

— Как долго ты женат — две недели?

Он безразлично пожал плечами, но когда заговорил, голос у него был хриплый и прерывающийся:

— Моногамия слишком скучна. Почему я должен привязывать себя только к одной женщине?

— Она так молода, мила и так безумно тебя любит...

— И так богата, — подхватил Джон. — Надеюсь, ты не подумала, что это я заплатил за те вульгарные бриллианты?

Все отрицательные эмоции, которые я когда-либо к нему испытывала, — гнев, презрение, ненависть, отвращение — закипели во мне. Мои скандинавские предки были склонны к приступам необузданной ярости, но со мной такой приступ случился впервые. Я отвела руку назад и резко взмахнула ею.

Нечасто мне удавалось застать Джона врасплох, но на этот раз удалось. Звук, произведенный моей ладонью, напоминал треск внезапно обломившейся толстой сухой ветки. Боль от удара, как стрела, пронзила мне руку до самого плеча.

Это было чудесное ощущение!

Когда шум в ушах стих, я услышала голоса и смех. Видимо, танцы закончились и люди выходили из холла. Не знаю, видел ли нас кто-нибудь. Да мне это было и не важно.

Моя бальная сумочка валялась на полу. Я подняла ее, достала носовой платок и тщательно вытерла губы. Джон, держась рукой за щеку, ретировался в тень. Я выбросила платок и пошла прочь.

Мне не хотелось проходить через холл, потому что я догадывалась, что похожа на Горгону — с всклокоченными волосами, кровью на губах и злобным выражением лица. Взобравшись на ощупь по лестнице, на которой висела табличка «Только для команды», на верхнюю палубу, я, никем не замеченная, по другой лестнице спустилась ниже, пробралась в свою каюту, задернула шторы, разделась и оценила нанесенный моему телу ущерб. Мне было больно в стольких местах, что я не могла решить, где же больнее всего. К утру красные пятна на руках станут багрово-черными. Очень мило, подумала я: мы с Мэри сможем сравнить свои синяки.

Затем я пошла в ванную. Присев на корточки, в такой унизительной позе я вдруг осознала отвратительную правду: поцелуй был не без взаимности. Если бы Джон не прижал мне руки, они обвились бы вокруг его шеи.

И он нашел розочку! Вернувшись в каюту, я увидела, что она висит снаружи. Движение этих длинных проворных пальцев вдоль цепочки вниз, туда, где в ложбинке меж грудей покоилась розочка, было вызвано любопытством и злобным самодовольством.

Какой подъем, должно быть, испытало его эго, когда он убедился, что еще одна обезумевшая от любви дура носит подаренную им безделушку!

Резким рывком я сорвала с себя цепочку и швырнула ее через всю каюту, затем вошла в душ и отвернула кран до отказа.