Иоанна Хмелевская - Клин клином Страница 32

– Пустяки.

– Вам и это пустяки?

– Желательно что-нибудь совсем уж кошмарное. Самое неслыханное упущение, какое только можно вообразить, с общегосударственными последствиями.

Военный отставник глубоко задумался.

– Пожалуй, самое страшное – это проворонить смену шифра.

– А как о ней сообщают?

– Уж наверное не по телефону.

– Тогда как?

– Непосредственно. Вынимают из сейфа конверт под особым номером.

– И какая тут может быть накладка?

– Можно забыть ключи от сейфа и получить в это время экстренную депешу с новой шифровкой...

– И что тогда случится?

– Все, что угодно. Вплоть до общегосударственной катастрофы...

Вытащив из отставника версии еще нескольких катаклизмов, я оставила его в покое в состоянии полного умственного истощения. Далее, задействовав довольно сложную комбинационную цепочку, ухитрилась случайно встретить на улице знакомого, о котором мне было известно, что служит он в одном ведомстве, а для видимости числится по другому. Когда-то я провела по его заказу небольшую инвентаризацию, в силу чего ему пришлось рассекретиться. Со второй своей жертвой я завязала диспут о стереофонических динамиках, с пеной у рта настаивая на очевидных глупостях. Несчастный, потеряв всяческое самообладание, поделился со мной ценнейшей информацией.

Теперь я была уже на его процентов уверена, что банда “Скорбут” веников не вяжет. Я знала, чем и каким образом они собираются управлять, что и как включать, знала, для чего испытания проводятся именно в том, а не в другом районе и для чего аппаратура проверяется с помощью логатомов. Хоть и туманное, но представление имела. Наверняка с грехом пополам разобралась бы и в аппаратуре, вкупе с пресловутыми усовершенствованиями, но для этого требовалось разобраться и во всяких там электроакустических фидригалах, что было уже за пределами моих возможностей. Пробел в познаниях ничуть меня не смущал, оно и к лучшему, незачем засорять себе мозги. Какая разница, экспериментируют ли они со сложнейшими приборами, или открытие состоит в том, чтобы втыкать провод в картошку? Я знаю суть дела, теперь главное – добраться до действующих лиц.

Вечером, вернувшись домой пораньше, я устроилась на диване, нацелясь На к телефон кровожадным, полным злорадства взглядом. Позвонить, что ли? Доложить, что проверку канала В придется перенести? Чем дольше их эксперименты затянутся, тем лучше, задержка мне только на руку. Да и очень уж хочется довести его неприятным известием до белого каления.

Как и следовало ожидать, я наконец поддалась соблазну. С замирающим сердцем набрала номер.

– Слушаю, – отозвался голос, от которого у меня все внутри перевернулось. На какой-то миг охватило глубокое, бездонное сожаление, что он оказался врагом и бандитом...

– Скорбут, – со всей твердостью сказала я и, не дожидаясь последствий, деловито продолжала:

– Очень мило, что Х действует исправно, я рада... Но советую воздержаться от испытаний линии В: к ним проявляют интерес нежелательные лица. Дистанционное управление объектом – это ведь не фунт изюму, жаль будет, если обнаружат, верно? Отключаюсь, конец связи. – И я молниеносно бросила трубку.

А дальше сидела и ждала в жутком напряжении. Ощущение было как у ядовитой змеи, по собственной глупой злобе внедрившейся в муравейник. Что-то будет? Узнать бы, где они обосновались... Как все-таки его зовут? Какая у него официальная личина? Насколько велик шанс, что мне захотят навеки укоротить язык? По телефону не укоротят, кто-то должен будет объявиться – конечно же тот, кто знает меня по наружности. Возможно, я окажусь жертвой собственного нелепого сумасбродства, ну и плевать! Всю жизнь чудила и буду чудить!..

Звонок грянул через четверть часа. Я приканчивала третью сигарету, сидя все в той же позе и гипнотизируя аппарат воспаленным взглядом. Трубку я подняла с таким чувством, будто сорвалась и лечу вниз головой в черную гибельную трясину...

– Слушаю...

– Добрый вечер...

Невероятным усилием воли я взяла себя в руки.

– Кто говорит? – сухо спросила я, хотя ни малейших сомнений на сей счет не испытала.

– Не узнаешь старых знакомых?

– Трудно узнавать знакомых, которые мне никогда не представлялись, – вырвалось у меня. “Думай, что говоришь, идиотка, – разозлилась я. – Надо было сказать, что знать его не знаешь”.

В трубке послышался вздох.

– А я собирался тебя просить.., нет, Христом-богом умолять, чтобы ты успокоилась...

– То есть? Я вроде бы не нервничаю, – сказала я в полном противоречии с истиной, потому как нервничала до потери сознания.

– Какая жалость, что ты не понимаешь, о чем речь... Бесконечно тебе благодарен за те два сообщения, но, откровенно говоря, ты вносишь жуткую неразбериху. Тебе, наверно, кажется, что ты все знаешь, а зря, поверь, ты не знаешь ничего. Настоятельно тебя прошу, воздержись от самодеятельности...

– Минутку, – прервала я его, постепенно приходя в чувство. – Прежде всего имею полное право усомниться, что ты – это ты. Хотелось бы доказательств.

– Я тебе когда-то обещал все объяснить. Помнишь? Однажды вечером дал слово чести, что объясню, как только смогу. А я человек слова, даже если обещаю сгоряча. Мне самому не терпится сдержать обещанное, да все мешают непредвиденные обстоятельства.

Никто, кроме него, не знал о нашем разговоре в тот драматический вечер. Доказательство я получила...

– Да-да, припоминаю, – столь же любезно, сколь и холодно протянула я. – Но тогда и ты должен помнить чистосердечное мое признание, сделанное однажды вечером. Забыл? Я дала себе зарок расконспирировать тебя...

– Отчего же, помню. Откровенно говоря, я тебя недооценил. И в мыслях не держал, что ты способна на такие безумства.

– А я ведь честно предупреждала, что безумства – мой хлеб насущный.

– Не будем отвлекаться. Смею я все-таки надеяться хоть на чуточку твоего терпения и рассудительности? Боюсь, твоя самодеятельность чревата для меня крупными неприятностями. А я со своей стороны подтверждаю данное обещание.

Так я и поверила, держи карман шире! Слушая его, я лихорадочно соображала, как бы извлечь из нашего разговора побольше пользы. На любой мой вопрос последует, конечно, вранье, ну а вдруг что-нибудь да сболтнет? Главное, побольше дипломатии...

– Хорошо, запасусь ангельским терпением. Только позволь задать несколько вопросов. Несущественных, но уж больно они меня мучают...

– Слушаю...

Блестящий дипломатический талант подсказал мне только один вопрос, из самых существенных:

– Как тебя все-таки зовут?!!

– Ты же знаешь. Сама угадала...

– Зачем ты напустил на меня того невинного человека?! Нарочно?

– Ну, это долгая история, оставим на потом. Мне пора. Еще раз прошу, ничего не предпринимай, оставь свои сведения при себе. Не то нам с тобой обоим несдобровать.

С тем же успехом он мог бы меня попросить, чтобы я не дышала.

– Надеюсь, меня неприятности минуют, – ответила я, возвращаясь к ледяной любезности. – Что касается объяснений, разумеется, могу подождать. Столько ждала, что еще несколько лет не имеет значения...

– Очень бы не хотелось прибегать к решительным мерам, – сказал он со вздохом. – Пожалуйста, уволь меня от этого.

– Угрожаешь?

– Избави бог! И в мыслях не было. Твоя реакция на угрозы у кого угодно охоту отобьет. Понимай как нижайшую просьбу...

Ах как трогательно, прямо так я тебе и расчувствовалась! По второму разу этот номер со мной не пройдет, уже ученая. Но голос.., наградил же господь человека таким голосом...

Телефон молчал. Молчал день, другой, третий... Никаких донесений, как ножом отрезало. Звонили знакомые по разным, интересующим меня как прошлогодний снег поводам, а я всякий раз вздрагивала и совсем извелась. Для меня телефон молчал.

Заветный номер не отвечал, хотя я и набирала его когда ни попадя, днем и ночью. Никто на меня не покушался, никакие подозрительные личности вокруг дома не шастали. Не иначе меня дерзнули задвинуть на обочину.

На второй день, вечером, позвонила Янка.

– Какие новости? – спросила она, сгорая от любопытства.

Я коротко и деловито доложила обстановку.

– Больше не звонил?

– Нет. Я скоро лопну от злости. Отмахнулся от меня как от мухи, чучело секретное.

– Думаешь, еще объявится?

– Кто знает. Если не объявится, дам извещение в газету, что джентльмен такой-то наружности, с таким-то именем не сдержал слова чести.

– И диктор Польского Радио подаст на тебя в суд. Почему бы тебе не обратиться в милицию?

– А что я им скажу? Так, мол, и так, по моему глубокому убеждению, неизвестные мне лица незаконно экспериментируют с электроакустической аппаратурой? Любопытная, скажу я им дальше, подробность: известное вам ведомство интересовалось сверхновыми усилителями и даже изымало их во временное пользование... Хочешь, чтобы я подставила порядочных людей, раскрывших мне служебные тайны, да еще обвинила государственные органы в антигосударственной деятельности? Спасибочки за совет. Какие, спрашивается, у меня основания? Дескать, чутье подсказывает? Чихала милиция на мое чутье, а больше мне сослаться не на что, все мои сведения из нелегальных источников. Меня же первую и упекут – как врага родины.