Людмила Милевская - Вид транспорта — мужчина Страница 32

Если бы не ты, не твоя семья, я бы погибла, не пережила бы смерти сестер. Уже не говорю о том, что и меня достал бы Карлуша. Вы не просто спрятали меня от него, не просто меня спасли.

Лариса, открыв рот, завороженно слушала.

— А что? — спросила она.

— Вы вернули мне веру в людей. Была я в абсолютном отчаянии, а тут, в вашей семье, все такие хорошие, добрые, честные, заботливые, небезразличные, меня отогрели. Даже не хочется расставаться с вами со всеми, а завтра нужно звонить Воровскому.

— Зачем? — насторожилась Лариса.

Денисия пояснила:

— Десять дней прошло. Он сам назначил этот срок.

Пора. Он обещал переправить меня за границу.

Лариса выругалась:

— Черт! Ну как тут не материться? И Добрынина, как назло, улетела сегодня.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Денисия.

— Да утром же перевод ей твой отдала. Ты за не сколько дней перевести обещала, а успела день в день, едва ли не за пару часов до ее отлета.

Заметив в глазах подруги вину, Лариса поспешила ее успокоить:

— Да нет, я без упреков. Понимаю, как скверно на душе у тебя. Страшно даже представить: все сестры погибли, и Карлуша дамокловым мечом висит над тобой. Какие уж там переводы. Да и все обошлось.

Добрынина очень довольная улетела.

— А куда она улетела? — безразлично поинтересовалась Денисия.

— Во Францию.

— Во Францию?

— Да. Она ж редко бывает в России, — затараторила Лариса с каким-то неестественным оживлением, словно пытаясь заболтать нечто важное. — Мотается Добрынина в основном по заграницам. Там она нарасхват. Еще бы, русская правозащитница. И всегда чемодан подарков везет нужным людишкам. Ха-ха!

Там тоже взятки любят. Вот и сейчас кому-то рукопись поволокла Добрынина и уже с твоим переводом.

Вроде там у нее есть знакомый очень влиятельный, из русских, и этими вещами крепко увлекается…

Лариса вовсю щебетала и все с какими-то непонятными, странными даже ужимками: подхихикивала, подчирикивала и старательно прятала, уводила глаза от удивленного и пытливого взора подруги.

«Что она зубы-то мне заговаривает? При чем тут Добрынина?» — удивилась Денисия и, учуяв неладное, перебила хитрюгу:

— А почему ты Добрынину вспомнила?

Лариса побледнела, махнула рукой и обреченно сообщила:

— Денька, ты только не пугайся, но Асия из Москвы нехорошую весть привезла.

— Какую?

— Умер Боровский. Разрыв сердца.

Денисия похолодела.

— И Добрынина улетела, — испуганно промямлила Лариса, — а она нам теперь нужна позарез. Это единственная наша надежда. Слушай, может, я к Валеву на прием запишусь? Эльдар, говорят, тоже классный мужик.

— Что Валев? — прошептала Денисия. — Он друг Воровского. Если бы Валев мог мне помочь, Воровский к нему и направил бы, а он о Валеве не заикнулся.

Глава 3

И снова открытие (сто раз уж совершала его): надейся, дорогуша, лишь на себя. Только сейчас, узнав о смерти Воровского, Денисия поняла, как сильно она на него положилась, какую опасную надежду взрастила в душе. И вот новый удар: умер Воровский.

Что теперь?

Беспросветная тьма отчаяния!

А Лариса полна оптимизма:

— Не волнуйся, Денька, и не переживай. Не все потеряно. Во Францию, если нужно, и мы тебя переправим. Там разыщешь своего Машикули, да и к Добрыниной записочку тебе черкну. Она тоже поможет.

Рассосется твоя беда. Будем живы, не помрем.

— Что рассосется? Как переправите? — горюет Денисия.

А Лариса полна оптимизма:

— Ерунда! В нашей малине, в нашей бандитской стране переправить человечка за границу — это слов но два пальца… Как бы это по культурней сказать, чтобы не заматериться? Короче, за бабки и всю Францию к нам переправить можно, была бы нужда, а уж тебя туда — без базара. А моя Асия! Ах, моя Асия!

Ого-го, моя Асия! Она все устроит!

А Асия Махмутьевна, на беду, заболела, почти слегла, даже хуже — цистит прихватил. Инвалид полный. Какая там помощь. Беспомощная сама — от горшка не отходит и плачет от боли.

— Вот дожила, — стонет она. — Мука какая! На старости лет молодость вспомнила. Уж сто лет он меня не мучил. А теперь все как при муже: хочу, страсть как хочу и.., не могу. Тогда только не было этой страшенной боли, ну, да другая была. Охо-хо-хо, что же это такое? Хоть криком кричи. Какой злодейский цистит разыгрался, и никакие лекарства не помогают.

Бесполезна вся медицина. Альфия! Детей убери!

Опять, бесенята, подглядывают!

У матери семейства горе, а у Зюзика радость. Выгнали всех, а его, как самого несмышленого, самого младшего, оставили бабушку развлекать. Уж он анекдотов ей понарассказывал, уж сквозь слезы смеялась она. Зюзик пуще ликует: вот так чудо, бабуля не сходит с горшка! Новый приступ — Асии беда, а мальцу восторг. Прилип к бабуле, крутится, подглядывает, хохочет:

— Бабуля, опять уписалась, как маленькая! Ну, не могу! Полный выюбон!

— Вырубон, — поправляет Лариса.

— Какой «вырубон»? — сердится Асия. — Может, «отруб»? Или «отпад»? Да, лучше «отпад». Так приличней. Зюзик не выговаривает букву «эр». Ох, не могу!

Опять! Опять! — снова заходится она в крике.

— Мама, вам ванночку надо. Воды погорячей, сколько стерпите, и голой попой там посидеть, а вы не хотите, — журит свекруху Лариса.

Заслышав про голую попу, Зюзик вдохновляется, радостно подпрыгивает и кричит:

— Бабуля! Давай! Давай в ванночку! Я хочу посмотреть!

— Правильно, вам обязательно надо горячую ванночку, — поддерживает подругу Денисия. — Или я никогда от вас не уеду, скоро корнями здесь прорасту. Пожалуйста, соглашайтесь на ванночку.

Мудрая Асия давно сломала себе голову, придумывая, как сиротинке помочь. Ей жалко Денисию, но хоть убейте, хоть камнями побейте, не" знает она, как переправить бедняжку за границу, где паспорт взять.

Да еще нужно так все дела обделать, чтобы обмануть всесильного Карлушу и на свою семью не накликать беды. Вот в чем ее основная болезнь, вот от чего Асия страдает, какой там цистит! Цистит — это тьфу, ерунда. Паники бы не посеять в семье. Как увидит сиротка беспомощность Асии, совсем падет духом.

— Мама, соглашайтесь на ванночку, — гундосит Лариса.

Асия озорно машет руками и кричит:

— Нет! Не буду! Не хочу вашей ванночки! Старую задницу мою хотите сварить? Ни за что! Никогда! Нет-нет-нет!

— Да-да-да! Хотим свалить твою сталую задницу! — ликует и подпрыгивает Зюзик.

— Нет! Нет! Никогда! — вопит Асия, а сама думает: «Как? Как девчонке помочь? Не век же ей куковать в моем доме? Уж затосковала она».

Ларисе в конце концов все надоело. Она рассердилась, отшлепала Зюзика, выставила его за дверь и рявкнула:

— Мама! Никаких «нет»! Альфия уже воду греет.

— Ах, что же мне за беда? — снова запричитала Асия. — Все там горит и чего-то хочет, но не получается ничего. Все как в молодости. Ах, доля женская, как ты, черт возьми, нелегка!

Прибежала Альфия, сообщила, просунув голову в дверь:

— Мама, идите в спальню. Я там в тазик горячей кипяченой воды налила.

— Зачем там? Разве здесь я была б, когда могла бы ходить? Неси тазик сюда.

Тазик принесли.

Асия, с трудом поднимая из кресла грузное тело, важно несет его к тазику. Не стесняясь, задирает атласный халат и с бодрой песней «Цистит нечаянно нагрянет, когда его совсем не ждешь» погружает свой белый зад в эмалированный розовый тазик. Вода выходит из берегов.

— Сварили! Сварили! — тут же кричит она, но на лице блаженство. — Изверги. Издеваетесь. Хоть дайте выпить. Жахну водочки, и мигом все пройдет.

— Мама, вам нельзя! — надсаживается Лариса.

— Альфия! — властно зовет Асия. — Водки мне!

Выпить хочу за свое здоровье!

Альфия послушно несет, безропотно наливает свекрухе полный стакашек, с поклоном протягивает.

— Ну, будем, — по-русски сообщает Асия, поднимая стакан и думая: «Ах, как душа болит за сиротку, как беспомощность тяжела. Выпью, может, чуть-чуть полегчает и мысль путевая стукнет в голову».

Она подносит стакан ко рту и вздрагивает.

— Мама, куда? Вам пить нельзя! У вас же цистит! — в отчаянии кричит Лариса.

— Тьфу! Напугала меня!

И Денисия подключилась:

— Вам нельзя, еще хуже будет, не надо, не надо, у вас же цистит.

— Да, цистит! — вторит ей Лариса.

А тут ворвался и Зюзик и тоже кричит:

— Цистит! Нельзя! Не пей! Бабуля!

Шум, гам, суета. Лариса снова шлепает Зюзика, выставляет его за дверь.

Асия Махмутьевна полна раздумий. Грустно смотрит на всех своими добрыми, чуть раскосыми глазами и решает: «А, была не была. Завтра поеду в министерство и Ваню о помощи попрошу. Никогда его не просила, а теперь попрошу. Неужели не спасет сироту-девчушку?»

— Да простит меня цистит! — скорбно гундосит она и лихо, залпом, замахивает в рот стакан. Переводит дыхание и шипит:

— За-ку-си-ить.

Альфия, доселе безмолвно стоявшая в ожидании, с поклоном протягивает закуску и виновато поясняет Денисии: