Шарль Эксбрайя - Вы любите пиццу? Страница 32

И Марио признался, что вся семья подозревает Дино, потому что тот до смерти влюблен в Джельсомину, а, кроме того, генуэзских убийц мог навести на след либо кто-то из своих (увы!), либо из окружения Синьори.

Риго де Сантис не желал повергать кузена в полную панику, поэтому не стал говорить, что почти бессилен против Синьори, у которых есть влиятельные друзья на самом верху.

– Возвращайся домой, Марио, и никому ничего не говори. Я все беру на себя.

Этого оказалось достаточно, чтобы Гарофани от самого мрачного отчаяния вновь перешел к надежде и к нему вернулось его обычное прекрасное настроение. Марио не мог не расцеловать на прощание кузена – взвалив, наконец, на чужие плечи терзавшую его со дня смерти Рокко тревогу, он чувствовал себя вполне счастливым: теперь он мог спокойно подумать о конфирмации Памелы!

VIII

Похоже было, что с рассвета того дня, когда Памеле Гарофани предстояло войти в лоно святой римско-католической церкви, маленькую квартирку на Сан-Маттео осенили ангельские крылья. Каждый изо всех сил старался вести себя благопристойно, не повышать голоса и по мере сил служить ближнему. По-видимому, эта атмосфера всеобщего благочестия захватила даже Бруну и Бенедетто – малыши перестали спихивать друг друга с матраса, и уж если и вопили, то как-то гораздо тише, чем обычно. Дети не плакали и не протестовали даже против мытья, хотя на сей раз матери хотелось отчистить их тщательнее обычного. Поразительно, но все сочли это естественным, хотя малыши вроде бы оставались дома. Сама же Памела, бродившая потупив глаза и сложив на груди руки, напоминала изображение маленькой святой, которой вдруг явился Господь. Изумленные братья и сестры не узнавали маленькую шалунью. Еще ни разу на памяти Гарофани в доме не царил такой покой. И от этого даже возникло некоторое стеснение – словно все неожиданно оказались в чужой квартире. Впрочем, не только Гарофани было не по себе – соседка снизу, пораженная внезапной тишиной, решила подняться и спросить, не заболел ли кто. Гарофани уверяли, что все в порядке, но она так до конца и не поверила.

Дети нарядились в свое лучшее платье – оно же и единственное. Марио удалось прикрепить воротничок и завязать галстук без того, чтобы не забираться под кровать в поисках оторвавшихся от рубашки пуговиц. Серафина с помощью сестры так затянулась в корсет, что у нее обнаружились не только грудь, но и талия. После такой операции матрона то и дело судорожно открывала рот, словно вытащенная из воды рыба. Джельсомина, появившаяся в изящно украшенном траурном платье, вызвала общий вздох восхищения. Альдо, Джованни и Дино, одевшие костюмы, чувствовали себя довольно скованно. Выпорхнувшую на всеобщее обозрение Ла-уретту единодушно признали очаровательной. Детишки получили приказ сидеть смирно и не мешать церемонии облачения Памелы, чье платье, покрывало и венок стали предметом их самого пристального внимания.

Но благостное настроение длилось недолго. Все испортил корсет. Не желая никому доверить одевание дочери, Серафина вынуждена была совершать такие акробатические номера, что ее дыхание становилось все более судорожным, а цвет лица приобрел сначала кирпичный, затем все более густой багрово-пурпурный оттенок. Чувствовалось, что еще немного – и она взорвется. Если Джельсомину, бросившуюся на помощь, сестра только одернула, то на Памелу, случайно помявшую складку платья, рявкнула так свирепо, что девочка расплакалась. Серафина сердито велела ей умолкнуть, но бедная причастница, столкнувшись с такой несправедливостью, лишь еще горше разрыдалась. Бруна, смотревшая на все это во все глаза, от страха рыгнула и испачкала штанишки Бенедетто. Тот гневно вцепился сестре в волосы. Малышка взвыла, и Тоска в наказание ущипнула обидчика. Воинственно настроенный Бенедетто бросился на старшую сестру, нагнув голову, как молодой бычок. К счастью, Альфредо поймал его по дороге, но малыш стал отбиваться, и от его первоначальной кротости ровно ничего не осталось. Растрепанные и помятые, но уверенные в своей правоте, младшие Гарофани учинили настоящее побоище. Серафина от удивления чуть не проглотила булавку, которую держала во рту. Выплюнув ее, синьора Гарофани принялась метать громы и молнии в буйных потомков, посмевших осквернить столь светлый праздник.

Соседка снизу, услышав привычные звуки, успокоилась и принялась за повседневные дела.

Марио попытался восстановить порядок, раздав наудачу несколько оплеух и затрещин, но, поскольку чаще попадало правому, чем виноватому, это вызвало лишь новые крики негодования. Жаждавшую помочь Лауретту мать назвала неумехой, и молодая женщина, разрыдавшись, кинулась в объятия мужа. Тот попенял теще за не заслуженную женой обиду и тут же услышал в ответ, что сам он бездельник и лодырь. Джованни, усмехнувшись, возразил, что он в этом смысле ничем не отличается от своего деверя. Обидевшийся Альдо яростно бросился в сражение. Лауретта испуганно взвыла, Джельсомина успела встать на пути Альдо, а затеявшая все это Серафина тщетно пыталась припомнить имя святого, известного как миротворца. Марио от огорчения сдернул галстук, махнул рукой и рухнул на стул. Расстроившаяся героиня дня – Памела плакала, бессознательно покусывая венок. Заметив это варварство, Серафина мигом забыла о святцах и кинулась спасать остатки праздничного украшения.

Наконец дядя Дино решил, что Гарофани достаточно разрядились, и вмешался в ход событий.

– Довольно! – повелительно бросил он, и военные действия мгновенно прекратились. Дино обвел бойцов ледяным взглядом.

– Вот молодцы… Какое чудесное поздравление Памеле! Надо думать, она никогда не забудет день конфирмации… Бруна и Бенедетто, если вы хоть ухом поведете, я запру вас обоих в подвале!

Малыши, испуганные страшной угрозой, застыли словно каменные.

– Заканчивай с одеванием малышки, Серафина. Джельсомина тебе поможет.

Серафина не посмела спорить.

– Надень галстук, Марио, нам уже скоро идти. Вы, Лауретта и Джованни, отправляйтесь в церковь, займите места…

Оба молча вышли. Дино счастливо улыбнулся.

– Так-то лучше. Верно?

Войдя в дом Гарофани, Одри поразилась церемонности приема. Девушка сразу почувствовала необычную атмосферу, совершенно преобразившую клан Гарофани. Все они говорили вполголоса, тихо и потупив глаза. Встревоженной Одри показалось, что она вновь попала в Англию на какой-нибудь чай, устроенный священником для своей самой благочестивой паствы. Альдо, заметив ее растерянность, заговорщицки подмигнул, и мисс Фаррингтон с облегчением вздохнула, решив, что вся эта странная пантомима – часть какого-то тайного ритуала и скоро все вернется на круги своя. Чтобы никого случайно не обидеть, англичанка очень старалась попасть в тон.

Вся процессия торжественно двинулась к церкви Тринита делли Спальоли, где должна была проходить церемония. Во главе в белых покрывалах шла Памела, похожая скорее на новобрачную. Серафина двигалась чуть позади, чтобы прохожие могли как следует рассмотреть ее дочь и воздать ей дань восхищения. Марио вел жену под руку. За ними шли Джельсомина и Тоска, потом Альдо и Одри, а замыкали шествие Джузеппе и Альфредо вместе с дядей Дино.

Серафина преисполнилась такой гордости, что забыла о муках, причиняемых корсетом, сжавшим грудь так, что она напоминала фигуру на носу старинного парусника. Как по мановению волшебной палочки, во всех окнах появились соседи, раздались громкие одобрительные замечания, приятно щекотавшие самолюбие почтенной матроны.

– Ничего не скажешь, – во всеуслышание заявила одна из кумушек, – эти Гарофани ухитряются рожать только красивых детей. Впору спросить, как им это удается?

Марио, слышавший эти слова, отвесил соседке поклон.

– Всегда готов открыть вам способ, синьора, и даже показать на примере!

Все расхохотались, кроме Серафины, бросившей на супруга сердитый взгляд, но тот сделал вид, будто ничего не заметил. Детишки, встречая процессию, здоровались с товарищами игр, но юные Гарофани, преисполненные важности, не снисходили до ответа. В тот день друзья им не требовались – они парили в своем воображении над всем миром.

У церкви Памела спросила у матери разрешения присоединиться к однокашницам. Сестры монастыря святой Агнии представляли сегодня Господу всех овечек из своей школы. Серафина в последний раз окинула дочь оценивающим взглядом и, чуть-чуть поправив венок, отпустила. Лауретта и Джованни уже заняли сиденья, и все устроились вместе: Марио вместе с женой и Тоской, Джельсомина с Лауреттой и Одри, а за ними – мужчины клана – Альфредо, Дино, Джованни, Джузеппе и Альдо.

Церковь сияла золотом и огнями. Аромат бесчисленных букетов цветов смешивался с запахом ладана и свечей, создавая довольно душную атмосферу. От этого Марио сразу стал задремывать. Серафина, давно знавшая эту слабость супруга, всегда старалась держаться поблизости, чтобы не дать ему окончательно погрузиться в сон и осквернить церковь храпом. В ожидании начала церемонии старшие ревниво оглядывали друг друга, внимательно изучали наряды или искали в других каких-либо успокоительных для себя признаков, например старения, следов болезни. Порой, правда, с неудовольствием обнаруживая вместо этого неприличное цветение слишком затянувшейся молодости. Появление причастников и причастниц, сопровождаемое торжественными звуками органа, прекратило сие недоброжелательное занятие. Каждое семейство стало искать глазами свое чадо. Увидев проходившую мимо Памелу, Серафина почувствовала, как слезы подступили к глазам, и, не удержавшись, шепнула супругу: