Любовь и птеродактили - Елена Ивановна Логунова Страница 32

– И все?

– Ага. А для ритуала, способствующего привлечению новых клиентов, понадобятся пять медных монет, мешочек из плотной темной ткани, любая крупа, крахмал и соль. Для ритуала на увеличение капитала – деревянная стружка, стакан золы или пепла, крупа и восковая свечка. Для умножения числа клиентов – одна монета и две капли масла эвкалипта…

– Это какая-то специальная магия для малоимущих? Что-то дешевы рецепты, крупному бизнесу такое вряд ли понравится. Олигархи эконом-варианты не ценят. Им надо так: полкило бриллиантов, стакан золотого песка…

– Я думаю, усложнить рецептуру не составит труда, – предположила я. – Смотри, вот ритуал для пресечения слухов и улучшения испорченной репутации, для него нужна просто рыба. Любая, но много. Особо гнутопальцевому клиенту можно сказать, что идеальна будет осетрина первой свежести, тогда уж точно получится не дешевый обряд…

– А что с ней делают? С рыбой? – заинтересовался Петрик.

Я заглянула в текст и скривилась:

– Фу, в нее иголкой тычут, в живую, а потом выбрасывают, приговаривая: «Как эта рыба молчит, так и слухи про имярек стихают, умирают, истлевают, в землю уходят, назад не воротятся…»

– В живую рыбу – иголкой?! А ты говоришь – не Баба-яга! И имярек этот мерзкий живодер. – Дружище передернулся.

А у меня вдруг в голове звонко щелкнуло. Рыба! Слухи! Имярек! Десять тысяч голосов!

Я спихнула с коленок макбук и вскочила.

– Куда?

– Я быстро! Надо кое-что проверить…

Дружище, конечно, от меня не отстал, заторопился следом, и вдвоем мы чуть не снесли с крыльца как раз поднимавшегося на него Караваева.

– Куда? – охнул тот, цепляясь за фигурный столбик навеса.

– Мы быстро! Надо кое-что проверить! – на бегу ответил Петрик.

Я молча мчалась, едва успевая фиксировать происходящее.

Вот кто-то отпрыгнул с моего пути – ветер с запахом ванили донес традиционный вопрос:

– Куда-а-а?

– Они быстро! Им надо кое-что проверить! – ответил за нас с Петриком Караваев с крылечка.

С таким сарказмом… Ладно, я ему это припомню.

Знакомым путем я добежала до гаражного шанхая и встала напротив ряда многоэтажных гаражей, соображая, куда двигаться дальше.

– Ш-ш-ш-ш… – зашелестел запыхавшийся Петрик и сложился пополам, упираясь ладошками в коленки. – Ш-што нам тут нуж-ш-шно?

– Правда-истина, ответы на вопросы, разгадка тайны…

Я сориентировалась и направилась к железной лестнице. Под нашими ногами она знакомо затряслась, выбивая известковую пыль из стены, и Петрик понял:

– Мы к Бабаю?

– К Бабаю, – подтвердила я.

Получилось громко: помещение, в котором мы оказались, было просторным, во весь этаж, и почти пустым. Стены и пол голые, бетонные, окна без занавесок, из мебели только несколько столов с оргтехникой – эху ничто не мешало разгуляться.

– А Бабаева тут нет. – Из-за высокой стопки бумаг, как из окопа, выглянул лысый очкарик.

– По-прежнему линяет с работы ровно в восемнадцать ноль-ноль? – Я вспомнила, что у нашего бывшего коллеги всегда была такая привычка.

– Он начальник, может себе позволить. – Очкарик вздохнул, сдув на пол пару верхних бумаг.

Петрик, добрая душа, подобрал их и вернул на место.

– А вы кто? Варяги? – Одинокий офисный труженик снял очки и потер переносицу.

– Варяги – это вроде викингов? – спросил меня дарлинг и приосанился.

– Нет, это такие внештатные сотрудники, – объяснила я. – Вольнонаемные, не значащиеся в табелях на зарплату.

– Да-да, за вас Вадим Андреич уже сам расписался, – подтвердил мою версию очкарик и потряс в воздухе разграфленным листом.

– А можно суммы посмотреть? – тут же сделал стойку Петрик.

– Нет, извините, с этим к Вадиму Андреичу. – Очкарик спрятал интересную бумагу за спину.

– Все ясно, Бабай нам недоплачивает! – сделал вывод дружище.

Я только пожала плечами, даже не сомневаясь, что ушлый чиновник отщипнет себе кусок от наших гонораров. Я вообще за другой информацией пришла.

– А Светозарная тут сидит? Или она тоже, как варяг, не в офисе работает?

– У нее где-то свой офис, это вам опять же к Бабаеву, он все курирует. – Очкарик снова спрятался за бумагами, показывая, что не желает продолжать разговор.

– Что ж, следствию все ясно, – шепнула я Петрику и пошла на выход.

Вновь потревожив трясущуюся лестницу, мы спустились, и я нагло сунулась за металлические гаражные ворота, которые не были заперты, а просто придавлены кирпичом.

В гараже было прохладно, пахло сырым цементом и… рыбой! Я пробежалась глазами по штабелям кафельной плитки и рядам мешков с цементом и шпаклевкой, в свободном углу высмотрев пару больших цинковых ведер, накрытых одной доской.

– Помоги-ка, – попросила Петрика.

Вдвоем мы подняли и аккуратно положили на пол длинную широкую доску.

– Оп-ля! – заглянув в ведро, воскликнул дарлинг. – И как это понимать?

– Ш-ш-ш! Объясню позже, всем сразу. Бери ведро.

– Я?! – Стильный Петрик в упор не видел себя с таким аксессуаром.

– И я! – Цапнув дребезжащую дужку, я охнула и понесла тяжелое ведро к выходу.

– Мы что, воруем рыбу в ведрах? – уточнил Петрик, когда я снова приперла гаражную дверь кирпичом.

– Ты что? – Свободной рукой я покрутила у виска. – Это классическая спасательная операция!

Держась в тени под балконами, чтобы не бросаться в глаза, мы прошли весь шанхай и за двадцать минут с тремя остановками добрались до гостиничной столовки. Как раз подошло время ужина.

Караваев, Покровский, Доронина, Артем и Эмма уже сидели за нашим обычным столом в эркере. При виде меня, перекошенной ведром, и симметричного Петрика Караваев открыл рот, выронив из него, как басенная ворона из клюва, какой-то сладкий кусочек, но тут же собрался, встрепенулся и безупречно светски молвил:

– Люся, как мило! Баба с ведром – это же хороший знак?

– Почему только баба? – обиженно пропыхтел Петрик, поставив ведро.

– Ты тоже очень хороший, – сказал ему Покровский и привстал, чтобы увидеть содержимое принесенных нами емкостей. – О… Вы к столу – со своим?

– Ни в коем случае! – Я задвинула ведра поглубже в тень раскидистого фикуса. – Это не для еды!

– Но это же рыба! – Зоркий Эмма по-прежнему упорствовал в убеждении, будто несъедобной рыбы не бывает.

Кстати, где-то он прав. В дореволюционном словаре Ушакова про хека было написано: «Сорная рыба, в пищу непригодна», и что? Прошло всего-то сто лет, а дискриминацией хека уже и не пахнет, мы его прекрасно едим.

– Люся? – Караваев посмотрел на меня, потом на ведро и опять на меня.

– Потерпите, сейчас мы возьмем себе еды, вернемся, и я вам все объясню, – пообещала я.

– Нам, – поправил Петрик по пути к мармитницам. – Я тоже пока мало что понимаю.

Я молча похлопала его по плечу и сосредоточилась на выборе еды.

Когда мы вернулись к столу, публика уже