Лев Корсунский - Игрек Первый. Американский дедушка Страница 34

«Я неотразим!» — говорил себе псих, и был прав.

Всепроникающая сила его желания мгновенно выдохлась от эфемерного, неуловимого понятия: обыкновенной мысли.

«Я изнасиловал Ирину!» — вот что пришло Игреку в голову, когда в нос ему ударил запах желтой акации Воробьевского сада.

«Она сама мне отдалась!»

Оправдание не помогло. Девушка ускользнула от влияния всесильного Игрека.

«Я преступник!»

«Кто докажет, что я мысленно заставил Дюймовочку раздеться!»

«Никто. Хватит с тебя того, что ты сам это знаешь!»

«Я этого не знаю! Я не хотел!»

«Ты внушил ей свою гнусность, даже не желая этого! Подсознательно!»

«За подсознание я не отвечаю!»

«А тебя никто и не спрашивает!»

«Пусть только кто — нибудь попробует спросить!»

В Долговязом вновь пробудился безжалостный деспот Игрек Первый.

Обычно после прогулок налево Судаков возвращался домой пристыженным, но с шальным блеском в глазах. На сей раз Сергей Павлович с потухшим взором вяло приветствовал жену и в дальнейшем повел себя как ни в чем не бывало.

Опытная женщина сразу поставила диагноз: «Бабник со своей оторвой оконфузился почище, чем со мной. Теперь его в чужую постель дубиной не загонишь. Будем лечить его домашними средствами!» — диагнозы мадам Судакова обычно ставила неверно, но лечение всегда назначала правильное.

При переодевании в присутствии мужа пышнотелая блондинка подверглась надругательству. К сожалению, неудачному.

— На тебя напустили порчу! — с досадой шепнула супруга. — Та самая хабалка, которую ты сюда приводил!

— Я сюда никого не приводил! — убито откликнулся Сергей Павлович. Но слова о порче запали ему в душу.

«Меня испортили… мое тело. Оно было молодым и красивым. А теперь — мешок с дерьмом!»

Оскорбленная беспардонным враньем, знойная дама брезгливо поморщилась:

— Ты дурно пахнешь!

— Естественно!

Глава одиннадцатая

В последнее время Станислав Сергеевич увлекся коллекционированием необъяснимых происшествий. Городские казусы не обязательно носили криминальный характер. Парадоксы современной жизни, пренебрежительно именуемые «клубничкой», интересовали только газетчиков — что делало подобное собирательство кропотливым и трудоемким занятием. Украшением коллекции Коробочкина стал недавний случай в зоопарке, когда здоровенный орангутанг, выскочив из клетки, затащил в нее сердобольную дамочку, кормившую его через решетку бананом. Почему обезьянник оказался незапертым, майор выяснил после короткой беседы со сторожем Димой.

Дима и орангутанг Вася были лучшими друзьями. В день печального происшествия они выпили на двоих бутылку водки. Причем угощал Вася. Посетители баловали смышленого самца за сакраментальное сходство со Шварценеггером.

— Он мой отец! — с нетрезвой горячностью уверял майора сторож Дима. — Как я могу Васю взаперти держать, если я от него произошел!

— Дмитрий Васильевич, — корректно обращался Коробочкин к пьянчуге, — из‑за ваших родственных чувств пострадала дама!

— Пострадала? — изумлялся Дима. — Она же после всего влюбилась в Василия, каждый день к нему на свидания бегает!

Свидетели зверского насилия, учиненного орангутангом Васей в клетке, утверждали, что дама не выказывала ни малейшего неудовольствия.

При встрече с Игреком Коробочкин поинтересовался у мальчика, был ли тот когда‑нибудь в зоопарке.

Получив утвердительный ответ, сыщик уточнил дату посещения. Именно в этот день произошел акт скотоложества.

Удивительное совпадение!

Коробочкин полюбопытствовал у доктора Ознобишина, может ли человек внушать животному свои мысли.

Сочувственный взгляд доктора был красноречивей любого ответа.

К счастью, у одного из очевидцев радостного события в жизни одинокой женщины оказалась видеокамера. И Коробочкин увидел своими глазами, что, вопреки показаниям всех свидетелей, не орангутанг выскочил из зверинца и затащил туда легкомысленную даму, а она по собственной инициативе пожаловала в обезьянник и лишь потом была схвачена любвеобильным Василием.

«Что и требовалось доказать!» — с улыбкой облегчения подтвердил сыщик.

К сожалению, выяснилось, что сам Игрек при инциденте не присутствовал, хотя и находился поблизости от обезьянника. Видеозапись скотоложества произвела на него сильное впечатление.

— Все бабы такие! — шептал он пересохшими губами, с отвращением наблюдая за исступленными ласками любовников.

А ты не знал? — осведомился Коробочкин.

— Знал! Им только орангутанг нужен! Мохнатая и вонючая скотина!

В голосе Долговязого сыщику послышалась зависть. Если человек завидует обезьяне, с ним что-то не в порядке. Это Коробочкин понял без психоаналитика. И обеспокоился. Когда орангутанг Вася обхаживал повизгивавшую от наслаждения дамочку, майор ему позавидовал.

Через несколько дней после случившегося Станислав Сергеевич затребовал судебно — медицинские акты всех суицидов за последнее время.

Никакой служебной надобности в этом не было. Коробочкин и не вчитывался в текст протоколов, взгляд его скользил по фотографиям самоубийц.

Только увидев изображение женщины, подарившей орангутангу любовь, сыщик уразумел, почему он заинтересовался свежими самоубийцами.

Пожилая дама ушла из жизни на другой день после случая в зоопарке.

Осознала, что с ней произошло? Судя по видеозаписи, любительница животных не была нимфоманкой, в самозабвении кинувшейся в объятия орангутанга. Она зашла в клетку с отрешенным видом, чувственность в ней пробудилась лишь после грубых ласк обезьяна Васи.

— Тетка не понимала, что с ней происходит! — проговорил Коробочкин вслух. — Когда ей рассказали про секс с Васей, она удавилась!

У сержанта Капралова была другая версия случившегося. Романтическая.

— Станислав Сергеевич, эта тетенька на другой день опять приходила в обезьянник! Хотела к Васе протыриться, а ее оттуда поганой метлой! Вот она с горя в петлю и полезла! Любовь зла…

— Козел! — злобно выругался Коробочкин, вспомнив о прелестной невесте Капралова.

Если бы майор Коробочкин проследовал за Игреком от подъезда дома Ирины до ворот Воробьевки, он пополнил бы свою копилку курьезов.

Водителю троллейбуса пришла в голову фантазия свернуть в переулок, хотя провода повелевали двигаться прямо. К удивлению гаишника, водитель был абсолютно трезв и ничем, кроме невразумительного «меня потянуло в переулок…», объяснить свой поступок не мог.

Разгневанная старушка, услышав от нервного автовладельца на переходе классическое: «Машина давит, а не ебет!», просунула в открытое боковое стекло машины свой костыль, чем нанесла нахалу моральный и физический ущерб.

Возле мясного магазина расфуфыренная дамочка бросила бездомной дворняге только что купленную вырезку. Не исключено, что, осознав смысл своего поступка, гуманистка свела счеты с жизнью.

Все экстраординарные случаи и множество им подобных не были замечены Коробочкиным по причине его пребывания в другой точке земного шара. Интересно, что вышеописанные катаклизмы ускользнули и от внимания Игрека, бывшего от них на расстоянии протянутой руки.

Долговязый уяснил, что в его жизни произошло два потрясающих события.

Первое. Он без памяти влюбился в маленькую балерину. («Без памяти» было сказано для красного словца.)

Второе. Он ее изнасиловал.

Осознав высоту, на которую он сначала взлетел, и пропасть, в которую потом ухнул, Игрек всю дорогу до Воробьевки твердил:

«Я ничего не хочу… Я ничего не хочу… Я ничего не хочу… — никаких пауз в своих заклинаниях он не делал, чтоб ненароком чего‑нибудь не захотеть. — Все мои желания разрушительны… — разнообразил глюк свои причитания, предаваясь самобичеванию. — Я ангел зла…»

«Ангел зла — это не ангел, а сатана».

«В меня вселился сатана…»

«Он живет во всех людях…»

«Но мой сатана всесилен! Я не могу с ним совладать!»

«Раз у тебя есть такое желание, в твоем теле пребывает не только дьявол, но и ангел! То один одерживает верх, то другой!»

Утешительная мысль окрылила ангела, утвердив его существование в глубинах души слабого человеческого существа.

Оттягивая неизбежное возвращение в Воробьевку, Игрек забрел в школу. Такое с ним случалось и прежде. Его принимали за переростка. Иногда Долговязый даже заходил в класс, серой мышкой забивался в уголок.

«Я новенький!» — отвечал он на недоуменные взгляды учителей.

На сей раз Игрек угодил на собрание. Обсуждался моральный облик школьницы, которая готовилась стать матерью. Скользкая тема насторожила глюка. На всякий случай он вновь обратился к своей молитве: