Елена Логунова - Дефиле озорных толстушек Страница 35

Она уже жалела, что никогда раньше не шила прогулочные костюмы для шарпеев. Да что там! Алка согласна была всю оставшуюся жизнь обшивать собак, кошек, морских свинок и даже ящериц игуан, которых вообще-то боялась, как черт ладана!

Прятаться от людских глаз под кипарисом она вмиг передумала, дождь ее уже не пугал, и на судьбу мокнущих на веревках сарафанов стало глубоко наплевать.

– Я люблю тебя, жизнь, что само по себе и не ново! – запела повеселевшая Алка, направляясь к остановке общественного транспорта.

Сотни долларов, если тратить ее с умом, должно было хватить на многое.

Я вернулась домой около семи вечера. Первым делом постучалась к Трошкиной и убедилась, что моя подружка куда-то умотала.

– Я тоже жду Аллу, – подал голос молодой человек, устроившийся на роковом для меня подоконнике одним лестничным пролетом ниже пятого этажа.

Я посмотрела на него с опаской, но это был не Фунтик, а давешний желтоглазый юноша, Алкин поклонник. Сегодня он был облачен в черную футболку с портретом лопоухого зеленого монстрика и надписью: «Я – гордость галактики!» Если до этого мне было просто грустно, то теперь и вовсе захотелось плакать. Это в какой же галактике я живу, если у нее такая паршивая гордость?!

С полминуты я задумчиво смотрела на самозваную галактическую гордость, пытаясь вспомнить соответствующее ей человеческое имя. Васюсик? Ивасик? Ах да, Петюсик!

– Давно ждете? – спросила я.

– Три часа сорок восемь минут! – даже не взглянув на часы, отрапортовал тот.

Значит, из «Флоры-трэвел» Алка поехала вовсе не домой, а ведь я одолжила у нее последний стольник. Интересно, где в большом городе можно три с лишним часа гулять без денег?

– А вы не знаете, где она? – робко спросил меня Петюсик.

– А ваше джедайское чутье ничего не подсказывает? – язвительно спросила я в ответ, сердясь на некстати запропастившуюся подружку. – Я тоже ума не приложу, где она шляется! Кто ее знает, эту Трошкину! Может, опять склонилась к природничеству и пошла лыко драть!

– Неужели?! – Гордость галактики явно испытала вселенский страх.

Я криво усмехнулась и пошла к себе на седьмой этаж. Дверь мне никто не открыл, пришлось лезть в сумку за ключом. Однако дома кто-то был, это я поняла сразу, как только вошла в квартиру: на кухне надрывно сипел чайник, а в щель из-под закрытой двери туалета просачивался свет.

Я громко спросила:

– Ау, кто живой?

– Индюша, это я! – ответила мамуля.

– Понятно. – Я прошла в кухню, выключила чайник, поставила в холодильник краденую солонку с грибочками, выволокла на стол сыр и колбасу и снова заорала: – Мамуль, тебе чаю с бутербродами сделать?

В туалете послышался звук спускаемой воды, на пороге кухни возникла мамуля. Выглядела она усталой, но улыбалась.

– Я еще не решила, чай буду пить или что-нибудь покрепче, – призналась она.

– Дай, я угадаю! – Я наставила на нее палец и хитро прищурилась. – Варфоломей прошел кастинг? Твои издатели согласились на замену?

– Не совсем. – Мамуля сняла с полки чайную чашку, пару секунд пристально смотрела на украшающий ее цветочек, а потом решительно задвинула посудинку на место, повернулась и пошла в гостиную.

Оттуда послышались скрип открываемой дверцы, звон стекла, тихое бульканье и громкий мамулин голос:

– В принципе, Варфоломей понравился, но мне предложили сделать его дамой. Любаша полагает, что читательницам будет приятно видеть в главной роли женщину.

– Переделаешь Варфоломея в Варвару? – предположила я, перемещаясь в гостиную следом за родительницей.

– Только не в Варвару! – Мамуля вздрогнула и пролила водку мимо рюмки. – Я сама Варвара! Нехорошо, если имена автора и героини будут совпадать. Простодушные читатели могут подумать, будто я описываю собственную жизнь после смерти!

Она снова показательно содрогнулась.

– Нет уж, у меня на загробную жизнь совсем другие планы! – Она взяла рюмку и понюхала ее, закрыв глаза. – Буду тихо, спокойно лежать на маленьком уютном погосте, в неприметной могилке под высокими соснами…

– Даже не мечтай! – сказала я. – Над тобой будет мраморный памятник трехметровой высоты, куча свежих цветов и торная тропа, протоптанная тысячами поклонников твоего таланта!

Мамуля приоткрыла один глаз и внимательно посмотрела – не смеюсь ли я. Я не смеялась.

– Спасибо, дорогая, – с признательностью ответила она и лихо опрокинула стопарик. – Нам, великим писателям, так важна поддержка родных и близких!

– Всегда пожалуйста, – ответила я, удаляясь в свою комнату. – Кстати, не пей без закуски, в жару это вредно!

– Спасибо, дорогая! – повторила мамуля, расценив мои слова как проявление той самой поддержки.

Я ушла к себе и растянулась на диване. Хотела в тишине и спокойствии поразмыслить о том, что со мной и вокруг меня происходит в последнее время, но в голове была полная пустота, настоящий космический вакуум. Определенно, звания «Гордость галактики» я была недостойна.

Мамуля возилась на кухне – гремела кастрюльными крышками, шуршала пакетами и стучала ножом. Видимо, по моему совету наспех соображала закуску к водке.

Вообще-то она на диво малопьющий человечек, бокал шампанского в новогоднюю ночь – и все, но походы в издательство меняют ее до неузнаваемости. Сама я никогда там не бывала, но у меня сложилось впечатление, что это полезное учреждение представляет собой нечто среднее между застенками инквизиции и тренировочным центром подготовки космонавтов. Во всяком случае, наш папуля утверждает, что мамуля после посещения издательства имеет такой же вид, как летчик после испытания на многократные перегрузки. А он знает, что говорит, потому что до того, как стать вольным кулинаром, ходил под полковничьими погонами и многое повидал!

Я не стала мешать родительнице снимать стресс доступными средствами и вышла на кухню, только когда мамуля оттуда удалилась. Колбаса и сыр лежали на столе так же, как я их оставила, видимо, закусывала она чем-то другим. Чем именно, выяснилось, когда я заглянула в холодильник: в баночке-солонке, привезенной из аэропорта, сиротливо загибался один-единственный грибочек. Я порадовалась, что хоть он уцелел, стало быть, не зря я старалась, папуля все-таки сможет попробовать вкусные шампиньоны. Вернее, вкусный шампиньон. Надеюсь, одного хватит для дегустации.

Чтобы сыр и колбаса не обижались на отсутствие внимания, я сляпала многослойный бутерброд и устроилась за столом с толстым сандвичем в одной руке и кружкой чая в другой. Трапезничала неторопливо, поглядывая в окошко, – надеялась увидеть возвращающуюся из загадочного загула Трошкину, но так и не увидела. Уже смеркалось, а фонари еще не зажглись, так что я могла просто не заметить тщедушную фигурку подружки.

Чай с бутербродом и мое терпение закончились одновременно. Я уже встала из-за стола, собираясь еще раз сбегать к Алке, но в последний момент вынуждена была изменить свои планы. В прихожей я столкнулась с мамулей.

Наша великая писательница была заметно нетрезва, это было понятно хотя бы по тому, что она обула мои шлепанцы и пыталась в них ходить. С учетом того, что у меня нога на три размера больше и заметно шире, это был опасный трюк – вроде исполнения гопака в снегоступах. Маменька рисковала упасть и расквасить себе нос, но упорно двигалась в направлении входной двери. При этом то, как она обулась, не шло ни в какое сравнение с тем, как она оделась! На дворе был жаркий сентябрь, а мамуля закуталась в меха.

Увидев ее в шубе, я застонала:

– Опя-ать!

– Надо! – ответила поддатая мамуля. С такой интонацией это короткое слово должна была произносить партия, чтобы комсомол безропотно ответил «Есть!».

У меня по причине достаточно молодого возраста не было комсомольской юности, поэтому я не вскинула руку в салюте. Наоборот, решительно заступила ошубевшей мамуле дорогу к выходу.

– В таком виде ты никуда не пойдешь! – непреклонно заявила я.

Мамуля, терзаемая смутными угрызениями совести из-за того, что она в кои-то веки позволила себе выпить лишнего, решила, что меня не устраивает ее пьяный вид. Она не стала спорить, повела плечами и царственно сбросила мне на руки свои меха со словами:

– Тогда ты иди!

– Я?!

– Ты!

– Там дождь! – напомнила я, пытаясь отвертеться от прогулки с бобрами.

– Дождь уже закончился, я специально выходила на балкон и проверила! Иди или я сама пойду! – уперлась она.

Я внимательно посмотрела в ее заметно раскосые очи и поняла, что спорить с родительницей сейчас бесполезно. Если я не соглашусь, она снова напялит шубу и потащится во двор.

Эта шуба – мамулин пунктик. Долгие годы она носила один-единственный меховой тулуп из шкуры овцы, которая и при жизни-то не отличалась повышенной лохматостью, а за десять лет посмертной эксплуатации оплешивела, как чумная собака. С первого же приличного писательского гонорара мамуля купила себе симпатичный полушубок из неопознаваемых фрагментов норки и до последнего времени была им вполне довольна. Но в этом году папуля имел несчастье подарить любимой супруге на день рождения ее давнюю мечту – роскошную бобровую шубу, очень красивую и дорогую. И мамуля на этих бобрах просто помешалась!