Маша Стрельцова - Смесь бульдога с носорогом Страница 35

Я молчала. Сказать было нечего.

«Будь настороже. Он тебя убьет».

«Пошел к черту!» — рявкнула я. Надо еще доказать, что это Ворон убивал девушек.

«Это он. И мы оба это знаем».

Ответить я не успела, телефон снова зазвонил — высветился мой собственный домашний номер.

— Старушка, ну ёкалэмэнэ!!! Где тебя носит?

— Дела, Марусенька, сейчас домой еду. Тебе чего — нибудь купить? — отозвалась я.

— Ничего не покупай, а мухой лети домой, тебя менты тут уже час караулят, весь чай у меня выпили, — распорядилась подружка.

— Менты? — поразилась я.

С правоохранительными органами у меня было все замечательно — они мне ничего плохого не делали, и я поэтому не понимала, почему к ним такое негативное отношение в народе. Но тем не менее их присутствие в моем доме обескураживало. Я ничего вроде не натворила. Или все же у них другое мнение есть по этому поводу?

— Маруська, — осторожно спросила я. — А они чего хотят?

— Поговорить только, не переживай!

— Буду через двадцать минут, жди, — пообещала я и рванула домой.

Раньше сядешь — раньше выйдешь, как говорят мои уголовники. То есть возникшие проблемы надо решать тут же, все равно от них никуда не деться.

Выезжая от Галининого дома, я вдруг вспомнила, как недавно я ругалась с Сережкой, Маруськиным мужем, объясняла ему что он женат и мы не пара. В разгар ссоры он жалобно на меня посмотрел и растерянно сказал:

— Машенька, у тебя уже речь как у твоих новых русских, через каждое слово «конкретно» вставляешь.

Вот гадость! Надо следить за своей речью, нечего обогащать свой язык всякой дрянью!

И твердо решила с сего момента говорить исключительно языком Пушкина.

Однако, проехав пару светофоров, я призадумалась. Пушкина я всегда здорово уважала. Поражало то, какой легкостью и грацией веяло от его строк, как четко он выражал в стихах свои мысли. Любимым стихотворением у меня было, естественно, посвящение Анне Керн. Помните?

Я помню чудное мгновение,

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное видение,

Как гений чистой красоты.

Потрясающие по красоте строки, когда я в первый раз их прочла — была абсолютно очарована. Мне, разумеется, никто таких стихов не напишет — какой из меня гений чистой красоты, моль я пигментонедостаточная. Но чувство какой — то зависти к женщине, которой писали такие стихи — осталось надолго. Лет до восемнадцати. Как раз в тот период я наткнулась на труд, посвященный переписке Пушкина, и обнаружила там интересное письмецо. Вернее — его фотографию, и должна вам сказать, с таким почерком ему б врачом — терапевтом работать, выписывать рецепты, я его каракули еле разобрала. Уж не помню кому оно было адресовано, однако одну фразу я запомнила на всю жизнь. «Вчера, — писал Александр Сергеевич, — с Божьей помощью е… л Анну Керн ». Да уж, такую женщину — только с Божьей помощью и в самом деле. Я дочитала письмо с пикантными подробностями и навсегда избавилась от зависти к Керн.

Менты меня не дождались. Пока я завозила Корабельникову упаковку пива, им кто — то позвонил и они, извинившись, уехали.

— Так им чего надо — то было? — спросила я, разуваясь.

— Да насчет Ворона твоего приходили.

— Чего?? — подняла я на нее глаза. «Твоего Ворона» — звучало божественно.

— Да интересовались, где он вчера ночью был, он сказал что у нас, вот я и подтвердила. А насчет тебя сказала что ты все равно утром заявилась и подтвердить это не сможешь.

Тварь, убийца и недоносок Ворон обеспечил себе алиби, ничего не скажешь.

— А чего это они им заинтересовались? — безмятежно спросила я. — Натворил чего? У него неприятности?

— А вот этого, старушка, они мне не сказали, — развела руками Маруська. — Сама вон спроси, — кивнула она куда — то вглубь квартиры.

— Он тут???? — шепотом спросила я в изумлении. После вчерашнего объяснения встречаться с ним было неудобно, после того что я узнала о Насте — страшно.

— Ага, тебя дожидается, — кивнула она, — чай на кухне с Серегой пьют.

Еще и Серега!!

Вот черт! А я как на грех страшней атомной войны. Вернее в случае с Серегой это кстати, но Ворону — то я хочу нравиться! Несмотря на то что он тварь, убийца, недоносок, motherfucker, bloody bastard, merde. От этого он не перестал быть половинкой.

Я заскочила в ванную, поглядела на свое бледненькое невыразительное личико. Макияж делать некогда — мое пятнадцатиминутное отсутствие будет замечено, и мне вовсе не хочется, чтобы хоть кто — то из них решил что я делала это для него. Вот черт!

В общем, я недолго думая плеснула из баночки с гламарией на ладошку, умылась и пошла к гостям.

— Мария, — умильно посмотрел на меня Серега. Бедный парень был совершенно не в моем вкусе — маленький и худенький, мне хотелось его прижать к своей большой груди, ласково погладить по голове и от души накормить. Уж не знаю, что в нем Маруська нашла, а меня его влюбленность всегда обескураживала — примерно как если бы пухлый розовощекий ангелок младшего детсадовского возраста изъявил вдруг желание меня трахнуть.

— Мария? — поднял бровь Ворон.

— Ага, Мария, — кивнула я. — А вы чего тут делаете?

— Я тебе картину принес, — Серега достал свернутый трубочкой холст и принялся разворачивать.

— А ты? — посмотрела я на Ворона.

— А я ничего не принес, я мимо ехал, — признался он.

— Ладно, с тобой значит потом разберемся, что — то ты часто мимо ездить стал, — пообещала я и поглядела на картину.

Так я и думала. Снова вариация на тему эпохи Марии — Антуанетты. Серега всегда изображал меня в старинных платьях. И почему — то я всегда выходила на его холстах юной и красивой королевой. Серега объяснял что у него такое видение композиции, вот и все.

На этой картине на мне было нежно — голубое платье, почти не прикрывающее огромную порнозвездную грудь, бледно — золотые локоны волос почти стелились по земле, а у ног моих стояли копилкой две борзые. На голове переливалась корона, в правой руке держала скипетр подозрительно-фаллической формы, и левой рукой я рассеянно гладила по голове голенького амура. Из сгустившихся на заднем плане облаков выглядывали призрачные бородатые граждане, я так понимаю какие — то боги и похотливо глядели мне в спину. Серегино видение композиции наверняка предусматривало там декольте до середины попы.

— Эээ… Сергей, — осторожно начала я, люди искусства критики не выносят, могут и творить бросить. — Тебе не кажется что грудь ты зря так откровенно прописал? Она у меня самая неудачная часть тела.

Парни как по команде с интересом уставились на мою грудь.

— Нормальная у тебя грудь, — сообщил наконец Ворон после тщательного визуального исследования. Ага, чары красоты в действии.

— Просто класс, — подтвердил Серега.

— У твоей жены лучше, поверь, — строго посмотрела я на Серегу. Тот виновато посмотрел на Маруську, но та лишь улыбнулась. Вот терпение у человека! Да я б своего давно убила за такое.

— Ну неважно, — продолжала я, — факт тот что мне не нравится. Почему бы тебе лучше не прорисовать мои ноги? Вот они мне нравятся точно.

— Так у меня только фотография груди, — объяснил Серега, — а ног обнаженных нет, не с чего рисовать. Ты ж вечно в джинсах.

Ворон поперхнулся чаем и внимательно на меня посмотрел.

— А обнаженная грудь, значит, есть? — медленно спросил он.

— Ну не совсем, а вот по это, — Серега показал на портрете полосу ткани, прикрывающей мой бюст, — помнишь, ты на мое день рождение пришла в платье с большим вырезом? Вот я по тем фотам и пишу картины.

— А можно мне те фотографии тоже? — ухмыльнулся Ворон.

— Короче, — прихлопнула я рукой по столу, — хорош мне тут порнографию разводить! Ну — ка живо говорите чего надо и скатертью дорога! У меня еще дел невпроворот!

— Да я картину принес, — смешался Серега.

— И с женой пообщаться, — подсказала я, пнув его под столом.

Он опять виновато поглядел на Маруську и бодро уверил:

— Так это само собой.

— А ты чего все мимо ездишь? — бесцеремонно посмотрела я на Ворона.

— Злая ты, Мария, — осудил меня он. — Вон в сказках даже Баба Яга гостей сначала кормила — поила, в баньке парила, а потом уж кушала.

— Она хорошая, — вступился Серега.

— Конечно хорошая. У тебя картин много ? — внезапно поменял он тему разговора.

— Шесть пейзажей, восемь натюрмортов, и двадцать шесть портретов, — отрапортовал Серега.

— Этой? — кивнул он в мою сторону.

— Не все, — покачал Серега головой, поняв Ворона с полуслова. — Один — тещи и три портрета жены.

— Выставлялся уже?

— Не, какое, — махнул рукой наш живописец.

Ворон задумался, после чего достал визитку и положил ее перед Серегой.

— Знаешь, позвони — ка по этому телефону, это моя сестра, она вчера плакалась что один художник картины отозвал, и не знает что делать — стенды, что под него заготовлены, пустые. А выставка со дня на день открывается. Скажешь что от меня.