Лоуренс Блок - Вор во ржи Страница 35

Это была Айзис Готье, и я не узнал ее, пока она не заговорила, потому что выглядела она на этот раз совсем иначе. Сегодня она была одета не как паддингтонский мишка, но выглядела очень привлекательно в синих джинсах и розовой кофточке от «Брук Бразерс». Ее тугие косички превратились в прямые волосы до плеч с красными прядями, в которых — какой я наблюдательный! — я распознал парик.

— Я бываю здесь регулярно, — объяснил я. — Это мой магазин. А вот что вы здесь делаете?

— Я не к вам обращаюсь, — ответила она, глядя на Генри, который выпрямился и опустил руку. — Ох, прошу прощения. Я обозналась. — Потом она обернулась ко мне: — Мне известно, что это ваш магазин. И мне также известно, чем вы занимаетесь в нерабочее время. И я считаю, что нам нужно поговорить. — После этого она повернула голову и снова посмотрела на Генри.

— Пожалуй, мне пора пойти перекусить, — дипломатично заметил он.

Она хранила молчание, пока за ним не закрылась дверь. Потом сообщила, что разговаривала с Марти, который сказал ей, что говорил со мной.

— Он уверен, что вы не убивали Антею Ландау, — сказала она. — Но то же самое говорил и тот полицейский. Вы приходили туда, чтобы что-то украсть, но вы этого не нашли.

— Мне не нравятся такие предположения, — ответил я. — Словно я какой-то мелкий жулик, полный профан.

Я одарил ее моей самой обезоруживающей улыбкой, но не заметил, чтобы она возымела хоть какое-то действие.

— Вы вор, — продолжала она, — и вы пришли в отель, чтобы что-то украсть. А кто-то проник в мой номер и украл мои рубины. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что вы приложили к этому руку.

— Я уловил вашу мысль, но…

— Марти говорит, что это не вы, — перебила она. — Но тут есть один нюанс. Когда я впервые сообщила ему о пропаже рубинов, я почувствовала, что он мне не поверил. Он решил, что я просто придумала способ оставить их у себя, не отказываясь их вернуть. «О, я бы и рада, не хочу, чтобы бедная миссис Консидайн страдала по моей вине, но что поделаешь, раз их у меня украли».

— Великолепно, мисс Скарлетт, но при чем тут я?

— Теперь он мне верит, — полыхнула она взглядом. — Он переговорил с вами, и теперь он мне верит. Вам это о чем-нибудь говорит, мистер Роденбарр?

— Полагаю, он образумился.

— Мне это говорит о том, — с нажимом произнесла она, — что он понял: пропажа рубинов — это не выдумка, раз вы признались в их похищении. Вероятно, вы приходили в отель еще раньше, когда я встретила вас в коридоре.

— А потом вернулся на место преступления?

— Вы обнаружили, что охрана в «Паддингтоне» оставляет желать лучшего, и захотели посмотреть, нет ли чего интересного в других номерах. Но прежде всего хотелось бы выяснить, почему вы вообще сунулись в мой номер. Вас послал Джон Консидайн?

— Я никогда с ним не встречался. К тому же, если бы я уже украл по его просьбе рубины, зачем ему понадобилось посылать Марти уговаривать вас расстаться с ними?

— А может, он и не знал, что вы их украли. Может, вы не сказали ему, потому что задумали продать рубины, а не ограничиваться тем, что он вам пообещал?

— Слишком много «может» в одном предложении.

— Это два предложения с одним «может» в каждом.

— Правда? По-моему, все равно многовато.

— По-вашему, слишком много гипотез?

— Скажи, что я гипотетичен, — откликнулся я.

— Это вы на песню намекаете? — Она подбоченилась, склонила голову набок и вполголоса напела на мотив «Скажи, что я безответственна»:

— «Скажи, что я гипотетичен… Добавь еще…» Что добавить?

— Ироничен, — предположил я.

Она скривилась.

— Добавь еще — теоретичен.

— Уже лучше, — согласился я.

— Но не забудь, что ироничен…

— Мне нравится, — сказал я, — и рад, что мне удалось внести свою лепту. По-моему, мы сочинили хит.

— По-моему, вы отклонились от темы, — сурово парировала она, но выглядела уже не такой суровой, как раньше. На губах даже промелькнуло некое подобие улыбки. До одобрения еще далеко, но прогресс налицо.

— Вы считаете, что я завладел вашими рубинами. — Обратите внимание на притяжательное местоимение: таким образом я хотел дать ей понять, что я на ее стороне. — Допустим, вы правы.

— Я так и знала!

— Я рад, — сказал я. — Но пусть это останется не более чем гипотезой. Я не сказал, что вы правы; я сказал: допустим, вы правы. Кстати сказать, у вас я никогда ничего не крал.

— И это правда?

— Истинная!

— И я должна поверить вам на слово? Слово вора?

— Украшения пропали из вашего номера, — заметил я. — Имейте в виду: моя нога не переступала порога вашей комнаты. Я даже не знаю, в каком номере вы живете.

— Как же вы можете утверждать, что никогда в нем не были?

— Потому что вы живете на шестом этаже, а единственный номер на шестом этаже, в котором я побывал, — это номер Антеи Ландау.

— Бедняжка Антея, — вздохнула она. — Она не ладила с большинством постоянных жильцов, но ко мне всегда была добра. «Дорогая, если вы когда-нибудь напишете книгу, — говорила она, — несите ее прямо ко мне». Вы только что сами признались! — бросила она на меня испепеляющий взгляд.

— В чем признался?

— Что были в ее номере.

— Подумаешь, признание, — ответил я. — Мы с вами не в суде. Как бы то ни было, там нашли отпечаток моего пальца. Главное, я никогда не был в вашем номере и в глаза не видел вашего Элвиса на черном бархате.

— Тогда откуда вы… а-а… Верно, вам сказал Марти.

— Он просто в восторге. Но позвольте вернуться к моей гипотезе. Предположим, чисто теоретически, что ваши рубины у меня.

— Теоретически — подходящее слово. Хорошо, сыграем по вашим правилам. У вас нет рубинов, но предположим, они у вас были.

— Что вам нужно для счастья?

— Что мне нужно для счастья? Верните мне эти проклятые рубины, и я буду на седьмом небе!

— Вам нужны сами рубины? Просто пытаюсь понять, что вас привлекает, — пояснил я. — Симпатичные красные камушки или их цена?

— Продолжайте.

— Вас удовлетворит их денежный эквивалент?

Ее глаза загорелись. Они остались синими, но уже не такого пронзительного цвета. Наверное, я начал к ним привыкать.

— Джон Консидайн тоже затрагивал эту тему, — заметила она. — Он сказал Марти, чтобы тот предложил мне пять тысяч долларов. Пять тысяч долларов!

— Жалкие гроши, — согласился я.

— Я бы сказала — жалкая подачка. Оценщик говорил, что они стоят восемьдесят тысяч.

— Это больше той суммы, на которую они застрахованы, но, вероятно, ненамного. Ладно, забудем про пять тысяч.

— Я забыла про них, как только услышала.

— И про восемьдесят тысяч тоже забудьте, если хотите получить хоть что-нибудь. Допустим, вы получите двадцать тысяч.

— Двадцать тысяч долларов.

— Без лишнего шума, наличными.

— Это меньше, чем они стоят.

— Предположим, что они подлинные, и предположим…

— Эксперт сказал, что это — настоящие бирманские рубины.

— Самые лучшие рубины привозят из Бирмы и Шри-Ланки. Эти страны — крупнейшие их экспортеры, — заметил я.

— Знаю.

— А кто, по-вашему, крупнейший импортер синтетических рубинов?

— Хотите сказать, — произнесла она, помолчав, — тоже Бирма и Шри-Ланка? В чем тут смысл?

— Подумайте.

— Я как-то видела на шоссе магазин с вывеской: «Покупаем рухлядь и продаем антиквариат». Этим и занимаются в Бирме и Шри-Ланке?

— Занимаются, — кивнул я, — и им это сходит с рук, потому что синтетические рубины практически невозможно отличить от настоящих, поэтому рубины — не самое лучшее долгосрочное вложение капитала.

— Я и не думала их продавать, — нахмурила брови Айзис. — Если бы продала, то получила бы куда больше двадцати тысяч. Понимаете, я носила их на сцене…

— Да. «Свобода — это вещь».

— Так вы меня видели? Нет, конечно. Вам сказал Марти.

— Я слышал, вы были неподражаемы.

— Вы это просто так говорите, но все равно приятно. — На сей раз ее улыбка была искренней. — Я любила эти рубины. Я себя в них так чудесно чувствовала. Особенно потому, что мне их дал Джон. Потом мои чувства к Джону изменились, а к рубинам — нет.

— А сейчас?

— Двадцать тысяч долларов — большие деньги. Я буду скучать без рубинов. Вообще-то я уже по ним скучаю. Но, конечно, от денег пользы гораздо больше. Хотя вы мне их все равно не вернете?

— Мы же обсуждаем гипотезу, верно?

— Вы это так называете? — нахмурилась она. — Мне бы хотелось получить назад мои рубины, мистер Роденбарр.

— Берни.

— Я хочу мои рубины, Берни. Или двадцать тысяч долларов. Но у вас нет ни камней, ни денег, значит, вы просто дурака валяете.

— Мне казалось, мы обсуждаем гипотезу.

— Какая разница, — огрызнулась она и направилась к двери.

С ее уходом в помещении стало тише и как-то темнее. От нее исходил свет, даже когда она не была разодета во все цвета радуги. Я остался в одиночестве. Генри не вернулся, и я не знал, собирается ли он возвращаться.