Джинн из консервной банки - Дарья Александровна Калинина Страница 35

не помню. Но это не очень-то помогало. Ребята там были шумные и нахальные, или это мне с непривычки так казалось, не знаю. И когда мне сказали, что меня хотят забрать в семью новые папа и мама, я сначала обрадовалась. Куда угодно, лишь бы подальше от этого шума и гама. Тем более мне сразу сказали, что у меня будет своя комната, куча игрушек и что меня будут любить и баловать. Но вскоре я поняла, что эти люди взяли меня к себе для чего угодно, но только не для того, чтобы заменить мне родителей. И любви никакой у них ко мне не было. С самого начала со мной они разговаривали так, словно отдавали команды. А потом сказали, что я поеду к своей тете и поживу у нее какое-то время. Я сначала обрадовалась, потому что подумала, что они отвезут меня к тете Рите – сестре моей мамы, но оказалось, что они отвезли меня к какой-то совсем чужой мне тетке, которая тоже не была слишком мне рада. Она даже пыталась возражать, но Михаил как-то сумел уговорить свою сестру.

– Сестру? Так тебя привезли в интернат к Тамаре Михайловне? В Лесной Бор?

– В Лесной Бор, но только не в сам интернат, а прямо домой к Тамаре.

– Вот где ты жила!

– Но по крайней мере, там был сад. Да и Тамара жила в частном доме, где во дворе бегали веселые собаки, я с ними быстро подружилась.

– А интернат?

– Там я бывала редко. Тамара вообще не любила, чтобы я выходила куда-то из дома без дела. Мне полагалось заниматься чем-то полезным по хозяйству, читать, а лучше всего – это делать уроки. Вот тогда Тамара выглядела довольной, гладила меня по голове и говорила, что Бог может не дать человеку ума или таланта, но если он дал ему достаточно усердия, то человек все равно чего-нибудь да добьется в этой жизни. Это она говорила про себя. И знаете, Тамара относилась ко мне куда лучше, чем Михаил и Вера. Хоть она и была всегда сильно занята, но все же уделяла мне время. Занималась со мной, объясняла, если я что-то не понимала в уроке. Ей хотелось, чтобы я училась лучше всех других детей. И я старалась.

– Где же ты училась?

– В соседнем поселке есть средняя школа. Туда Тамара меня и возила. А обратно меня забирал кто-нибудь из родителей моих одноклассников. Или мы с ними добирались на автобусе. Или я приезжала одна на электричке. Нет, мне у Тамары даже нравилось. Я чувствовала, что по большому счету я ей не нужна, но покуда я была покорной, старательной и вежливой, она меня терпела у себя. Но именно что терпела. Никаких теплых чувств или там нежности или любви она ко мне тоже не испытывала. Но и обижать не обижала.

– И долго ты у нее прожила?

– Первые четыре класса я проучилась в той школе. А потом за мной приехали Михаил с Верой. Они не очень изменились, а вот я так выросла, что они меня едва узнали. И почему-то очень сильно этому обрадовались.

– Подожди, ты хочешь сказать, что они ни разу не навестили тебя за эти четыре года?

– Нет. Они не приезжали.

– Но тем не менее они обрадовались, когда тебя увидели.

– Они не мне обрадовались.

– А чему?

– Их порадовало, как сильно я изменилась. Они сказали, что теперь меня нипочем никто не узнает и подвоха не заподозрит. Это было первое, что они сказали при виде меня. Наверное, поэтому их слова меня так сильно поразили, что я их запомнила. А когда мы приехали в город, то я оказалась в той же самой комнате, в которой уже провела несколько ночей четыре года назад. И знаете что? Ничего за это время в ней не поменялось. Просто ничегошеньки! И занавески были теми же самыми с жирафами. И куклы, которые стояли на полках и сидели на полу, сидели точно в тех же позах. Исчезли только вещи той девочки.

– Какой девочки?

– Ну, в этой комнате до меня жила какая-то другая девочка.

– Тебе это твои приемные родители сказали?

– Нет. Наоборот. Они-то мне всегда твердили, что я – их родная дочка. И Тамара мне то же самое внушала. Но я-то помнила, что мои настоящие родители погибли, а эти мне чужие люди. Хотя никому из них я этого не говорила.

– Почему?

– Не знаю. Им было наплевать, что там у меня на душе. А мне не хотелось с ними говорить о своих папе и маме. Поэтому я больше молчала, что их полностью устраивало. Иногда я слышала, как они между собой обсуждали то, как они меня нашли, и радовались, как сильно им повезло. Мол, одного ребенка потеряли, но нашли похожую девчонку того же возраста да еще страдающую потерей памяти. Просто идеально!

– То есть они тебя выдавали за свою родную дочь?

– Да! Изображали, что я – это она. И я тоже стала ломать эту комедию.

– Почему?

– Назад в детский дом я не хотела. У Михаила с Верой я продолжала вести примерно тот же образ жизни, что и дома у Тамары. Учеба, уроки, помощь по дому. Вот только моих мохнатых друзей тут не было. И мне было очень тоскливо. Но постепенно я влилась в коллектив, свела дружбу с некоторыми ребятами. И мне стало уже не так скучно.

– А наркотики?

– Были и наркотики, и вписки, и стакан. Не слишком часто, но случалось. Чего вы хотели? Я вошла в подростковый возраст. И мне нравилось, как они злятся.

– Михаил с Верой?

– Ага! Особенно Вера! Она даже белела от злости! Уверена, что, будь я ее родным ребенком, она избила бы меня до полусмерти за те выходки, которые я позволяла. Но меня они и пальцем не смели тронуть. Не любили, порой ненавидели, но при этом пылинки с меня сдували. Особенно первое время. До школы возили, из школы забирали, глаз с меня не спускали. Когда случалось заболеть, не жалели денег на врачей, лекарства и фрукты, хотя обычно были со мной довольно прижимисты. Никаких излишеств, обновки по минимуму, лучшая игрушка – это учебник.

– А почему ты решила, что до тебя у твоих приемных родителей жила еще какая-то девочка?

– Но ведь это не утаишь. Игрушки, которые мне достались от нее, были уже поюзанные. На мебели нашлись следы использования, где-то царапки, где-то мазня фломастером, где-то сколы. И даже кое-что из вещей осталось от