Дарья Донцова - Хищный аленький цветочек Страница 36

Я посмотрела собеседнице прямо в глаза.

– Я очень люблю будущего мужа. Но… Если ему покажется, что брак со мной помешает его творческому развитию и Егор решит бросить меня, так тому и быть. Елена Львовна может расстелить перед ним красную дорожку на Олимп моды? Прекрасно, он давно пытается выбиться в первые ряды. Пусть у него все получится. Спасибо тебе за разъяснение ситуации, теперь я понимаю: Гоша оказался в нужном месте. Когда в душе живет любовь, она вытесняет эгоизм. Мы не поженимся? Ну и пусть! Лишь бы Егор осуществил свою мечту. Я согласна на все ради его счастья.

– Прямо-таки на все? – печально спросила Аврора.

– Да! – твердо ответила я. – Он сошьет чудесное платье для твоей матери, а Елена Львовна разрекламирует талант моего жениха.

Дочь Козиной неожиданно схватила меня за руку.

– А если его заставят убивать людей?

Я постаралась не измениться в лице.

– Ты о чем?

Аврора отшатнулась.

– Извини, так, ерунда пришла в голову…

Теперь уже я крепко схватила ее за ладонь.

– Нет, раз начала, договаривай. Какие еще убийства?

Рори вскочила.

– Просто я хотела объяснить: вовсе не на все ты готова. Как поступишь, услышав от Гоши: «Степа, я задушил человека, очень плохого, отвратительного. От его смерти всем только лучше будет»? Что ему ответишь?

– Не знаю, – пробормотала я. – Но точно не побегу в полицию. Наверное… спрячу Егора. Ну и мысли у тебя! Намекаешь, что в вашем доме кого-то лишают жизни?

Аврора выдернула ладонь из моего кулака.

– Нет. Отстань. Тебе не понять. Никому не понять! Дорога означает смерть для многих… Это невозможно объяснить.

Аврора замолчала и сжала губы.

На этот раз мне не пришлось изображать растерянность.

– Дорога? Ты о чем?

И тут, как назло, дверь в комнату приоткрылась, на пороге появилась Ася. Более неудачного момента для ее визита и представить трудно!

– Вот вы где… Чем занимаетесь? – спросила она.

– Рассматриваем каталоги галереи, – мигом соврала Аврора.

– А я как раз хотела провести Степоньку по залам, – обрадовалась Мухина. – Там столько прекрасных картин! Есть новая работа Феди. Говорят, потрясающее полотно. Я, правда, еще не видела, его только-только повесили. Рори, пойдешь с нами?

– Спасибо, голова болит, – отказалась дочь Елены Львовны.

– Сейчас принесу таблетку, – засуетилась Ася.

– Не надо, – остановила ее Аврора. – Посижу спокойно одна, и мигрень пройдет.

– Ладно, – согласилась владелица «Кексов мечты», – тогда я заберу Степоньку.

Мне пришлось прервать интересный разговор и последовать за Мухиной. А та тараторила без умолку.

– Экспозиции размещены в соседнем здании, нам придется пройти туда через кухню, Алене не удалось сделать проход в другом месте. Немного неудобно, но лучше, чем топать по улице. Что тебе рассказывала Аврора?

– Говорила о галерее, о своих планах работать экскурсоводом в музее, – пояснила я. – Похоже, она переживает, что лишена дара живописца.

– Это неправда! – горячо возразила Мухина. – Рори талантлива, но у нее нет своих идей. Картины ее неоригинальны, смотришь на них и понимаешь, что где-то уже видел нечто подобное. Неделю назад Аврора показала матери свое очередное произведение, я заметила, как она с холстом в кабинет к Алене направилась. А через полчаса, сидя в гостиной, услышала ее тихий плач. Рори по коридору к себе бежала, я девушку догнала, попыталась выяснить, кто ее обидел, и услышала: «Мама меня не любит, ее сердце отдано Феде. Полотна его нахваливает, разрешила ему без совета с ней новые картины в галерее вывешивать. А мои работы вечно критикует. Сколько ни стараюсь, угодить мамочке не получается. Как мне признание заработать, если я ничего публике не представляю? Обратиться в другую галерею не могу – вот владельцы обрадуются: дочь Козиной решила уйти от матери!» Я ей чаю налила, кексов принесла и к Алене поспешила. Передала ей разговор и от упрека не удержалась: «Неужели тебе трудно пойти Рори навстречу? Выстави ее картину, это придаст девочке уверенности в себе. А то у нее явный комплекс неполноценности, она считает себя неумехой во всех областях. Да, ее творения вторичны, но вдруг они кого-то зацепят? Или обмани дочку, дай ей денег, соври, что ее натюрморт-пейзаж кто-то приобрел. Надо вытаскивать Аврору из депрессии». Алена вздохнула, подошла к мольберту и сдернула прикрывавшую его ткань со словами: «Вот забракованный мною шедевр».

Ася замолчала, потом спросила:

– Видела картину Ван Гога «Подсолнухи»?

– Конечно, – удивилась я, – она очень известная.

– Вариантов произведения несколько, – уточнила Мухина. – Художник написал две вазы с двенадцатью цветами, три с пятнадцатью, одну с пятью и одну с тремя. Вроде я ничего не забыла и не перепутала, хотя могу ошибиться. Рори повторила работу с тремя подсолнухами один в один. Алена сказала дочери: «Хорошая копия Ван Гога, но в галерее выставляются исключительно оригиналы». Аврора заспорила: «Нет, мама, я сама придумала композицию!» Алена взяла с полки альбом, открыла его на нужной странице и продемонстрировала дочке. А та обрадовалась: «Теперь понимаешь, что ты ошибалась? У Винсента один цветок прямой, два чуть наклонены, а у меня они повернуты в разные стороны и ваза прямоугольная». Алена так и не смогла переубедить дочь, та убежала в слезах.

– А что дальше было? – заинтересовалась я. – Что еще говорила старшая Козина?

– Сейчас припомню ее слова и постараюсь передать поточнее… «К сожалению, Рори винит меня в своих неудачах, думает, что я ее презираю за бесталанность. Но ты же знаешь, что это не так. Повесить в галерее пародию на Ван Гога я не имею права. Холст вызовет шквал негативных откликов, Аврору заклюют критики, я спасаю девочку от унижения. Увы, в дочери нет божьей искры. Зря я поддалась на уговоры и позволила ей встать к мольберту, надо было направить Рори в медицину. Ну, не всем же быть художниками… Но когда я предложила девочке учиться на стоматолога, она чуть из окна не выбросилась. Пришлось протолкнуть ее в художественный вуз. А нужно было на своем настоять, сейчас бы Аврора получила полезную профессию, встала на ноги, завела друзей, а не сидела дома с чувством, что она неудачница». Приблизительно такой был разговор.

– Аврора планировала стать живописцем? – уточнила я. – О карьере врача она не мечтала? Кстати, почему ее не зовут пить чай вместе со всеми?

Мухина фыркнула:

– Боже! Аврору приглашают к столу. А она вечно отвечает: «Лучше я в комнате поем, одна. Знаю, меня никто не любит, общаться со мной не хотят. Я вам только помеха, потому что не гениальна, как некоторые. Оставьте меня в покое, не изображайте, что вам приятно рядом с бездарью находиться». У нее явный комплекс. Уж и не знаю чего. Неполноценности? Недолюбленности? Брошенности? А ведь это сплошная фантазия. Алена дочь обожает, но та чувства матери замечать не хочет. Рори нравится упиваться ощущением своей никчемности. Вот ты спросила про профессию врача… Никогда Аврора о ней не заговаривала. Зато считает, что Елена Львовна впускает в свою душу только тех, кто в руках кисти с палитрой держит, поэтому и кинулась в живопись. Понимаешь, Рори неумна, но девочка она хорошая, послушная, изо всех сил хочет показать матери свой талант. Но, увы, его нет! Вот Федя другой. У него отвратительный характер, парень не умеет держать себя в руках, не блещет воспитанием, говорит, что думает, поступает как заблагорассудится, но… он гений. Поэтому Алена прощает любые его выходки. Она считает, что одаренные люди рождаются редко и все равно, как они себя ведут. И ведь правда, если вспомнить биографии великих, все, кого поцеловал ангел, не могут похвастаться…

Мухина остановилась.

– Мы пришли, вот новая картина Федора. О, господи!

Моя спутница неожиданно покраснела, над верхней губой у нее заблестели мелкие капельки пота. Я, удивленная реакцией Мухиной, глянула на полотно, висевшее на стене. Ася же, бросив скороговоркой: «Сейчас вернусь», побежала к выходу из зала.

А я принялась рассматривать холст.

Глава 27

Сюжет картины показался мне весьма мрачным. Художник изобразил широкую, изрытую ямами проселочную дорогу. Небо над ней затянули серые низко нависшие, тяжелые тучи, из которых моросил мелкий нудный дождик. По раскисшей глине брели босиком молодая женщина в ярко-красном коротком и узком, явно с чужого плеча, пальто и трое детей мал мала меньше, тоже в одежде из секонд-хэнда. Мать держала в руке чемодан, у малышей на спинах болтались рюкзаки, из них высовывались потрепанные игрушки и какие-то тряпки. На ногах всех членов семьи были кандалы с ядрами на цепях, а на головах терновые венцы, из-под которых стекали капли крови. По левой обочине стояли полулюди-полузвери разного возраста и пола. Один держал кнут, другой пистолет, третий камень, вместо лиц – жуткие, оскаленные морды несуществующих чудовищ, такие омерзительные, что меня передернуло. На правой стороне дороги выстроились херувимы, с головой укутанные белой тканью. Они держали куски хлеба, бутылки с молоком, корзины с едой. На переднем плане, в отдалении от всех, серафим с тщательно выписанным лицом Елены Львовны сжимает топор, рядом стоит корзина с отрубленными мужскими и женскими головами.