Дарья Калинина - Бонус для монсеньора Страница 36

– Вы запомнили их лица?

– Со мной общался только один из них.

– Кто именно?

Иван Алексеевич посмотрел на подруг, словно на ненормальных.

– Тот очкастый тип на белой «Ауди», за которым я следил и которого из-за вас упустил, – ответил он.

Напоминание о собственном промахе подругам не понравилось. И они поспешили продолжить задавать вопросы.

– А что вы сказали преступникам, куда дели шахматы?

– Сказал, что потерял их.

– Почему соврали?

Иван Алексеевич замялся.

– Не хотел подставлять Зинаиду Митрофановну. Видите ли, она человек физически слабый. Ей пришлось в жизни многое пережить. Здоровье у нее не ахти какое. У тех четверых старичков, хотя они и старше Зинаиды Митрофановны, физическое состояние куда лучше. Но и им нелегко: в их-то возрасте и такой стресс. Но то, что для них крайне неприятный эпизод без особых последствий, для Зинаиды Митрофановны могло обернуться куда трагичней.

– Так вы ее не выдали?

– Нет!

Подруги уважительно посмотрели на Ивана Алексеевича. Надо же, до чего внешность у людей бывает обманчива. Этот бедолага с внешностью кузнечика-переростка, оказывается, обладал благородной и чуткой душой. И немалой выдержкой.

– Вы прекрасный человек, – с чувством произнесла Леся.

– Мы вами гордимся, – добавила Кира.

Иван Алексеевич под их прочувствованными взглядами окончательно зарделся. И его щеки теперь почти сравнялись цветом с ушами.

– Я сделал лишь то, что должен был сделать, – пробормотал он. – И потом, Зинаида Митрофановна моя пациентка. А я давал клятву Гиппократа – не навредить своему больному.

Итак, было похоже, что ситуация складывалась в пользу подруг и доктора. Если верить словам доктора, а подруги не видели причин, почему бы ему не верить, преступники ничего не знали про Зинаиду Митрофановну. И вряд ли племянница Вика особо распространялась по поводу имени своей тети, когда явилась на барахолку торговать ее шахматами. И значит, преступники могли и не знать про тетушку. А если не знали, то и вопрос отпадал.

Подруги сами найдут тетушку Зину. И выяснят, во-первых, кто же ее похитил. А во-вторых, где она взяла свой комплект шахмат.

– Эти шахматы можете отдать преступникам, – сказала Кира, обращаясь к Ивану Алексеевичу. – Не нужно их злить.

– Да, пусть думают, что вы образумились. И покорились им.

Иван Алексеевич порывисто схватил шахматы и принялся благодарить подруг. Но недолго, потому что в это время в дверь позвонили. Кира тут же, помимо воли, залилась краской. Она догадывалась, да что там, она просто знала, кто стоит за дверью. Она уже разговаривала сегодня вечером с Апогеем. И тот сказал, что как только освободится, то приедет к Кире. А та предупредила, что может быть не дома, а у Леси. И чтобы тот зашел за ней туда.

И вот оно свершилось. Апогей здесь.

Но сама хозяйка квартиры Леся ничего об этой договоренности ее подруги с новым сердечным другом не знала. И потому, отправившись открывать, была изрядно удивлена, обнаружив на пороге чисто выбритого, интересного и яркого мужчину в щегольском прикиде, с красивыми, лучистыми глазами на длинном, немного грустном лице и букетом цветов в руках.

– Вы ко мне? – поинтересовалась она, принимая самую соблазнительную позу из всех, которые могла припомнить. – Ой! Это ты!

Леся наконец признала в незнакомце Апогея. И теперь страшно смутилась. Что он тут делает? У нее на пороге, да еще с цветами, да еще без предупреждения. Казалось бы, вывод напрашивался сам собой. Утомившись ухаживать за Кирой, ветреник Апогей решил приударить также и за ее подругой. И потому первым побуждением Леси было просто захлопнуть дверь перед носом нахала. А потом свято хранить тайну и никогда и ничего не говорить об этом инциденте Кире, чтобы не расстраивать подругу.

Но немного оправившись от охватившего ее возмущения, Леся решила не торопиться с выводами. Уж очень счастливым и влюбленным выглядел мужчина. Не может быть, чтобы он так основательно втюрился в нее. Тем более что и повода никакого Леся ему не давала. И потому захлопывать дверь она не стала, решив уточнить:

– Ты Киру ищешь?

– Да, да! – едва не приплясывая на месте от нетерпения, воскликнул мужчина. – Она ведь у тебя?

– У меня.

Апогей немедленно просиял и протиснулся мимо Леси, умудрившись при этом преподнести ей коробку шоколадных конфет. От такой галантности у Леси даже захватило дух. И она впервые подумала, что, пожалуй, ее подруге повезло больше, чем можно было ждать.

Обнаружив в квартире еще одно лицо мужского пола, Апогей на секунду растерялся. Но тут увидел Киру, снова просиял, протянул ей цветы и горячо обнял.

– Я так скучал! – ничуть не стесняясь вытянувшейся от любопытства шеи Ивана Алексеевича и Леси, произнес он. – Думал о тебе весь день!

– Я тоже! Милый!

– Любимая!

– Я тебя обожаю!

Леся поняла, что еще немного, и эти двое начисто забудут обо всем на свете. Похоже, наступила пора ей вмешаться.

– Эй! Эй! – решительно воскликнула она. – Молодые! Хорош! Разойдитесь!

Парочка нехотя, но все же послушалась.

– У нас есть дела поважнее ваших амуров, – строго сообщила им Леся, но ответной реакции так и не добилась.

Похоже, оказавшись вместе под одной крышей, влюбленные начисто забыли обо всем. И как раз считали, что важней их чувств друг к другу на свете просто быть в данный момент ничего не может. Но Леся не могла позволить, чтобы эмоции ее подруги окончательно застлали бы той мозги.

– У нас есть два вопроса, – внушительно произнесла она. – Первый, где и как нам искать тетю Зину? И второй, кто и за что убил Марину?

При имени «Марина» Апогей дернулся. Но слабо, очень слабо. Новое чувство начисто вытеснило из его сердца образ легкомысленной кокетки, долгое время использовавшей его любовь в своих корыстных целях.

– По первому вопросу у меня есть кое-какие соображения, – сказал Иван Алексеевич.

– Говорите!

– Дело в том, что Зинаида Митрофановна жаловалась мне на свою племянницу, внезапно словно снег на голову свалившуюся на нее из Воронежа.

– И что?

– Девушка – это дочь ее покойной сестры. Незамужняя. И, по словам Зинаиды Митрофановны, весьма глупая и ограниченная особа.

Знал доктор и другие подробности. По словам Зинаиды Митрофановны, тетя и племянница никогда не были близки. И потому визит племянницы оказался для Зинаиды Митрофановны полной неожиданностью. Даже когда была жива ее родная сестра, Зинаида избегала частых контактов с племянницей. Ей казалось, что девочка растет не такой, какой бы следовало. Впрочем, своими собственными детьми Зинаида Митрофановна обзавестись не успела и потому держала рот на замке, не рискуя давать сестре советы по воспитанию единственной дочери.

Сестра воспитывала дочку одна. Родила, как говорится, для себя. И потому ничего для ребенка не жалела. Девочка росла избалованной и капризной. А если добавить к этому еще некоторую природную туповатость и жуткий эгоизм, картина ее характера получалась и вовсе печальной. Но вмешиваться Зинаида Митрофановна зареклась, помня отпор, который дала ей сестра, когда один-единственный раз она отважилась вмешаться.

– Моя дочь, как хочу, так и ращу кровиночку! А ты пустоцветом жизнь прожила, так теперь и не суйся!

Зинаида Митрофановна знала, что сестра скончалась. Была на ее похоронах. Но и тогда Вика – ее племянница – ни словом не обмолвилась о том, что хочет приехать погостить к тете. И вдруг приехала. Да не в гости, а на постоянное место жительства.

– Мамину квартиру я продала! С тобой теперь буду жить, тетечка. Ты уже старенькая. За тобой уход нужен. А я тоже одинокая. Вот и буду за тобой ухаживать, – радостно вещала Вика. – Что скажешь?

Сладкие слова племянницы задурманили голову Зинаиде Митрофановне, и она подумала: а что, в самом деле, такого ужасного в предложении племянницы? И хотя годами они лишь немного разнились с племяшкой, но здоровье Зинаиды Митрофановны все чаще ее подводило. Спина иной раз болела так, что неделями ни разогнуться, ни с кровати встать не могла. Так что Зинаида Митрофановна предложение племянницы приняла. Но что-то продолжало неприятно царапать ей душу.

Прописывать к себе Вику она не торопилась, но пришлось в конце концов. Без прописки женщину не брали ни на одну работу. Около года они прожили более или менее мирно. Но все равно Зинаида Митрофановна все время ощущала растущую со стороны племянницы неприязнь и даже агрессию.

– Дошло до того, что она меня моим же куском хлеба попрекать начала, – жаловалась женщина Ивану Алексеевичу, когда приходила к нему на сеансы массажа. – Брызнет ядом, а потом словно спохватится и сладкая-сладкая такая становится. Прости, тетечка, поет. Ты все не так поняла. Только все слова, а сердцем чую: не любит она меня. И зачем приехала, в толк взять не могу.

Иван Алексеевич помалкивал. Но про себя прикидывал: не иначе как племянница решила просто прилепиться к квартире своей тети, для чего и затеяла переезд из родного города.