Иоанна Хмелевская - Крокодил из страны Шарлотты Страница 36

Я интуитивно улавливала тут какую-то связь. Ну конечно, ничего странного, ведь Лешек Кшижановский плавает. А чем тот человек занимался в воде? Тонул, а потом приехал в Копенгаген? Так ведь у Лешека и впрямь кто-то утонул…

Я почувствовала, что голова у меня скоро вовсе откажет, и потянулась за очередным листком. По-датски. Пришлось пойти с ним к Норвежцу, поскольку звать его к себе не имело смысла – радио орало на всю катушку и заглушило бы даже иерихонские трубы.

Я убавила звук и потребовала перевести. Норвежец пробежал глазами и неодобрительно изрек:

– Очень плохой характер.

Наверняка он имел в виду характер почерка, но его замечание, очевидно, можно было отнести и к самому корреспонденту.

Норвежец переводил на французский, а я записывала по-польски. Даже наших совокупных лингвистических познаний не хватило на идеальный перевод, так что пришлось изложить его на бумаге в авторизованном виде.

«Дорогие мои, – писал отправитель, – постараюсь коротко. Не нравятся мне полученные новости. Очень неприятная ситуация, с такой утратой невозможно смириться. После смерти нашего друга никто не знает, куда подевался груз. Вес его 452 килограмма. Поговорите с Акселем, Акселю наверняка что-то известно. Он в воде, в непроницаемой изоляции. Перед путешествием мы договорились затопить его с балластом на глубине. Петеру нужен план того места. Не понимаю, почему у вас его нет. Надо выяснить, не знает ли чего насчет плана эта кретинка, ее приятель плавал капитаном. Я беспокоюсь. Она не в курсе, и не надо ее посвящать. Транспортировка обычная, как всегда идет в… Твой друг Л.».

Как мы ни бились, но так и не смогли разобраться с транспортировкой, в чем же это что-то идет. Норвежец не знал такого датского слова. Но я все равно с первой же фразы догадалась, о чем речь. Ну конечно же, о том потерянном грузе стоимостью сколько-то там миллионов долларов. Смерть друга… приятель-капитан… что-то делает в воде… Петер, Аксель, Лаура!!!

– Я так понимаю, что тот человек, который умер, был в водонепроницаемом костюме и надо его найти, – неуверенно сказал Норвежец и этим отвлек меня от сумбура, справиться с которым уже сил моих не хватало.

– Я понимаю больше, можешь слушать музыку, – отмахнулась я и ушла в свою комнату, чтобы сравнить почерк в письмах. Нет сомнений, это писала Лаура!

Я закурила сигарету и уставилась на ее письмо как баран на новые ворота. Никак это не умещалось в моей голове. Господи, что происходит? Эта старая перечница, excusez le mot, торгует наркотиками?!

Все остальные сведения не так выбили меня из колеи. Лешек, значит, действительно перевозил контрабанду, да еще какую! Будущий покойник спрятал ее где-то под водой в ту самую ночь, когда они всей компанией отвалили в Хумлебек. Возможно, он и стал-то покойником в связи с этим грузом, может, сболтнул лишнее, а может, за ним охотились еще раньше. Майору наверняка об этом известно побольше моего.

Кому адресовалось письмо? Не таинственному Акселю, не Петеру Ольсену, которые оба здесь упомянуты, ну и, конечно, не Алиции – кажется, ее тоже упоминают. Так, дата… Ноябрь прошлого года.

В письме почему-то меньше сведений, чем следовало бы ожидать. Нет ни слова о наркотиках. Тогда откуда Алиция о них разузнала?

Я вытащила следующий листок. Снова по-немецки. Еще немного, и я рехнусь от этого вавилонского смешения языков, немецкий я проходила только в первом классе гимназии! Но дело пошло на удивление легко, и я сразу же получила ответ на свой вопрос. Содержание письма, пересыпанного сухим языком названий и цифр, более-менее удалось понять. Героин, морфий и опиум фигурировали в нем вперемежку с указаниями веса и цены. Я узнала, что из Польши ожидается ежемесячно около 50 килограммов героина, и это не бог весть сколько, предвидится также какой-то внеплановый товар. Ближайшая его партия поступит лишь в будущем году. Что-то еще идет из Франции, из ГДР, что-то будет переправлено в Швецию, а что-то в Америку. Я не вникала в значение этого чего-то, информации и так хватало с лихвой. Алиция могла сориентироваться в сути дела с первой же фразы, уж она-то, в отличие от меня, горемычной, владела немецким в совершенстве.

Каким образом эти письма попали к ней в руки? Должно быть, случайно, по каналам, имеющим отношение к старушке Лауре. За Алицией не водилось привычки читать чужие письма, эти же привез, по всей видимости, сторонний человек и, не разбираясь, что к чему, вручил все скопом, не уточнив адресатов. Быть может, она начала читать, а потом уж поняла, что письма не к ней. А дальше?.. Ну, я бы и сама не призналась даже дружественно настроенным ко мне контрабандистам, что ознакомилась с их исповедями!

Я снова ушла с головой в свое захватывающее чтение. Нашла несколько писем от покойной тетки, и постепенно этот немецкий истощил все ресурсы моего серого вещества. Вдобавок я читала их, кажется, в обратной последовательности. В письмах тетки попадались такие же подчеркнутые разным цветом буквы и выписанные Алицией на полях немецкие слова. Мало того, что я их не знала, еще и Алиция писала как курица лапой. Удалось разобрать только кусок фразы: «Сын Лауры будет…»

Сын Лауры, любопытно. Значит, у нее есть сын? Алиция никогда о нем не упоминала. Сообразить, кто он таков, мне не удалось, да я особенно себя этим и не утруждала. И без того пищи для размышлений предостаточно.

Надо читать дальше. Удрученная своим лингвистическим невежеством, кляня себя за то, что не изучила с младых ногтей по крайней мере полдюжины языков, я тупо вглядывалась в следующую эпистолу, написанную другим почерком, но, конечно же, по-немецки. Начиналась она словами: «Meine liebe Alice», сообщала неизвестно о чем, а подписана была: «Зютек». Этот Зютек, которому взбрело почему-то писать по-немецки, уж точно довел бы меня до буйного помешательства, не вспомни я, что это давний возлюбленный Алиции по имени Джозеф, но она почему-то называла его Зютеком. Ясно, он самый. Призрак, тенью преследовавший ее долгие годы. Я бы не удивилась, если бы и у него оказалось рыльце в пушку, его имя мне активно не нравилось.

На следующем листке я вдруг узнала почерк Алиции и с дрогнувшим сердцем впилась в него глазами, даже не заметив, что текст польский.

«Не уверена, попадет ли к тебе это письмо, – писала Алиция неизвестному адресату, – но попробую переправить, а то места себе не нахожу. К сожалению, я почти все знаю. Человек, вручивший мне на клочке бумаги план, считал, что я в курсе дела. Больше я его в глаза не видела, но прислал его субъект с весьма характерным профилем – ты, конечно, догадываешься, кого я имею в виду…»

Субъект с перебитым носом! Петер Ольсен!

«Один родственник давно уже пытался меня предостеречь, что в кругу моих знакомых происходит нечто неладное, но только теперь я узнала, что именно. Если я правильно понимаю, ты тут тоже замешан.

Я все обдумала и решила: выхода у меня нет. Волей-неволей придется молчать. Во-первых, из-за тетки. Боюсь даже представить себе, чем для нее может кончиться расследование в ее собственном доме. И без того она на ладан дышит. Во-вторых, из-за пана З. Предпочитаю на эту тему не распространяться. И в-третьих – из-за тебя.

В такой ситуации наш брак с Гуннаром невозможен. Слишком хорошо я к нему отношусь, чтобы навлекать на него неприятности. Я даже собиралась обсудить все с тобой, воображала, что в моем благородном окружении есть человек, на которого можно положиться, который к этому не причастен. Рассчитывала на тебя. Наверно, я пишу слишком сумбурно, но очень уж я расстроена. Не хочу быть несправедливой, возможно, ты плохо представляешь себе, в какую историю влип, но сейчас мне ясен весь размах аферы, и я в ужасе. Ты ведь понимаешь, что тот несчастный случай на обратном пути вовсе не был случайным. Я лишь недавно узнала о нем. Могу только догадываться, кто приложил к этому руку, и боюсь, как бы и со мной что-нибудь не стряслось.

Бумажку с интересующим вас планом я спрятала так, что ее вряд ли найдут. Я буду молчать, но и помогать вам не собираюсь. Ты меня удивил, это так на тебя непохоже, а мне казалось, что за годы нашей дружбы я тебя достаточно изучила. Видно, ошиблась, а жаль. Надеюсь, что финансовый ущерб…»

На этом письмо обрывалось. Смахивало на то, что оно почему-то никогда не было закончено и отослано, а может, мне попался черновик. Внизу стояли пометки все тем же оранжевым фломастером.

Записаны были имена одно под другим: Лаура, Акс. П., Пет. О., Л. К. А дальше, чуть в сторонке, – Иоанна и Михал. И завершался этот список несколькими вопросительными и восклицательными знаками.

Последние имена меня как громом поразили. Вот те раз! Алиция нас подозревала!

Я смотрела и глазам своим не верила, потрясенная до глубины души. Наконец в моей замороченной голове словно молния сверкнула. Она нас подозревала… Ну как же! Должна была знать о наших вылазках в Шарлоттенлунд. Может, не столько подозревала, сколько беспокоилась, как бы мы не впутались в сомнительные делишки, если уже не впутаны! Боже милостивый, Алиция, настоящий верный друг, позволила мне самой разобраться в этой афере таким манером, чтобы мы с Михалом себе не навредили! Даже после смерти опекала нас.