Ольга Степнова - Моя шоколадная беби Страница 36

– Как… спать? А свет? Куда мы денем свет?

– Выключим!

– Ну, нет! Я так рада, что его дали…

– Тогда пойдём покатаемся в лифте. Мне было очень обидно идти пешком на такой высокий этаж.

– Пойдём. Только свечу…

– Оставлю. Мы будем кататься вверх-вниз, а она будет гореть в честь… чего ты там на неё загадала?..

– Всё-всё я скажу тебе завтра.

Он кивнул и быстренько влез в синий халатик. И надел парик. И накрасил губы.

– Кадык! – засмеялась Катя.

– Что?!

– Переодевшись в женщину, ни один мужик не допрёт спрятать кадык! Наша Верка тебя раскусила.

– Дорогая, – сказал Мат-Мат грудным голосом, – «у каждого свои недостатки!» Кажется, так?

Мир сузился до тесной кабинки. Они прокатались в лифте почти до утра. Они целовались, конечно, и Катерина вся перемазалась помадой Мат-Мата.

Когда они вернулись в квартиру, рассвет настойчиво лез во все окна. На комоде горела свеча. Она догорела до основания, и было совсем непонятно, как она может ещё гореть.

5

«Ямщик, не гони лошадей.

Мне некуда больше спешить.

Мне некого больше любить,

Ну, кроме там баб да детей.»

Март посмотрел на часы. Было без четверти пять. Можно было бы говорить о скором конце рабочего дня, если бы он – этот конец – для него существовал.

Вся жизнь работа – это про него. Дом – работа, тоже про него. Вообще, про него всё, что говорится про замотанных, лишённых личной жизни людей.

– Через полчаса закрываемся, – напомнила ему служащая архива – серая мышь с дулей из блёклых волос, в самовязанной жилеточке, и очках, стёкла которых в диаметре могли соперничать с суповыми тарелками. Разве такой должна быть женщина?

Март не удостоил её ни взглядом, ни ответом. Он сложил бумаги в папки и пошёл их сдавать. Всё, что хотел, он узнал.

Он вышел из здания архива и оказался в душных объятиях шумного города. Он всё-таки устроит себе конец рабочего дня. Сколько, в конце концов, можно? Старший следователь районной прокуратуры тоже имеет право на отдых. Сейчас он сядет в троллейбус и поедет домой.

Нет, возьмёт такси, заедет в кафе и посидит в приятном одиночестве, заказав там… Он понятия не имел, что можно заказать в кафе.

Главное – всё, что хотел, он узнал. Правда, опять же понятия не имел, что с этим делать…

Март потоптался на остановке, прошёл немного вперёд и попытался поймать такси. Абсолютно пустые машины с шашечками на крыше и не думали останавливаться на его призывные жесты. Март опустил руку и пошёл на остановку. Чёрт бы побрал его работу, чёрт бы побрал его внешность пятнадцатилетнего подростка, чёрт бы побрал его порывы вырваться хоть на миг из занудной обыденности!

Март шагнул в раскалённый троллейбус, отрыл в кошельке мелочь, а заодно пересчитал всю имеющуюся наличность. Четыреста двадцать пять рублей. Интересно, можно ли посидеть в кафе на четыреста двадцать пять рублей?! Он не знал.

Зато он знал, что дело, заведённое в девятнадцатом году, под негласным названием «Бурабон» нашло продолжение в наши дни. Он знал, что украшения, украденные у госпожи Пригожиной знаменитым медвежатником Ефимом Ивановичем Бурабоном – нашлись! Причём нашлись у внука Пригожиной – Роберта, который вдруг взял да подарил роскошное ожерелье своей темнокожей возлюбленной. А, может, возлюбленная врёт?!

Какая она, эта Катерина Ивановна Иванова! Вот она – это средство от занудной обыденности! Только очень дорогое, Марту такое не по карману.

Когда распотрошили её сумку, делая опись, Март сразу зацепился за это ожерелье. Уж больно запоминающееся оно было – огромное, тяжёлое, с прозрачно-мрачными бездушными камнями, глядя на которые думается не об одной загубленной жизни.

Март хорошо учился и помнил, как на занятиях по уголовному праву они проходили хрестоматийный пример: кражу ювелирной коллекции из сейфа некой Пригожиной. Дело было хрестоматийным, потому что советской милиции удалось блестяще выйти на след преступника, собрать доказательства его причастности, но… преступник так же блестяще скрылся, как будто не существовало ни его, ни этой коллекции.

Марту запомнилась тогда старая фотография этой Пригожиной, приложенная к делу. Благородная дама с превосходством в глазах. Ещё бы его не было, этого превосходства, если на ней красовалась ожерелье с бриллиантами в три ряда, величиной с грецкий орех. Март рассматривал тогда это украшение с вожделением и ненавистью бедного мальчика, который жил, живёт, и будет жить в коммуналке с мамой, которая работала, работает, и будет работать билетным кассиром. Он на всю жизнь запомнил эту фотографию, и ожерелье запомнил с одержимостью маньяка, который хочет, хочет, хочет, но не может…

Поэтому Март сразу узнал это ожерелье. Он тут же задал вопрос Катерине Ивановне, откуда оно у неё, проглотил бредовый ответ о том, что ей его подарил Пригожин, а потом… потом решил съездить в архив МВД и поподробнее ознакомиться с тем странным, загадочным, давно забытым делом.

Ну, ознакомился. Ну, подтвердил свою догадку о том, что именно то это ожерелье. И что теперь с этим делать? Осчастливить весь белый свет открытием, что бабка Пригожина наврала о краже? Или не наврала? Просто «сработала» в паре с этим Бурабоном, попросив его якобы обокрасть её, а сама, оставшись при ценной коллекции, отстегнула ему несколько дорогих цацек и помогла сбежать за границу?.. Как изменится его жизнь после этого открытия? Или, как мать говорит: «А что нам с этого будет?»

Зря он время потратил на этот архив.

Троллейбус остановился напротив кафе-кондитерской. Март помялся у двери – выходить, не выходить? Там один кусок торта, наверное, стоит все четыреста двадцать пять рублей, которые есть у него в кармане. Завтра не на что будет ехать на работу, придётся просить мелочь у матери, а мать спросит: «И за каким хреном нужно было заканчивать этот твой»фак ю»? Чтобы сидеть у меня на шее?!» «Фак ю» – так и только так, называла мама юридический факультет, где учился Март. Она очень хотела, чтобы он выучился на торгового работника.

А ещё в этом кафе шныряют юные официантки в коротких юбчонках, которые будут насмешливо его рассматривать, видя в нём прыщавого бедного мальчика, а не сорокалетнего мужика, обременённого серьёзной государственной службой. Мама очень гордилась тем, что он так юно выглядел, и говорила: «Это наследственность». К чёрту такую наследственность.

Троллейбус тронулся, Март так и не вышел. За каким фигом ему это кафе? Лучше он купит торт в кулинарии. И попьёт чай на кухне. В пять часов вечера на общей кухне обычно никого не бывает – все соседи ещё на работе.

В кулинарии была очередь, а торты в прозрачных коробках поразили его безобразно высокой ценой. Были там и изделия подешевле – в картонных коробках, но Март решил, что ну её, очередь, и ну его, торт, счастливее от него не станешь. А у бабки Вальки – соседки, пропадает и сахарится от старости варенье в навесном шкафчике. Он возьмёт баночку, сдерёт бумажечку, перетянутую резиночкой, и наковыряет себе тёмной, сладкой, сахаристой массы на блюдечко с отбитым краешком (почему-то все блюдечки у них с матерью были с отбитым краешком). И деньги целы будут, и время на очередь не потрачено, и мать не выскажется про «этот его фак ю», и бабке Вальке польза – не пропадёт варенье. А обыденность – чёрт с ней, с обыденностью. Разве можно с такой «наследственностью» бороться с обыденностью? У него разве что паспорт не спрашивают, когда он сигареты покупает. А так – пренебрежительное отношение всех окружающих. Всех. Даже подследственных.

Он пришёл домой. И в пустой кухне наковырял варенья в старое блюдце. И мать ещё не пришла с работы, и соседи не путались под ногами – было здорово. Март почувствовал почти счастье, когда выпил горячего чаю, а потом – грусть, а потом скуку, потому что привык в это время работать, а не расслабляться дома. И он не знал, что с ним делать – почти счастьем. Были бы у него друзья, он позвал бы кого-нибудь в гости, была бы у него женщина – он пошёл бы в гости к ней, но ни друзей, ни женщины у него не было. Друзей не было, потому что неудачников он не любил, а преуспевающие не очень хотели дружить с ним, женщины не было, потому что ну не существует в природе женщины, которая бы ему понравилась. Вернее, не существовало. До тех пор, пока он не увидел эту Катерину Ивановну.

Господи, какая она была!

У неё была тонкая талия, грудь, которая выпирала сильно и непослушно, борясь с тонкой тканью платья. У неё были длинные ноги с тонкими щиколотками и высоким подъёмом, шея Нефертити, руки – сильные, нервные, с красивыми пальцами без нелепых длинных ногтей, и розовые, нежные, совсем беззащитные ладони. У неё были буйно-кудрявые волосы, осанка царицы и кожа! Кожа – волшебно-коричневая, неземного, инопланетного оттенка. И нрав у неё был… кроткий у неё был нрав, хотя она упорно хотела доказать обратное.