Иоанна Хмелевская - Закон постоянного невезения [Невезуха] Страница 36

Только не лошади! — грозно предупредил он вдруг. — Лошади — это совсем другое дело. Казино, рулетка, покер… А ты не играешь?

Я совсем неплохо умела играть в покер, рулетка тоже не была мне чужда, но я сочла, что как раз сейчас этим не стоит хвалиться. Играла я страшно редко, из-за самой обыкновенной нехватки времени, так как сами по себе эти развлечения вовсе не казались мне предосудительными. Я не была безнадёжно азартным игроком и умела владеть собой. Искрой пролетело в голове воспоминание о том, что за семь лет связи с Домиником мои пристрастия и умения ни разу не проявились. Ещё одно подтверждение авторства анонимных писем…

Я решила обдумать все это позднее, так как дядя начинал превращаться в проблему. Он вылил в свой бокал последние капли вина, безошибочно попав, куда надо, но в остальном казался неспособен на какие-либо энергичные телодвижения. Несмотря ни на что, я продолжала надеяться, что он ещё что-нибудь скажет, хотя и сама толком не знала, что это могло быть.

— Ольга ей завидует… — грустно признался дядя. — Она никогда не могла иметь детей… Мы хотели…

У неё была операция…

Я искренне и честно выразила ему своё сочувствие. И подумать только, что тётка Иза когда-то казалась мне более симпатичной, чем тётка Ольга!

Дядя проявил последний проблеск оживления.

— А твои дети… они… это… порядочные?

Ответа, я думаю, он уже не воспринял, поэтому я вполне могла бы сообщить ему, что взрастила в своём доме двух чудовищ, дегенератов и дебилов, что, впрочем, не соответствовало истине. Он аккуратно поставил пустую рюмку, после чего свалился на мою тахту и блаженно захрапел. Некоторое время я сидела, задумчиво глядя на него и прикидывая его вес.

Нет, никоим образом я не смогу перенести в гостиную сто двадцать килограммов живого веса. Да и мёртвого тоже нет.

Я не стала терять времени и сил на транспортировку спящего мёртвым сном дяди и разложила себе в кухне туристическую раскладушку.

24

— Мариуш Ченгала! — сказал Роберт Гурский тоном, в котором отражалась широкая гамма чувств. — Чтоб мне сдохнуть, и это, по её мнению, Выпендек!

— Влучикий, — невесело поправил его Бежан. — Он же Вывлока. Не отвлекайся на мелочи. У нас есть Пустынко, и, должен тебе сказать, я и сам не знаю, что с ним делать.

— Посадить, — проворчал Роберт.

— На сорок восемь часов. У тебя есть на примете какая-нибудь работа? Потому что отсюда мы оба вылетим, это точно. Причём с треском.

— Альпинист, черт бы его подрал. Карабкается на вершину.

— Все они карабкаются. Не регрессируй в умственном развитии. У нас ещё остались те шестеро, давай лучше о них поразмышляем.

В соответствии с предвидением весь хлам жертвы у них отобрали. Комендант с каменным выражением лица отдал приказ, и владельцем документации блаженной памяти Доминика стала прокуратура. Теоретически. На практике же — черт его знает кто.

Однако у Бежана хватило ума сделать себе фотокопии всего, и теперь он тщательно изучал ошибки и колебания шести очень высокопоставленных бизнесменов, телефоны которых, как ни странно, имелись также в записной книжке Михалины Колек. Он, правда, сомневался в том, что кто-либо из них стал бы собственноручно убивать своего врага, но ведь каждый мог нанять готового на все исполнителя. Какой-то тип болтался в такси неподалёку от места преступления, и узнать, кто это был, он желал, как манны небесной.

— Дарко, Дарко! — сказал он с лёгким раздражением. — Да не может быть, чтобы он до такой степени не мог ничего сказать о человеке, которого целый день напролёт возил по деревням и сёлам. Хотя бы описание внешности. Фоторобот.

Гурский же никак не мог забыть о Мариуше Ченгале. Его страшно раздражало, что в бумагах Доминика он не обнаружил о нем никакой компрометирующей информации, кроме, разумеется, самого факта исправительной колонии. В одной из папок лежали сколотые вместе метрика означенного Мариуша, милицейский рапорт о драке, в которой двенадцатилетний сопляк прибегнул к помощи ножа, ещё один рапорт, констатирующий, что отец сопляка умер, а мать — алкоголичка, перечень нескольких краж, в том числе одной со взломом, и, наконец, приговор суда для несовершеннолетних, поместивший начинающего преступника в исправительную колонию. И больше ничего. Помятая копия об освобождении Ченгалы и передаче его под опеку, найденная у Михалины Колек, свидетельствовала, что молодой человек исправился и адаптировался к жизни в законопослушном обществе. Больше никаких рапортов о нем не составлялось.

— Если у него была на него какая-то зацепка и он её забрал, то почему не забрал и все это? — гневно спросил Роберт, несколько неясно формулируя свои мысли. — Если он хранил все обо всех, то что это такое? Пустышка. Ноль. Я тоже дрался с приятелями, когда мне было двенадцать лет. И что из того?

Бежан понял, что его подчинённый имел в виду.

— Но ты не бегал с ножом, не крал, и, насколько мне известно, у тебя не было матери-алкоголички.

Так что не нуди. Я не отрицаю, что ты прав и это вовсе не материал. Проверь, чем он сейчас занимается, этот выволоченный Ченгала, и не забивай себе этим голову.

— Но, может, там было что-то похуже, и он это забрал?

— Тогда бы он и это забрал. Лежало чуть ли на самом верху.

— Доминик поддерживал с ним контакт. Он велел Колек найти Мариушека.

— Ну так ищи. Фамилия у него не слишком распространённая. Черт бы побрал эту Колек, у нас не осталось никого, кто бы был близок с Домиником.

— По правде говоря, лучше всего подходит как раз Иза Брант. Прямо-таки бросается в глаза.

— Слишком бросается. Не очень-то я верю в такое бросание. Будем ловить Дарко.

— Ладно, тогда я займусь Ченгалой.

В последующие несколько часов все произошло практически одновременно…

25

Мариуша Ченгалу Роберт крайне легко отыскал в небольшой слесарной мастерской, подгоняющей ключи и выполняющей ремонты различных старых вещей, типа ручных мясорубок, опрыскивателей для цветов, кухонных весов с гирями, утюгов, разболтавшихся циркулей и тому подобного хлама. Персонал, состоящий всего из одного человека, одновременно выступал также в качестве хозяина мастерской и производил вполне приятное впечатление.

Роберту не нужно было оценивать его возраст, так как час назад он держал в руках метрику Ченгалы. Тот и выглядел на свои тридцать два года, был вежлив, общителен, всем своим видом излучая приветливость и оптимизм. Однако какая-то давняя забота прочертила морщины на его худом лице, и сложная гамма чувств едва читалась в его взгляде: беспокойство и облегчение, уныние и торжество, настолько мимолётные, что, если бы не уроки Бежана, Роберт ничего бы не заметил. Однако он заметил, да и вообще этот Ченгала сильно его тревожил.

— Вы знали некоего Доминика Доминика? — спросил он безо всякого подвоха, официально представившись.

— Знал? — удивился сей Мариуш. — Я его и сейчас знаю. Уже много лет.

— С какого времени?

Ченгала внимательно и сосредоточенно посмотрел на него.

— Да чего уж там! Раз вы из полиции, то и так все раскопаете. С того времени, когда меня выпустили из исправиловки. Сколько это уже?.. Шестнадцать лет.

— И за что вы сидели?

— За мальчишечью дурость. Я, видите ли, вырос на улице, а, как говорится, с волками жить… ну и так далее. Хотел стать грозой всего Чернякова и, как теперь понимаю, не без оснований. Был я тощий и довольно высокий, но слабый, и бил меня каждый, кто хотел. Так что, когда мне было двенадцать, я мечтал им всем отомстить. Потом это прошло.

Роберт прикинул на глаз.

— Что-то мне кажется, что вы не такой уж и слабый, в случае чего вовсе не нужно было сразу же хвататься за нож.

Ченгала пожал плечами.

— Лучше питаюсь, немного упражнений… Похоже, что в детстве я был слегка оголодавший. Знаете, я до сих пор помню, как меня потрясло, что в исправиловке есть дают каждый день. Я, конечное дело, никому в этом не признавался, но в первый момент это очень помогло мне там выжить.

Он замолчал и слегка задумался. Роберт решил бить сериями.

— Кажется, вы отсидели почти четыре года. И Доминик вас оттуда вытащил. А, собственно говоря, почему? Он вас знал ещё раньше?

— Знал ли он меня… Мельком. Видел меня раза два… Знаете, что-то там у него было с моей матерью, нет, никакой не роман, куда там, моя мать уже не годилась для романов. Её хотели лечить, кажется, соцстрах, и Доминик принимал в этом участие, впрочем, как это все было, меня вовсе не трогало. Но вот странная вещь: верите ли, я хотел сделать карьеру как бандит, а тянуло меня учиться. У меня не было проблем в школе, ну, кроме драк… Я любил учиться, и в исправиловке тоже… Наверное, он как-то об этом узнал, позже он говорил мне, что именно таких, кто тянется к учёбе, и вытаскивают оттуда за уши…

Внезапно он словно очнулся и внимательно посмотрел на Роберта.