Катарина Ингельман-Сунберг - Кофе с ограблением Страница 37

Черт! Певец выругался про себя и отправил вслед за ним две пустые бутылки. Потом засунул закупоренную бутылку под футболку и осторожно отступил к балкону. Там ему удалось просунуть ее сквозь перила и перебраться через них самому. Он поднялся, отряхнул и изучил свою добычу. Но это был не виски по три тысяи крон за пинту, а всего лишь «Лорд Карвельт» за сто двадцать крон. Ругаясь на чем свет стоит, он бросил ее в водосточную трубу и вернулся в номер, и не напрасно. Поскольку, судя по звукам из спальни, его подруга проснулась, и, вспомнив, как хорошо она проявила себя накануне вечером, он поспешил к ней.

41

Гений попал на самый верхний этаж Соллентунского следственного изолятора, где оказался среди грабителей, воров и мошенников, и его, привыкшего к спокойной обстановке дома престарелых и тихим друзьям, такое соседство особенно не радовало. Но он пытался убедить себя, что нельзя судить других. Что каждый человек хорош по-своему, и у любого найдется, о чем рассказать. От него же требовалось оставаться оптимистом, несмотря на то, что большинство жутких типов из его сегодняшнего окружения запросто могли избить его. В общем, его ожидания также оказались обманутыми, и богадельня уже представлялась ему более приличным место, во всяком случае в плане личной безопасности. Вдобавок камера, куда его посадили, оказалась столь маленькой, что он там едва разместился, и, кроме того, ему не разрешили взять с собой инструменты.

Он подумал о Марте. Она же устроила все это, его старушка. Естественно, с благими намерениями, но сейчас все превратилось в кромешный ад. Ну да, для него стало бы облегчением попасть в тюрьму, где имелись мастерские. Тогда ему не пришлось бы больше сортировать обувные шнурки, которые делали здесь. Измученный, он растянулся на койке, чтобы отдохнуть, когда к нему постучали. В камеру вошел надзиратель.

– Священник ждет тебя в комнате для посетителей, – сказал он.

– Священник?

Гений покачал головой, и, как раз когда он собирался спросить, какого черта этому парню надо, ему вспомнились слова Марты: Не забудьте требовать посещения священника. Не только Бог общается с ним.

– Ага, священник, – сказал Гений, поднялся и проследовал за надзирателем в комнату для посетителей. Здесь явно не обошлось без Марты, подумал он, и у нее наверняка имелось сказать нечто важное. Он улыбнулся сам себе и вежливо поздоровался с духовником. Надзиратель удалился, а Гений и священник сели на диван для посетителей, а потом святой отец достал сложенную бумажку из кармана своего черного пальто.

– У меня с собой стихотворение. Женщина, которую я навещаю, просила передать его вам. Она надеется, что вы увидите свет.

– Свет?

– Да, заключенная по имени Марта Андерсон, похоже, ужасно деятельная натура. Она сочиняет стихи каждый день, и это, конечно, одно из ее лучших творений. И она хотела, чтобы именно вы получили его. – Священник передал белый листок, и Гений сразу узнал почерк Марты, развернул послание и начал читать.

Господь великий волею своейДает нам жизнь.И по его примеру вода в трубеПодарит нам богатство для свободы.Мы вместе унесемся вдаль,Не забывай меня,И все для нас решится.

Текст озадачил Гения, и он прочитал его еще раз, водя пальцем по бумаге.

– Не понимаю я подобных вещей, – сказал он. – Разве стихотворение не должно быть в рифму? – Он вернул листок, и священник прочитал его содержимое про себя, разгладив несколько раз бумагу тыльной стороной ладони.

– Я думаю, эта женщина любит вас, – сказал он немного спустя. – Посмотрите сюда, мы вместе унесемся и не забывай меня. Это прекрасно. – Он возвратил стихотворение Гению.

– Вы думаете, она любит меня? Но разве нельзя просто сказать это, не заставляя меня разгадывать какие-то шарады. – Гений прочитал стихотворение снова.

– Люди по-разному выражают свои чувства. Она использует такой способ сформулировать их.

Гений покраснел, сложил бумажку и сунул ее в карман. Когда Марты не было рядом, он чувствовал себя одиноким и не ждал больше радостей от жизни. Но сейчас… какое стихотворение! Он снова повернулся к священнику:

– Она прекрасна, можете мне поверить. Мы думали, что будем видеться в тюрьме, но все получилось иначе. И теперь, я надеюсь, мы скоро выйдем на свободу. Граблям, моему хорошему другу, тоже сильно не хватает его женщины.

– Но у него же бывают посетители?

– Нет, его Стина не может приходить к нему. Она тоже арестована.

– Хуже не придумаешь. И вы четверо пенсионеров совершили преступление?

– Нет, пятеро. Анна-Грета, которая поет в том же хоре, тоже была с нами.

– Пять грешных душ. Я скажу тогда так… – Священник незаметно достал Библию. – Вы, пожалуй, должны читать что-то вместе.

– Спасибо, с удовольствием, но сначала я хотел бы ответить на прекрасные слова моей Марты. Вы не сможете передать ей привет от меня?

– Но в каком виде?

– Я не знаю, честно говоря.

– Цитатой из Библии, может?

– Звучит прекрасно, о Моисее, который странствует в пустыне, или мне надо попытаться написать стихотворение самому. Тогда она поймет, что я стараюсь ради нее.

– Очень удачная мысль, – священник достал ручку и вырвал листок из своего блокнота. – Вот, – сказал он и передал все Гению. А пока тот медленно и обстоятельно корпел над своим сонетом, исповедник сидел молча и не мешал ему.

О Марта, моя дорогая,Надеюсь, ты помнишь меня,Тайник наш в сердцах вспоминая,Я жду с нетерпением дня,Когда унесемся мы вместе,Вперед к нашей новой судьбе,Далекой иль близкой – не знаю,Скажи мне, понятно ль тебе?

Он шифровался как мог и надеялся, что священник ничего не поймет. В отличие от Марты, конечно. Насколько он догадался, она писала о деньгах в водосточной трубе. Тех самых, которые должны были обеспечить им лучшую жизнь, когда они выйдут из тюрьмы. Но, кроме того, имелся еще какой-то скрытый смысл в ее стихотворении. Богатство для свободы, вместе унесемся. Она что-то планировала…

– Как уже сказано, я не большой специалист в стихах, – признался Гений, передавая то, что он написал, – но как, по-вашему, она оценит это?

Священник пробежал глазами его творение и улыбнулся ободряюще.

– Красивые слова. Они тронули мою душу.

Когда святой отец ушел, он оставил Гения в отличном настроении. У него и Марты появился способ связываться друг с другом, и рано или поздно он надеялся узнать, что планирует эта замечательная женщина.

42

Вечера стали уже довольно светлые, и на деревьях вот-вот должны были появиться первые листочки, когда пришло время перевозить Марту в Хинсеберг. Выйдя на улицу, она обнаружила, что автомобиль за ней уже подъехал, и, прежде чем забраться в него и занять свое место, подняла глаза на здание Соллентунского следственного изолятора. В его стеклах, как обычно, отражалось небо, а солнечные лучи создавали вокруг него мерцающий ореол, хотя внутри красоты не было и в помине. Сейчас же Марту, славу богу, ждала настоящая тюрьма, даже если там, к сожалению, содержались только женщины.

Конечно, она надеялась, что в ней будет лучше, чем в изоляторе, но всякое могло случиться. Что ни говори, она уже в полной мере познала, что такое полная изоляция от общества. В доме престарелых их, само собой, запирали, но сестра Барбара вопреки всему не поставила решетки на окна.

Однако Марта не стала обжаловать приговор. Будучи движущей силой всего проекта, она, естественно, не могла пойти на попятную в последний момент, хотя все они чуть не избежали тюрьмы, так как судья собирался оправдать их. Пятисоткроновая купюра и сумка-тележка толком ничего не доказывали, пусть даже пробы ДНК соответствовали, и, конечно, полиция нашла мобильные телефоны, расчески и золотые браслеты в гардеробе в Гранд-отеле, но… нет, старики ведь порой путали все на свете.

Вдобавок еще оставалось не расследованным до конца, что же, собственно, произошло в Национальном музее. Кривая палка сбивала с толку многих, и в результате полицейских реконструкций преступления так и не удалось полностью разобраться, какую же роль она сыграла в самой краже картин. Судья сказал, что их надо не сажать, а освободить, и что неприемлемо требовать год тюрьмы для ранее несудимых пожилых людей. Судебные заседатели, наоборот, посчитали, что вся пятерка с лихвой заслужила такое наказание.

Газеты в течение нескольких недель писали о бессовестных пенсионерах, которые не только присвоили часть культурного наследия Швеции, украв картины за тридцать миллионов крон, но и потребовали от музея, то есть государства, рекордно большой выкуп. Из номера в номер все печатные издания называли это крупнейшим экономическим преступлением и сравнивали его с аферами финансовых акул. Естественно, заседатели дрогнули, пусть, по их утверждению, подобное на них абсолютно не повлияло. Марта сказала, что они собирались вернуть картины в музей, а десять миллионов использовать на благотворительность, но ей не поверили.